***
«Темнота настает; ты окажешься в ней один. Рядом нет никого, кто мог бы тебя спасти.» ©
***
Он не помнит, когда это началось, ему кажется, что было всегда. Это ощущение, чувство, подозрение, мерзкий холодок под кожей. Он пуст. Ни органов, ни крови, ни костей, ни души, того, что делает человека — человеком. Пустая фарфоровая оболочка, шарнирная кукла, ничем не наполненная внутри. Неполноценная. Он ощупывает острые ключицы, давит на ребра, зачарованно смотрит как под кожей двигаются сухожилия, когда он шевелит пальцами.***
Ему девять, когда он впервые берет в руки нож. Это не заканчивается хорошо.***
Ощущение пустоты растет, расширяет свои границы с каждым годом. Словно в груди и тяжело, и болит немного, но каждый день, и будто камень тяжелый, стотонный заложен в ребрах. Сначала он отрицает все. И камень, и тяжесть, и пустоту. Он говорит себе: «мне двенадцать, вчера я убил в первый раз, не почувствовав ничего, совсем ничего, должно быть, я просто сломан». Пустота внутри щерится, ширится, поглощает. Жрет его. Он убивает снова, снова и снова, но это не заставляет пустоту отступить. Он погружается глубже, но жизнь не обретает смысла.***
«Что если все, что составляет меня, что делает меня — мной, уникальной личностью со своим самосознанием — это лишь сон, выдумка, мистерия больного рассудка, а на деле я вовсе не таков? Что если так, Мори-сан? Что если однажды я проснусь и пойму, что выдумал себя сам в дурном кошмарном сне?»***
Он с удивлением обнаруживает, что доживает до своего четырнадцатилетия. В этот день Мори с улыбкой говорит ему, что теперь он должен будет усвоить как терпеть боль. Пусть это будет подарком. Мори все еще улыбается, когда он не выдерживает и начинает кричать. Мори улыбается и хирургически точно вонзает еще одну иглу. «Помни, ты должен уметь терпеть боль, Дазай-кун. Не разочаруй меня.» К концу дня внутри него не остается места ни для чего, кроме боли.***
«Хочу умереть», — думает он каждый день, открывая глаза. «Нужно непременно умереть сегодня», — вертится в его голове с рассвета до заката. «Я не хочу больше жить, это больно. Я не люблю боль.» «Это бессмысленно, вся эта боль, преступность и насилие, этот грех, который я лишь множу. Нет конца, нет смысла.» «Умереть», — шепчет он, сворачиваясь клубком в ворохе не греющих его одеял. Белоснежные бинты, почти утешительно охватывающие его тело, медленно становятся алыми. Он надеется, что не проснется.***
Он просыпается. А потом снова. И снова. И каждая попытка бессмысленна.***
Он оттачивает свою маску Дазая Осаму, пришитую к его лицу суровыми нитками. Он дышит, улыбается, ест, пьет, убивает. Пытает, подвергается пыткам, смеется, спит, терпит боль, говорит с Мори, говорит с Кое, говорит с Накахарой. Он живет на поверхности, прячась в темноте и тишине, когда остается один. Пустота кажется ему утешительной колыбелью.***
Ему шестнадцать и он впервые чувствует что-то. Что-то, заставляющее его раз за разом возвращаться в те моменты, когда он был рядом с Одой Сакуноске. Пустота отступает, съеживаясь под взглядом странного мафиози. Он приходит один раз, потом второй. Потом не замечает, как проводит с Одасаку все свободное время. Пожалуй, он немного счастлив, касаясь теплого света Сакуноске. Тяжесть внутри его грудной клетки отступает, когда Сакуноске рядом.***
Он чувствует что-то, скрытое от него пустотой, привычным темным облаком, укутывающей его изнутри. Однако, теперь он не уверен, что можно называть это пустотой. Да, теперь, спустя годы и годы преступлений, совершенных его руками, эта пустота наполнилась чернотой до краев. Кажется, резани по запястью — и потечет тьма, накопленная им за восемнадцать лет. Его тело наполняет тьма того рода, которой следует пугать детей. Одасаку же сияет в ней как маяк.***
Потом Ода Сакуноске говорит ему, что все не имеет смысла.и умирает говорит ему ты никогда не найдешь то, что ищешь будь хорошим человеком спасай людей будь хорошим спасай будь живи, но он умирает свет гаснет исчезает оставляет его во тьме
***
«И вот я утратил даже возможность страдать.» Он не помнит многого из того, что было потом. Его мир рассыпается, его система координат рассыпается, его личность рассыпается. Его имя — Дазай Осаму. Ему двадцать лет. Он по кусочкам собирает то, что осталось от его маски, пытаясь собрать что-то совершенно новое. Что-то лучшее. Осколки не складываются в витраж и Дазай режет о них руки. Начинает снова. И снова. И снова. будь хорошим человеком «Я пытаюсь, Одасаку», — шепчет он, прижимаясь спиной к ледяному камню могильной плиты. Холод на какое-то мгновение кажется ему утешительным. «Я пытаюсь.»***
Ему двадцать два и он захлебывается в мутной, грязной речной воде. Он не двигается, даже если позволять реке затекать в него — отвратительно. В его паникующих легких почти кончается кислород, а сознание гаснет, когда он чувствует, что его хватают и тянут прочь от желанной цели. Снова. Странно, Куникида не должен бы найти его так быстро… Дазай Осаму открывает глаза. Пустота внутри щерится, исторгая из себя воду и яд. Его бежевый плащ давит на плечи мокрой ледяной тяжестью. Он встречается взглядом с золотистыми глазами напротив, обеспокоенными и возмущенными, с тысячей эмоций внутри. Он проглатывает свое желание отшатнуться прочь. — Это ты прервал мою попытку утопиться?..***
Теперь его маска не жмет ему и не режет. Прочно слилась с телом, вросла как живая, смеется, хвалит Ацуши, смотрит хитро. Теперь он почти забывает о том, что с рождения пуст, что сколько не режь, а тьма не выльется до конца, что тяжесть в груди никуда не делась, гнет его и ломает.***
Сегодня он не встает с кровати, потому что выходной. Потому что январь и холод проникает до самых костей, ноют старые переломы, шрамы болят, будто все тело опутано раскаленной сеткой. Сегодня он не встает, потому что ему никуда не идти, работы нет третий день, у него выходной, а тело не двигается. Он пытается снова и не может заставить себя подняться. Пальцы сжимаются в кулаки. У него нет слез, кончились еще в пыточных Мори, лет в четырнадцать. У него нет слез, но легкие горят, а рядом, будто бы за стеной, кто-то скулит так, что сердце бы рвало из груди, останься у него хоть кусок целый сердца. Горло сжимает, как будто спазм, он не видит больше совсем ничего, только глазам горячо и в груди горячо, почему-то так сильно болит. Он снова тихо-тихо скулит, пытаясь выдохнуть все, что скопилось… …и эту тьму, и боль, и тяжесть, и пустоту. Годы и годы ужаса и крови. Сегодня выходной и он снова не может встать, тихо скуля в подушку.***
Ему девять, двенадцать, четырнадцать, шестнадцать, восемнадцать и двадцать два. Он снова и снова возвращается в ту же отправную точку, снова и снова, делая круг, натыкаясь на каждый угол. Делая ошибки, оставляя сочащийся кровью след от своих ботинок. Он убийца, предатель и сломан, он шагает из тьмы на слепящий, пугающий свет, прячет тело в бинты, а вместо лица — маска из витражей. «Дазай Осаму» «Неполноценный человек»***
Ему исполняется двадцать три, когда он наконец просыпается.