***
В дверь постучали. Фрост встрепенулся и распахнул глаза, осоловело заозиравшись вокруг. Никак, опять задремал за чтением — огонь в очаге уж давно потух. С годами подобное стало случаться все чаще — угорит ведь однажды, как пить дать… Стук повторился. Фрост надел очки и отыскал глазами часы — ночь-полночь, и кого могла принести нелегкая в такой час? Да и в столь скверную погоду: метель снаружи завывала и долбилась в окна, вынуждая жалобно скрипеть деревянные рамы и грозясь снести весь дом целиком. Кряхтя, Фрост выпутался из пледа-шкуры, отложил книгу с колен, поднялся с кресла и зашаркал к входной двери. — Дедушка, миленький, пусти заночевать, не дай околеть! — на два голоса запричитали ночные гости, едва Фрост раскрыл дверь. Старик даже обомлел сперва. Две девушки, совсем молодые, едва укутанные, замерзшие. Да кто ж в такую непогоду в ночи шастает?! Да и не помочь путнику — верно, гнев Богов накликать на свою голову. Каждый человек — зеркало. Что сотворишь, то и отразится. — Конечно, конечно, проходите! — поспешно откликнулся он, пропуская девушек в дом. Дров у Фроста оставалось мало, но не разжечь очаг он не мог. Гостьи оказались вежливыми и ласковыми, помогли вскипятить воду и накрыть скудный стол. Пока у огня сушилась их одежка, Фрост и медвежьи шкуры с холщовыми рубахами им из спальни принес, чтоб укрыться — еще с молодости хранил. Разогрел водянистую мясную похлебку, достал из закромов последние сухари, запек в огне пару картофелин. Ничего, деньги у него еще оставались, а там и торговое судно через пару дней прийти должно. «Сам сголодай — но нуждающемуся отдай» — так покойная жена всегда говорила. Добрейшая женщина, да упокоится ее душа в божьей обители… — Говорят, мурений фьорд леденеть начал. Верно, Морана пришла, — поделилась за трапезой новостями одна из девушек. Усыпанная темными веснушками, да с волосами длинными и блестящими, что жидкий шоколад, она очень напоминала Фросту его жену — та тоже была земляной крови, как про темненьких на севере говорили с тех самых пор, как их племя прибыло из-за моря много лет назад и поселилось у фьорда мурен. Фрост тоже попервах считал чужеземцев дикарями и сторонился их, как и все, но влюбился смолоду в одну из них, да так в их поселении и остался. Как давно это было… Девчушка отвлекла его от ностальгии, прожевав картошку и продолжив: — Мы вот, сами хотели сходить глянуть, да метель застала. Ни зги не видно. Так и назад бы дорогу не отыскали… Ее подруга, пухловатая и маленькая, вздернутым носом и темными глазами напоминала Фросту норку. Он любил норок. И жидкий шоколад тоже очень любил. — Угу, — согласилась с чужими словами Норка. — Спасибо большое, что приютили. И за еду тоже спасибо. Времена сейчас тяжелые… — О, ничего, ешьте на здоровье, — щербато улыбнулся им Фрост. — Я уж, чай, не пропаду и от пары сухарей не обеднею. Шоколадка блеснула белыми зубами и заверила: — Я папе расскажу, он поблагодарит за нас! У него и дрова есть, и картофель, и солонина. Он жрец, он поможет. Он говорит, добро всегда возвращается сторицей. Подай Богам — и Боги подадут тебе. А вы спасли нас. И вообще… Мы вам песни посвящать будем, вот! У Фроста на глаза набежали слезы, которые он поспешил утереть. Ну что такое, совсем сентиментальный с годами стал… Может, Боги и правда услышали его молитвы? Он даже устыдился, что начал переставать верить в их милость… Значит, есть еще щедрость в людях. — Спасибо, дочки. Очень уж кстати будет, — кивнул он, судорожно вздыхая. — Ох, надеждой прям осчастливили старика. За мной не станется, я по весне тоже поделюся! Давайте я вам аж чего принесу пока… Сняв с крючка покрытый болезненной старой ржавчиной ключ, Фрост добрел до письменного стола у окна, открыл ящик и принялся в нем рыться: отодвигая в сторону пергамент, кожаный мешочек с медяками, свечи и бусы покойной жены — из хризоберилла, подарок ей от Фроста на свадьбу. Пальцы, покрытые темной россыпью пигментных пятен, предательски тряслись, но наконец он вынул небольшой парусиновый сверток. — Вот, дочки, угощайтесь. Добрым людям не жалко, — искренне заулыбался он, кладя на стол свое сокровище. — А я пока чай нам заварю. Девушки аж ахнули, отчего у Фроста по сердцу растеклось тепло — обжигающее, сладкое, ароматное, густое. Угодил, значит. Своих-то детей нет, а так хоть чужих побалует. Самому-то ему, старому, куда уж… — Шоколад! С орехами! — пораженно выдохнула Норка. — Настоящий, из-за моря! Дорогой же! Откуда?.. — Тем летом у торговца одного на вайгойзеры сменял, — похвастался Фрост. — Сам-то он аж с Южного края откуда-то. Ему цветы наши в диковинку, а мне — шоколад. Говорит, на духи какие-то продаст, пахнут, мол, вкуснецки больно. Фрост убрал со стола пустые тарелки и разлил по глиняным кружкам черный чай. Ароматный, с корицей, тоже купленный у южных торговцев Боги знают когда. Обидно, что и тот кончается, лишь на десяток заварок осталось… Впрочем, чего уж. Не до погребального костра же беречь. А там, до весны протянет — на что-то еще интересное часть своего урожая сменяет. За жадность и крохоборство Боги тоже наказывают. А тут радость девчушкам подарил. Молока, жаль, нет — так бы своим любимым, жидким шоколадом угостил. Гостьи наслаждались лакомством, смеялись, рассказывали Фросту истории и легенды. Уютно потрескивал огонь в очаге, танцуя тенями на дощатом полу. Слушать девушек было одно удовольствие — все же лучше, чем в одиночестве время коротать. Вот и чем, спрашивается, Фрост прогневал Богов, что те не послали ему детей? Глядишь, у него бы внучки сейчас такие же были, и он бы тоже рассказывал им истории и кормил шоколадом. Всю жизнь, казалось, прожил честным человеком, но прожил в бедности. Близкие друзья уж все умерли, жена — и та покинула. Может, нужно в самом деле орать, чтобы Боги услышали? Вдруг, когда Фрост молился, те просто спали?.. Он приволок соломы с одеялами, и постелил девушкам возле догорающего очага, чтоб теплее было. Те моментально разложили шкуры, в которые до этого кутались, и нырнули в получившиеся теплые коконы. — Благословят вас Боги, дедушка. Мы будем молиться, чтобы они были к вам милосердны, — улыбнулась напоследок Шоколадка. — Спокойной вам ночи и крепких снов. Простите, что отняли столько времени. — И вам, милые, — улыбнулся в ответ Фрост, после чего удалился в спальню и затворил дверь. Засыпал он со спокойной душой, нежась в охватившем его уютном счастье. Глядишь, он действительно переживет эту зиму, и Моране не достанется его бренная душа. Боги вернули ему добро, послав этих двух девчушек. А те вернут ему его добро — дровами и солониной. Мир не без добрых людей…***
Проснулся Фрост от холода, несмотря на толстое перьевое одеяло. Из-под двери задувало не сильно, но ощутимо. Накинув рубаху и надев обувь, Фрост протер заспанные глаза, нахлобучил очки и поспешил проведать своих ночных гостей — не дай Боги, околели. — Девочки, доброе утро, вы как тут? Не… — Фрост осекся на середине фразы и беспомощно огляделся. Девушек не было. Открытая входная дверь мотылялась на ветру. Уже занялся рассвет, так что света из окон Фросту было достаточно, чтобы увидеть, что осталось от его пожитков. Не было ни шкур, ни старого ружья, ни шубы. Ящик письменного стола был выдвинут и опустошен. Открытые дверцы кухонных шкафчиков демонстрировали пустое содержимое. Даже резная шкатулка пропала, которую он сам вырезал в подарок жене… Губы у Фроста задрожали; он приложил к ним столь же дрожащую ладонь. Глотая слезы, он кинулся к погребу, чтобы лишь удостовериться — последние запасы съестного тоже исчезли. Но главное — на полу валялись осколки разбитой банки. Той самой, со сбережениями, которую он прятал в самом дальнем углу, в кипе соломы. Его последняя надежда пережить зиму разбилась точно так же, как эта банка. Ничего у него так и не сложилось. Он — как рифма в плохих стихах. Трясущимися руками Фрост приподнял очки и сдавил пальцами переносицу. Тело дрожало — от холода, старости и рыданий. «Будем молиться, чтобы Боги были к вам милосердны»? Что же, смерть — тоже в какой-то мере милосердие… Пошатываясь и всхлипывая, он доковылял до входной двери и выглянул наружу. На небе не было ни облачка. Утреннее солнце не по-зимнему грело, растапливая выпавший накануне снег. Под ногами хлюпала грязная каша из опавшей листвы и гнилой травы. За домом журчал ручеек. Возможно, этой воды и перегноя хватит, чтобы что-то взошло? Фрост очень надеялся, что тепло продержится еще хотя бы пару недель. В противном же случае… Осталось перелистнуть последнюю страницу — и его не станет. — Боги помогут… — с горечью выдохнул он, возвращаясь в опустевший дом.