Good night, Michelangelo

— Ага. Понятно. Ты не выходил из комнаты столько времени для того, чтобы мы тебя нашли лежащим на полу с температурой? Да Винчи дуется, подперев руки в бока. В его глазах читается обида: он просто не может поверить в то, что нечто подобное вообще могло произойти. Для Микеланджело не выходить из комнаты — обычное дело, а потому никто не возмущался слишком сильно, просто привыкнув и смирившись с происходящим (все, кроме Да Винчи, который ни на минуту не забывал о своей миссии вытащить скульптора куда-нибудь на прогулку), и никто даже не придавал значения тому, что парень может не попадаться на глаза сутками, а то и неделями. Да Винчи же кричал внутри себя. Иногда Микеланджело не было видно слишком долго. Всякое бывало: заработается и потонет в скульптурах, либо же просто запрётся, окружив себя четырьмя стенами и никого к себе не подпуская. Да Винчи иногда отшучивался: «умрёт, и никто даже не поймёт», а сам, втайне ото всех, поздним вечером заходил проведать своего «друга». Он уже давно выучил его повадки, начиная от вкусов (Микеланджело не был особо прихотливым, что художник довольно давно успел заметить) и заканчивая расписанием и режимом дня. Вторым Да Винчи был крайне обеспокоен и недоволен: как можно не спать целыми сутками? Как ни придёт, как ни приложит ухо к двери, так всё время слышен треск камня да стук молоточка. Внутренние часы Да Винчи никогда не позволяли ему проснуться или уснуть слишком поздно, и благодаря им он вёл здоровый образ жизни, который помогал ему хорошо функционировать. Разве что иногда, когда слишком увлекался работой, он мог и вовсе не ложиться: пока не закончит — спать не ляжет. Но Микеланджело был для него человеком совершенно иного уровня. Это и завораживало, и одновременно пугало. Вот почему Да Винчи был до смерти испуган, когда перед его глазами появился Микеланджело, прикованный к земле чуть ли не намертво, раскинувший руки перед собой и что-то неразборчиво кряхтящий. «Испуган» — слово слишком мягкое: тяжело представить, что творилось в тот момент в голове мальчика. Но он знал, что ещё немного, и он сойдёт с ума от паники. Микеланджело хотел взять немного еды поздно ночью, но, видимо, не успел дойти, как температура свалила его с ног прямо посреди общежития. Заболел Микеланджело недавно. Говорит, его это особо не волновало — не впервые ему приходится сталкиваться с температурой. Пару-тройку дней постояла бы и пропала, будто её никогда и не было. Да Винчи же заполнила ярость, коей он не чувствовал уже очень давно: как можно так небрежно относиться к собственному же здоровью? Человек на кровати злил его, но злил не серьёзно, скорее заставлял волноваться. И как тут теперь его оставишь, зная, что он действительно может помереть? Да Винчи обречённо вздыхает и пытается сделать вид, что ему всё равно. Он зол, ему простительно. А Микеланджело должен понести наказание. Скульптор лежал на кровати совершенно неподвижно, и сложившаяся ситуация раздражала его ничуть не меньше, если не больше. Действительно, как же его бесила толпа, собравшаяся в его каморке, в особенности мальчик, строящий из себя не пойми кого. Температура не давала нормально соображать, перед глазами будто бы расстелился туман, но общую картину Микеланджело прекрасно видел, а потому понимал, что происходит. И это разочаровывало. — Замолчи, — он пытается натянуть одеяло себе на лицо. — Это не ваше дело. — Ещё как наше! — Да Винчи повышает голос, переходит на снижение, понимая, что на него смотрят, откашливается и медленно, уверенно продолжает: — Ты же художник нашего музея, в конце концов. Конечно же ты важен, как и каждый из нас. А мы твои товарищи, коллеги, и мы будем волноваться за тебя. Микеланджело хочет возразить, но слова путаются, пускай и вертятся на языке, перед глазами прыгают маленькие разноцветные пятнышки, да особых остроумных опровержений у него, к сожалению, в арсенале не находится. Он не хочет соглашаться с этим, но Да Винчи был чертовски прав. То, что он был согласен с ним, раздражало ещё сильнее. Микеланджело зевает: из-за лекарств, принятых ранее, его медленно начинает клонить в сон. Он потирает глаза, не в силах сопротивляться позыву, и что-то бурчит себе под нос. Да Винчи видит это и принимает за знак. Жестами он просит толпу выйти из комнаты — в ней успело собраться много взволнованных зевак, — а сам подходит к одурманенному сном Микеланджело, присаживается на корточки, чтобы видеть его лицо, и легко целует того в горячий лоб. Действительно, температура была довольно высокой, так что совсем неудивительно то, что скульптора так сморило. Да Винчи мягко улыбается, встаёт и тихо-тихо, чуть ли не по воздуху, бежит прямиком к двери, чтобы не дай Бог не разбудить уже успевшего заснуть Микеланджело. — Спокойной ночи, — раздаётся шёпот. И медленно, стараясь как можно тише скрипеть дверью, он удаляется из комнаты. За окном уже начинает светать.