***
Зеницу влюблена была в звуки Узуй, стыдливо и совсем по юношески, она влюбилась в его безумие, несдержанность и невозможную самоуверенность. Зеницу была влюблена в короткие встречи и тайные поцелуи где-нибудь в затаенных уголках додзё его особняка. Агацума с ума сходила, в те немногие ночи, в которых они делили один футон на двоих, и она слышала его низкий рык на самом пике страсти. На утро пристыженная убегая в купальни она начинала ненавидеть себя, незамужняя, не обученная вести себя как юная дева, как могла посрамить честь учителя отдав свою невинность женатому мужчине. Тем более своему второму учителю. До крови сдирая с себя кожу ногтями девушка потерянно смотрела в свое отражение в тазике с водой. Осознание каждой ночи прелюбодеяния ей давалась так же тяжело как и в первый раз. Даже не смотря на пляшущие перед глазами искры и негу в которую было погружено её тело.***
Узуй был польщен тем, что первые поцелуи, как и ночные объятия столь юной и красивой девушки принадлежали ему. Как бы он мог догадаться что, та кто, могла ночами шептать ему на ухо слова любви, на утро казнила себя? Узуй целовал Зеницу в самые удобные, для себя, и не очень моменты, мужчина и сам не мог понять, как он, тот кто повидал не одну красавицу в своей постели, мог быть искушен недавно расцветшим цветком, столь бережно сорванным им же. Факт оставался фактом, Тенген сам того не понимая охладевал к женам с которыми прошел даже больше чем просто огонь и воду.***
Победа над Музаном это, то ради чего многие из охотников положили жизни, и Зеницу проснувшись в поместье бабочки была более чем рада, что все же выжила, осталось дождаться Иноске и Танджиро. Как ей рассказали: Тамиока, Шинадзугава-старший и Тенген (несмотря на отставку) помогали юному главе Убуяшики в расформировании организации и отзыве охотников с дальних заданий. Агацума видела как многие не знали куда можно себя девать, и от этого улыбка сама просилась на лицо, почему-то она уже не ощущала того ужасающего стресса как было в первые дни после пробуждения. Была удивительная лёгкость и отсутствовала тошнота, что одолевала её неделями, до битвы с Лунами, наконец пришла. Настораживало лишь то, что девочки из поместья бабочки и Аой, по необъяснимым причинам стали смотреть на нее так как будто это она руки решилась, а не Гию, иногда и вовсе пытались не встречаться с ней взглядами. Эту проблему решила Аой, которая однажды пришла к ней в палату. Девушка долго мялась у двери прежде чем все же решиться подойти к кровати, а позже сеть на низенький стул. Зеницу не стала спрашивать, только долго и испытующе смотрела на подругу. — Я… — Аой посмотрела на пол и продолжила — … мне сказали что, произошедшего не исправить и этой новостью я только расстрою тебя, но… я… Я не могу, прости меня! — Она резко согнулась в поклоне и ее плечи задрожали как и без того тихий голос. — О чем ты? Что такое могло произойти что ты просишь у меня прощения? — Зеницу села на край кровати и зажгла ещё одну свечу для лучшего освещения. — Ты, ты была беременна… — Аой так и не решилась поднять глаз, — Сказали что плод был размером с четырёхмесячный… У Агацумы что-то оборвалось внутри, и вся та лёгкость, испытываемая ею, испарилась без следа. В глазах набрались слезы, но она настойчиво сжала кулаки и переспросила: — Беременна?.. — Д… да… Когда вас всех привели все были в ужасном состоянии, и решили начать по тяжести, — Аой задрожала сильнее, руками сжимая себе рот, она больше не могла жить с этой картиной в голове, — прости… прости… если бы мы только знали… теперь ты не можешь иметь детей… Слушая всхлипы подруги и ее отрывистый рассказ, Зеницу не ощущала ничего, только нарастающую пустоту… У неё мог быть ребёнок… Внебрачный ребёнок.***
— Канао-чан, не могла бы ты передать это письмо Узуй-сану? — Со слабой улыбкой попросила Зеницу, на что ей в ответ лишь кивнули. Тсуюри восстанавливалась удивительно быстро, расцветая точно цветок сакуры. Даже раны и шрамы, заклеймившие её самураем в это непростое время, сделали из неё не объект посмешища, а женщину. Красавица.***
— А что это? — Макио отложила метлу и с, нескрываемым интересом приняла конверт из рук Цуюри — Это письмо из поместья бабочки, попросили передать Тенген-сану, — ответила Канао — Он сейчас немного занят мы передадим его как только выдастся свободная минутка! — Макио мягко кивнула, на поклон Канао, наблюдая как Цуюри уходит домой.***
Зеницу ждала. Она часами могла сидеть на кровати, и просто смотреть на сёдзи, ожидая того момента, когда высокая, статная фигура хотя бы подойдёт к ней. Девушка не понимала, зачем ей это, зачем она написала то письмо и без того занятому мужчине, но возможно она желала хотя бы толики участия с его стороны. Желала утешения. Потом очнулся Иноске, Агацума решила забыть хоть на некоторое время о своих чаяниях. За Иноске проснулся и истощенный Танджиро, везде вдруг стало шумно. Она искренне радовалась за них, смеялась, ругалась, жила как жила, но что-то не давало ей покоя, этим чем-то была пустота. Танджиро видел это, хмуря брови и спрашивая, все ли в порядке? Солнечное дитя, тот, кто, о чужих людях волнуется больше, чем за себя. Зеницу не знала, что ей делать. Она вдруг поняла тех, кто переглядывались между собой, не в силах решить, что станет с их будущим, ведь кроме пути меча, они мало с чем были знакомы, так и девушка не знала, что делать ей? Сидя на веранде и смотря на предрассветные лучи шальная мысль, что проскочила в ее голове, показалась ей единственным правильным выходом. Она, Зеницу Агацума, она, обладатель дыхания грома, от которого теперь толку не больше чем от палки. Она убийца демонов. Возможно не осмелься она возжелать Тенгена, сейчас не страдала бы. Возможно он бы забылся в ее воспоминаниях, растворился песком времени. Стал бы тем, кто подарил ей силы бороться. Зеницу вышла бы замуж, за простого человека, такого как Танджиро, родила ему детей, и не страдала бы от своих опрометчивых решений. Девушка встала, прошла в свою временную комнату и вытащила бережно спрятанный в завязке прах своего деда, обняла его. Свободной рукой взяла меч, что прошел с ней столько битв, что не счесть, и тихо, почти безумно, вышла из комнаты и просто прошла не разбирая дороги. В голове путались мысли. Пройдя в лес она остановилась на поляне заросшей ликорисами, поставила вазу с прахом перед собой и встала на ноги потом сложив руки в молитвенном жесте ударила ими о лоб, потом, о губы и наконец, об место где находится сердце, точно мешок с рисом падая на колени, руки, что были прижаты друг ко другу отпустились и она схватила рукоять своего меча, вынула из ножен и посмотрела на свое отражение в глади начищенного клинка. — Как боевая единица я более не нужна, ведь сражаться более не с кем, как женщина я не нужна, так как, не смогу дать жизнь роду возлюбленного. Все о чем могу просить — свобода.***
— Откуда это? — спросил Тенген когда увидел на своем столе конверт с письмом. Макио посмотрела на конверт и она тут же ударила себя ладошкой по лбу: — Совсем забыла! Тебе просили передать из поместья бабочки! Стоило услышать о том откуда письмо как Узуй вспомнил что собирался навестить свой яркий цветок, но как только он открыл конверт как в особняк ввалился ошалелый Гию и схватив его за ворот и прошипел ядовитой змей: — Ублюдок! Где Зеницу?! Не ожидавший такой прыти от Тамиоки бывший столп звука даже подзавис. — Ты что несёшь?! — Думаешь рядом одни дураки?! Думаешь люди не догадались что вы были вместе?! Она ушла куда-то утром! Я сегодня пошел навестить больных, но все поместье бабочки уже на ушах стояло! Тенген вдруг потерянно посмотрел на бывшего сослуживца. — Она исчезла?! — Именно!!! — Тогда с чего ты!.. Узуя прервал Танджиро который ввалился в его поместье на манер Гию только более бледный и трясущийся и без слов потянул бывшего столпа воды, и побежал, Тенген отставать не решился и через двадцать минут, они уже были в лесу на поле будто покрытом кровью, а среди этой крови под легким ветром развивался одинокий одуванчик. Узуй собиравшийся подойти к девушке застыл, он лишился глаза, но не зрения. Сквозь солнечное хаори пропитанное кровью торчало острие клинка, бывший столп звука через силу заставил свои ноги волочится, топча алые цветы разлуки. Когда Узуй встал перед девушкой на колени и хотел поднять ее голову за подбородок, окоченевшие тело начало заваливается набок, заметив это, Гию оттолкнув шокированного Тенгена, подхватил Зеницу на руку и посмотрел в сторону прибывавшей толпы. В глазах Тенген отпечаталось лицо, некогда светившиеся всеми эмоциями на свете, но сейчас застывшее в умиротворении, лишь тонкая дорожка уже засохшей крови как и пропитавшаяся ею одежда выбивались из общей картины. С какой силой, и какой яростью должна она была вогнать в себя свою катану?***
Аой ревела дольше всех, так и не способная объяснить остальным, из-за чего же она винит именно себя. Только потом успокоившись, но все ещё шмыгая носом она, пересиливая стыд, рассказала бывшим охотникам все, о том что Агацума была беременна, то что она все ждала кого-то, но никто не приходил. Тенген тогда молчал, чувствуя на себе тяжёлые, почти презрительные взгляды. Сидя у себя в кабинете мужчина мог только закинуть в себя очередную порцию рисового вина и смотреть на злосчастный конверт который будто дразнился в пьяных мужских руках. Когда же он все же решился стоило ему открыть конверт и вытащить письмо, он начал истерически хохотать, заваливаясь набок. От болезненного усердия, с которым выходил смех, из глаз потекли слёзы, он и сам не понимал почему всё так, но если бы он только прочёл это письмо раньше…***
Зеницу была влюблена в звуки Тенгена, в его раскатистый смех, несносный характер и глаза, те самые два дорогих камня которыми может улыбается только он.***
Узуй был пуст, но все же решил жить, время назло болезненное забвение, и только одна вещь продолжала преследовать его до самого конца, единственная вещь, о которой он жалел по последнего вздоха… ≪ Спасите меня ≫