flashlight

Тихо в полутёмном коридоре — ни звука. Шаги дежурной медсестры затерялись на гулких ступенях лестницы ещё пару минут назад, однако Бён решает состорожничать и подождать подольше. Сердце чётко выстукивает в такт огромным старым настенным часам, висящим в глуби вестибюля… Ну вот, ещё немного, и можно идти. Дверь подсобки едва скрипнула за спиной, впуская ящеркой проскользнувшую внутрь быструю тень. — Тсс… Тихо, — шепнул незнакомый голос. Огонёк зажигалки осветил небольшой вздёрнутый нос, сухо поджатые губы и настороженно ощупывающие его, Бёна, глаза. Мальчишка узнал его — это тот самый парень, которого на днях перевели к ним в палату. Он ни с кем не разговаривает, сутками напролёт лёжа скрючившись в кровати и поднимая пронзительный крик, чуть стоит медсёстрам приблизиться к нему. Кван слышал краем уха, что с ним произошло что-то ужасное — по меркам людей в больничных халатах и тех, кто снаружи. А ребята вроде них, все неоперившиеся, но уже многое успевшие повидать подростки, отсутствующим шёпотом переговаривались о подробностях, безразлично ставя невидимую точку в конце его истории. Здесь у каждого из них свой рассказ — Бён пока не знает, готов ли он превратить в запятую жирную точку на последней исписанной странице, потому что смысла продолжать у него нет до сих пор. — Было интересно, куда ты уходишь каждую ночь, вот и решил проследить. Бёнкван выпустил струйку дыма в приоткрытую форточку, не отвечая. Недаром в последнее время он часто замечает на себе чей-то пристальный взгляд. Медленно наполняющая грудь истома пощипывает лёгкие, тушит беспокойство от присутствия почти незнакомца, хотя вполне возможно, что вколотые вечером пять кубиков успокоительного всё ещё дают о себе знать. — Темно здесь как… Это хорошо. Я ничего не хочу видеть, — едва слышно шепнул тот. — В кромешной темноте проще. Как ни странно, но Бён с ним согласен. В их палате не потухает бледный свет кнопки вызова медсестры — на случай, если кому-то станет плохо ночью, и вокруг неё в тёплое время всегда роится стайка мотылей. Слепо бьётся об пластик, неизбежно погибая в итоге. Даже насекомые неистово стремятся к свету, а вот людям иной раз гораздо проще укрыться в тесном тёмном коконе, где их не потревожит ни единый лучик. — Вот, — он повертел в руках догорающую сигарету, — моя единственная отдушина в этом гробу. Подоконник отклеился от стены и поплыл перед глазами, заставляя Квана ухватиться за раму. Парень слегка качнулся вперёд, ныряя в пустоту. Под ней — шесть пролётов, лысая лужайка пожелтевшего газона и стылый октябрьский асфальт. Вниз головой, больно не будет. Всё скоро закончится. — Эй, осторожно! — Мальчишка сграбастал его сзади за пижаму, стаскивает с окна насильно. — Так и упасть недолго. — Да какая тебе разница? Бён раздражённо вырывается из цепких рук. Ишь, вцепился как клещами, едва отдерёшь; а вот днём даже близко ни к кому не подойдёт... Темнота и правда разрушает большинство барьеров. Тот отпускает его, заглядывая в черноту за стеклом. — Люблю безлунные ночи… Знаешь, а это может быть нашим общим секретным местом.

I

— Джей…— Мальчишка даже не шелохнулся, по самую макушку нырнув в спальник. — Нам уже пора, одевайся. Где ты? Куда ушёл? Мы же договорились с тобой встретиться в нашем тайном месте. Очертания худой фигуры в серой пижаме бледнеют в светлеющей полоске горизонта — точно, он же не хотел показывать своего лица во время их ночных разговоров. Отголоски сна мало-помалу распадаются на звенья, а те исчезают одно за другим, заставляя его соседа окончательно раствориться в воздухе, пахнущем сыростью и горящими ветками. Удаляющиеся шаги затихли за шорохом откинутой, так и не пригодившейся москитки — весна на острове чертовски зябкая и промозглая. Кван открывает один глаз, затем второй, осторожно поворачивая голову. Сэюн сидит возле палатки, сосредоточенно распутывая свалянные в клубок шнурки от своих ботинок — нелепый пранк Джунхи и Хуна, которым вчера не спалось допоздна. И это взрослые люди, называется. Кван слышит их голоса откуда-то извне, насмешливо обсуждающих медлительность Сэюна, а ещё вразнобой предлагающих варианты наказаний для засони Бёнквана. — Как насчёт закатать его в палатку и сплавить по реке? — Громкий как сирена Ючан вклинивается своим высоким голосом в перекличку старших и буквально заставляет брезент сотрястись от дружного хохота снаружи. Бён хмурится, по-черепашьи втягивая голову в спальный мешок. Мать вашу, какие же вы шумные. Они топчутся за тонкой перегородкой и шушукаются вполголоса, а затем палатка оживает, неожиданно кренясь набок — мальчишка скатывается к стенке, не успев даже пискнуть, и пребольно впечатывается лицом в термос, лежащий в рюкзаке. Купол ходуном заходил перед глазами, угрожающе скрипнув дужками. — Эй, ну вы чего? Прекращайте дурачиться, каркас же сломаете. Самый невозмутимый человек их компании стоит в одном ботинке, придерживая шатающиеся своды палатки как… как… Геркулес? Или Атлант? Бёнкван не шибко силён в мифологии в отличие от Сэюна, но это и не важно. Комичности происходящему придаёт совершенно серьёзное выражение лица парня, с которым он не позволяет сдвинуть палатку с места. Не удержавшись, Кван слегка прыскает в кулак. Пожалуй, притворяться спящим дальше не имеет смысла. Пожалуй, это утро можно считать вполне себе неплохим — потому что этот молчаливый друг в кои-то веки обратил на него внимание. Продолжает внимательно смотреть на него, словно изучая неведомую букашку. — Твоя губа. — Сэюн пальцем коснулся своего лица. На коврик капнула кровь. — Достать пластырь? — Не стоит. — Мальчишка слизнул выступившую солёную жидкость и вытер губы тыльной стороной руки. — Схожу под ручьём сполоснусь. Слушай, мне бы переодеться… — Да, конечно. Сейчас сидеть бы вдвоём в притихшей полутьме палатки, соприкасаясь руками в ограниченном пространстве — а не смотреть в спину человеку, который ему, между прочим, нравится. Сгрубил. Сглупил. Вероятно, Сэюн чувствует ту же дурацкую неловкость, поспешно вылезая наружу. Не забывает опустить за собой вход. Мальчишка в сердцах прикусил припухшую губу. Или же тот вовсе не думает ни о чём таком, втихомолку досадуя на младшего товарища с закидонами. Сэюн и мыслями своими, и чувствами, если он их вообще испытывает — где-то совсем далеко, за запертыми дверями потайных комнат, ключей от которых нет ни у одного из них. Шуршащий наполовину облупившейся краской тент скатан в плотный рулон и запихан в рюкзак — Чан пальцем соскоблил очередной кусочек собственноручно выведенной баллончиком надписи и фыркнул. Мы лучшие. По дороге в Японию лучшие парни тревожно молчали, будто боясь спугнуть удачу, что улыбнулась им вопреки всему — а оказавшись в новой общаге младших, первым делом с облегчением рассмеялись, наконец поверив в то, что произошло. Бён молча уткнулся в плечо Джунхи, пряча слёзы от нахлынувших эмоций, а Чан со смехом по-заговорщицки пшикал кольцами пивных банок, предлагая отметить начало их новой жизни. Несмотря на все сложности, им с Чаном удалось попасть в программу по обмену и стать студентами местного городского универа; Джунхи устроился в небольшую айтишную компанию в соседнем городе, Сэюн в паре шагов от долгожданной работы в книжном магазине, а Хун пока начал с доставки цветов, но вообще-то с сертификатом графического дизайнера в кармане он там надолго не задержится. Пускай провинция, пускай более чем скромные надежды на долгосрочное пребывание здесь — ведь каждый из них мечтал сбежать как можно дальше от своей прежней жизни. И теперь с каждым шагом, с каждым днём спонтанного похода они удаляются всё дальше и дальше — вперёд и вперёд по течению широкого ручья, потом в обход горы и до лесной просеки, за которой скрывается их цель. Вскарабкавшись оттуда по узкой каменной гряде, они должны заглянуть в пасть ущелья, откуда с головокружительной высоты с грохотом скатываются потоки воды. Хун сказал, что они непременно увидят свои страхи, роящиеся на самом дне, а ещё поймут, что бояться больше нечего. Они гораздо сильнее. Не упадут вниз, широко расправив крылья и устремившись за мечтой. Говоря по-честному, Бён уже прямо сейчас хотел бы развернуться и отправиться обратно в город, послав к таким-то чертям тот водопад. Совсем не так он представлял себе вылазку на природу. Вчера вечером они знатно выпили, расположившись на ночлег, но разговор почему-то не клеился; даже Джунхи, главный энтузиаст и зачинщик похода, выглядел отчего-то подавленным. Разумеется, никто не говорил, что будет просто. На замену первым суткам любопытства и эйфории пришли утомительные однообразные дни, как один начинающиеся с котелка подгоревшей овсянки от знатных кашеваров Хуна с Джуном, тяжело чавкающего мха под ногами и — повсюду, куда не кинь взгляд, картины на суровый пейзаж северного края, нагоняющего тоску студёной ладонью ветра. А подходят дни к завершению в потёмках под взаимную ругань всё ещё лучших, но уже заметно уставших парней и холод тревожных сновидений, следующий за Кваном по пятам. Сегодня будет так же. И завтра. И так далее до тех пор, пока они не дойдут до водопада. А дальше в обратный путь, теми же тропами и невзаимными мыслями о человеке, в одиночестве идущем перед ним. Бён на миг отвлекается на звуки оживлённых голосов друзей, ушагавших далеко вперёд. Джунхи громко советует дышать всем глубже, оборачиваясь на растянувшуюся вдоль тропы неровную цепочку друзей. Чёрт его дери, будто взял и перехватил в воздухе ноющее под ложечкой желание Бёна зашуршать сигаретной пачкой и глубоко затянуться, прикрывая глаза от удовольствия. Парень беспокойно улыбнулся, давя досаду в горле. Немного всё это действует на нервы. Бесят назойливые обрывки недавних кошмаров, где их негласного лидера преследовал невидимый убийца, клещами впиваясь в его одежду и царапая руки. Раздражают двое во главе их группы, на которых с размаху налетает шумная мелочь — Ючан, обнимая донджунов за плечи и протискиваясь головой в небольшой островок между их соприкасающихся плеч, безнаказанно грея уши. Кван им чуточку завидует. Эти лаются порой до сорванных голосов, однако позже как ни в чём не бывало берутся за руки, продолжая свой путь. Ючан внезапно испускает оглушительный вопль, от которого у Бёна мороз идёт по коже, отшатывается назад от парочки и оскальзывается на поваленном стволе дерева. Подбежавший Сэюн едва успевает подхватить мальчишку и поставить его на ноги. Пока Чан продолжает орать, скорее уже по привычке, тот оборачивается назад, выискивая Квана взглядом. И сдержанно улыбается, смахивая налипшие на лоб пряди. Парень хотел бы, чтобы время остановилось прямо сейчас, на этом моменте; или даже не против странных метаморфоз своего тела, из-за которых его лоб превратится в объектив камеры, что зафиксирует малейшее внимание Сэюна к нему — навряд ли на диске будет много кадров… однако. Точкой невозврата можно считать ту первую репетицию пьесы в вечерней школе, когда Бён в очередной раз запнулся на реплике главного героя Джея и внезапно поймал на себе взгляд незнакомого парня, сидящего напротив. Тот так же, как и сейчас, слегка приподнял краешки губ, глядя на него. Глаза вспыхнули любопытствующей искоркой — Бён спрятал захолодевшие от ужаса пальцы в кулаках, съёжив плечи. Сейчас тот скажет что-нибудь. Или кинет пачкой бумаг в лицо. Но нет: парень смотрит внимательно, однако без насмешки, а после возвращается к листкам сценария, как ни в чём не бывало. Мальчишка покраснел, опустив взгляд. Штука в том, что Бёнкван был, пожалуй, полной противоположностью своему герою — смелому, что смог дать отпор целому миру, в то время как сам он в волнении сжимал влажные от пота листки сценария, безуспешно пытаясь справиться с приступом тошноты. С тех пор утекло немало времени, и общение с людьми уже не обходится ему ценой панических атак, но Бён не думает, что стал менее уязвим. Только не в моменты, когда Сэюн замечает его существование. Пожалуй, тот устал больше всех, волоча огромный рюкзак со всеми их съестными припасами — часть из них «подарок» от Джунхи, который на днях свалился с острыми болями в спине, смешав строгий график их бродилок, и усиленно страдал на пару с Хуном, выгнавшим всех из палатки с глаз долой. В воздухе сильно пахло водкой. Приглушёнными поцелуями. Бён с наслаждением затягивался у костра, Сэюн деловито ставил отметки на карте, а Ючан… Маленький Ючан дулся в сторонке, травя болячки на руках. Размышления заводят опять куда-то не туда. — Сэюн, — тихо зовёт он. — Может, махнёмся вещами, устал ведь? Сэ..юн. — Приятно даже просто выговаривать в тишине его имя. Разумеется, отвлекаясь от того факта, что парень никак не отзывается на его слова, продолжая размеренно шагать по тропке. На секунду становится невыносимо страшно. — Ким Сэюн! — Бёнкван сам поразился своему резко зазвеневшему голосу. Где-то впереди всполошённо крутанулся вокруг оси Ючан, синхронно с ним оборачивается и Сэюн, вопросительно поднимая брови. Бёну чертовски стыдно за свою несдержанность. — Что такое? Парень комкает простую фразу, превращая её в подобие клокотания убегающей из кастрюли каши, и убито замолкает, борясь с волнением. Наконец, справляется. — Да так. Хотел спросить, не нужна ли помощь? Сэюн отрицательно качает головой, опуская взгляд. — Всё в порядке. — И больше ничего. В перелеске, где они решают остановиться на перекур, темнеет быстро за кряжистыми сосновыми лапами, укравшими остатки блестящего солнца. Недолго посовещавшись, парни решают свернуть поход на сегодня и разбить лагерь. Тем более, ручей невдалеке вкрадчиво манит к себе чумазых с головы до ног мальчишек — ну как тут устоять от искушения? Из хлипкого, едва по щиколотку, болотца, со временем он набрал глубину и мощь — с разбегу плюхнувшийся прямо в одежде Ючан оказался почти по грудь в воде. Остальные тоже не заставили себя ждать. — Бё-ооон, сообрази пока костёр, ок? В обычной ситуации парень в карман за словом не полез бы, чтобы ответить всё, что он думает по этому поводу, но сейчас он просто пожимает плечами. Костёр так костёр. В одиночестве легче дышится. А ещё ему просто невыносимо, до гложущей боли в лёгких, хочется наконец-то закурить. Тихо. Монотонное бормотание ручья заглушает смех друзей — он постепенно отдаляется, отступает за пределы слышимости. На секунду становится жутковато. Кван тихо прыскает от собственной совершенно дурацкой мысли о том, что друзей, возможно, унесло течением. Парень переводит взгляд на лежащий перед ним сэюновский рюкзак и бережно отставляет его в сторону, подальше от огня. На плотной ткани ранца явственно видны дыры, очевидно, из-под тяжёлых значков каких-то музыкальных групп — Бён смутно помнит, что вроде видел их как-то давно, когда они только познакомились с Сэюном. И теперь он решил их все снять. — Господи, избави меня от грусти. — Кван прислушался к собственному голосу и тревожно передёрнул плечами. Так как-то сказал его отец. Под слегка задрожавшими пальцами мнётся скользкая бумага, влажная сигарета ни в какую не хочет поджигаться, истлевая едким дымом. — Эй, ты чего как в воду опущенный? — Ючан зайцем прискакал к костру и в два прыжка прямо в мокрой одежде юркнул в палатку. Наружу тут же полетело всё его нехитрое хозяйство: треники, труселя и выкрученная насухо футболка. Он наполовину высунулся следом: — Развесь шмотки, пожалста. — Кто тут из нас опущенный-то… в воду, — невольно рассмеялся Кван, в отблесках огня разглядывая прилизанную чёлку Чана и его худенькое скуластое лицо в каплях воды. Тот встряхнул волосами как щенок и снова исчез в тёмном нутре палатке. — Постирался хоть? — Агась. Слушай, там такая вода клёвая!.. Сходи, пока не совсем не стемнело. — Ладно. Мальчишка вылезает уже одетый, вытянув длинные руки-ноги навстречу жару. Нос щекочет запах хвойного мыла от его волос. На лице проступают красноватые шелушащиеся пятна, оставленные бритвой; сегодня обошёлся без порезов — наверняка кто-то из старших помогал. Пацан вырос совсем незаметно: в свои восемнадцать он уже почти на голову выше миниатюрного Бёнквана, а черты лица заострились, сменив детскую округлость щёк. — Хён, так что произошло-то? Ходишь сам не свой. — А с тобой что сегодня не так? Ведёшь себя как капризный ребёнок. — Я первый спросил! — Чан осекается, хмуря тёмные брови, чертит веткой на земле хаотичные фигуры, затем с досадой отбрасывает палку в сторону. — Просто я не понимаю, как так произошло, что из одной команды мы все вдруг разбились на группы, и что между Джунхи и Хуном, что с тобой и Сэюном… — Кван вздрогнул, — я везде выхожу третьим лишним. — Хорош выдумывать, это разные вещи. Хун с Джунхи знакомы друг с другом с давних лет, и не нам лезть в их отношения. А с Сэюном мы даже не друзья, по сути. Сложно назвать дружбой это одноклеточное общение на уровне «привет» да «пока». — Да брось ты… Кван неопределённо пожал плечом, затянувшись. Задержал дым в лёгких на несколько секунд и выпустил струйку. — Иногда он меня пугает, и ничего я с этим не могу поделать. — Но я же вижу, как он на тебя смотрит?.. Ведь это из-за тебя он начал с нами общаться, помнишь? Кан Ючан, лучше бы тебе замолчать ровно на этом моменте. По-жа-луй-ста. Того гляди снова угодишь в капкан тревоги от неосторожных слов. Неуютно, глухо, тесно в груди отчего-то. Ючан и правда заткнулся, поймав телепатический ёбанец от друга. Задумался, уронив подбородок на поджатые к груди колени. Из-под натянутого капюшона торчит трогательный птичий хохолок. — А что, неужели так страшно просто быть одному? — Ненавижу чувствовать себя ненужным. Будто я уже призрак какой-нибудь. Это невыносимо! Ты же знаешь, как я нуждаюсь во внимании и людях, которые всегда готовы выслушать. Даже если я несу сущий бред. — Чан засмеялся, но невесело. — Ладно, проехали. Молчат они недолго. — Слушай, — глаза Чана внезапно заблестели, а голос понизился до шёпота. Опять выдумал себе что-то, не иначе. — Хотел спросить: ты когда-нибудь целовался с парнем? Перед глазами Бёна очень некстати замаячила загадочная улыбка Сэюна. Красивый изгиб податливых губ, навевающий нежность и зарождающий тепло где-то внутри. Человеческая оболочка этого немногословного пришельца вылеплена мастером своего дела — от её красоты перехватывает дыхание. А что таится под ней — скрыто за семью замками. Мальчишка сосредоточенно уставился на вылетающие из пламени искорки, пытаясь выгнать из головы манящий образ. — Интересно, как это по ощущениям? Это… приятно? — Ючан любопытствующе закатил глаза. Кван закатил в ответ. Ещё никогда желание дать другу по шее не было столь сильно. — Ючааан, блин. Ты что, подглядывал за ними? Ючан округлил глаза и отчаянно замотал своим вороньим гнездом на голове. Ну конечно же. — Ох и всыпать бы тебе за это, мелочь. — Да говорю же, не подсматривал! — Тот негодующе повысил голос. — Надо вот. Я что, на мазохиста смахиваю? — Иногда очень даже. Мелкий пренебрежительным фырканьем выражает всё своё презрение ко мнению Квана и тянется вперёд. Тот пару секунд размышляет, стоит ли ему напоминать о недавнем тихом утреннем моменте, когда Ючан думал, что остался незамеченным, бережно касаясь ладонями волос спящего Джунхи — и решает промолчать. Должно быть, ему тоже непросто. Что касается капризов младшего, то Джунхи-хён относится к ним всех терпимей и мягче. Неудивительно, что Чан привязался к нему настолько крепко. — Дай-ка затянуться, — догорающая сига бесцеремонно отобрана из рук. В этом весь Ючан. — Спасибо. И ты не ответил мне, кстати. Не юли, что думаешь по этому поводу? — Хз. По мне, так не имеет значения с кем ты целуешься, ведь если любишь, то тебе в любом случае должно быть приятно… я так думаю. — Хён, а ведь у нас с тобой сейчас походу был косвенный поцелуй, — друг задумчиво повертел в руках окурок и неожиданно хитро улыбнулся. — Сига ещё тёплая от твоих губ. — Балда, это не считается… Окурок летит в огонь. Чан на локтях проворно залезает внутрь палатки, его рука нащупывает Бёна за локоть и рывком сдёргивает с места. Он оживлённо дышит в полутьме, топчется коленями на чужих ладонях и придвигается ближе. — Как насчёт сделать это по-настоящему? Чтобы засчитался? Квана взяла оторопь — он даже не сразу находит, что ответить, просто какое-то время молча выдёргивает руки из-под ног Ючана и шарит по опущенному пологу в попытке выбраться. Друг хватается за плечо, тот сбрасывает руку, в темноте задевая его по лицу. Дурацкий, отвратительный момент, который позже они оба будут вспоминать не иначе как со стыдом. — Ну Кван, — умоляюще бормочет Чан после полуминуты бесплодной возни, больно выкручивает холодными пальцами запястья и хватает за одежду. Похоже, он серьёзно поехал. — Да что тебе стоит? Всего один раз, а? Помнишь, помнишь, как мы сидели ночами вдвоём, помогая друг другу вывезти себя изо всего дерьма? Ты самый близкий для меня человек, именно поэтому я прошу тебя об этом, — он тараторит быстро и прерывисто между неровным дыханием. — Помоги мне, пожалуйста! Можешь представить на моём месте…кого любишь? — А мне кого представить в лицах и красках, Джунхи или Донхуна? Или обоих вместе, если ты жить без них не можешь? Да пошёл ты! — Бёна наконец прорвало, он с облегчением и злостью выплюнул наболевшее другу в лицо и замолчал. Неловкая тишина, за которой Кван от неслабого тычка в грудь улетает в скрученную горку термоковриков. Он слышит лёгкий шорох полога и удаляющиеся быстрые шаги — Чан унёсся ветерком, его серая худи мелькнула среди деревьев и исчезла. Он так и не появляется через полчаса, когда Бёнкван возвращается с ручья в наполненный голосами вернувшихся парней лагерь. Смыв с тела грязь и правда чувствуешь себя новым человеком — он с удовольствием потягивается, ныряя в свой спальный мешок и прислушиваясь к заливистому смеху Джунхи. Так смеются только счастливые люди. В него стоило влюбиться хотя бы из-за музыки его голоса. Хён «Мистер обаяние» промывает рис водой, вполголоса обмениваясь шутками с Хуном, тот «помогает», толкая его в плечо и щекоча бока. Как итог — пол-котелка крупы вывернуто на землю. Эти смеются, Сэюн улыбается, помогая собирать рис. Простая арифметика счастья. Похоже, после купания их всех накрыла похожая эйфория, как и Бёна, который кусает губы в глуби палатки, чтобы не расплакаться. Он их всех очень любит. Сильно, до чертовски глубокой эмоциональной привязанности. И Ючана этого тоже, глупого. Кстати, Ючан… Бён ужом вывинчивается из спальника и вылезает наружу. — Чан не возвращался? — Будь он где-то поблизости, мы бы услышали, — Джунхи повёл плечом и тряхнул совсем чёрными в наступивших сумерках волосами. Потом встревоженно поднял голову: — Постой, а когда он ушёл? — Буквально за пару минут до вашего прихода. — Так это же времени сколько прошло, — озабоченно присвистнул Хун, привставая с места. — Может, живот прихватило просто? — Предположил Сэюн, но Бён покачал головой: — Да нет. Взбалмошный он какой-то последнее время. Повздорили мы с ним немного. Пойду поищу. Джунхи кусает губы, задумчиво сцепив на затылке руки в небрежных обмотках бинтов. Широченная футболка скрывает стройность худощавого тела, обнимает плечи лёгким покровом. Поневоле засмотришься. — Составить тебе компанию? Я ведь тоже сегодня на него прикрикнул. Возможно, обиделся на меня. Ох уж этот малыш… — Не нужно. Не думаю, что он далеко ушёл. Свисток при мне, фонарь при мне. Сейчас, как отойду, свистну несколько длинных — не обращайте внимания, это для Чана. — Если что?.. — Хун вопросительно поднял бровь. — Знаю. Три отрывистых. Ну, я пошёл. Одинокий свет фонаря шарит по стволам деревьев, и каждый раз Бён с замиранием сердца переводит его на чёрные провалы пустоты. Нужно определённое мужество, чтобы с наступлением темноты в одиночестве шариться по лесу, и парень, положа руку на сердце, им совсем не обладает. — Ючан! Кан Ючан. — Даже крикнуть как следует не получается. Стоять в эпицентре собственного жутковатого эха во тьме — малоприятная перспектива. Зря он отказался от помощи. Хоть Джунхи тот ещё пугливый заяц, однако вместе в любом случае им было бы спокойней. Или Сэюн. Безмятежный. Надёжный. С ним никакие призраки ночного леса не страшны. Если он сам не один из них… Фонарь ещё шалит — блики света запрыгали вразнобой, отключаясь и вспыхивая вновь. Кван вполголоса выругался и встряхнул девайс. Тот лениво моргнул и загорел ровным светом, посылая луч в сторону странного предмета у поваленной сосны. Предмет шевельнулся. У Квана душа ушла в пятки, а секунду спустя он облегчённо выдохнул, подходя ближе. Это оказался Ючан, сидящий на бревне — он обернулся, щурясь на свет, смотрит куда-то поверх плеча. Бён молча усаживается рядом. — Извини, я был резок. Злишься? — Не думал, что придёшь сюда в одиночку, — игнорирует вопрос. — Со мной Джунхи порывался пойти. Ему тоже жаль, что сегодня так вышло. Тот молчит, опустив голову. Холод забирается в рукава ветровки. Бён зябко ёжится, теряя терпение, и тянется к другу, когда Чан неожиданно начинает говорить, по-прежнему не глядя в лицо. — Ты знаешь, у меня все внутренности сжимаются, когда они начинают кричать друг на друга. Я хочу заткнуть уши, просто сбежать куда глаза глядят. И синяки на руках Джуна… Ты думаешь, это нормально? Всегда он так — перескакивает с пятого на десятого, с шутки на серьёзные вещи. И хрен пойми что ответить, когда шибко не вникал в чужие отношения, потерявшись в своих мыслях. Но в целом опасения Чана звучат как бессмыслица. Ерунда. Джунхи не похож на человека, который подвергается насилию, и он не из тех, кто стал бы терпеть подобное. Но Кван снова промолчит об этом, побоявшись выносить наружу. Несмотря на то, что они знают друг о друге практически всё, несмотря на то, что они изменились, по-прежнему есть вещи, о которых он никогда не заговорит вслух. — Не молчи же, скажи хоть что-нибудь. — Не обращал внимания на это, если честно. Может, ты преувеличиваешь? Они всегда выясняют отношения из-за всякой ерунды, это не повод… — Хён, раскрой глаза пошире! — Кван невольно отшатывается в сторону от резкой встряски за плечо. Чан не желает идти в обход. — Раньше я тоже пытался вытряхнуть эти мысли из головы, пока сегодня не увидел свежие ссадины на его руках. Слышал бы ты, как он грубо заткнул мне рот своим «это не твоё дело», так и не ответив на мой вопрос. — Потому что ты слишком прямолинейный, Кан Ючан. Кто же спрашивает о таких вещах в лоб? Да ещё при всех? — А ты слишком трусливый, Бён. Поэтому тебе никогда не добиться внимания Сэюна. — Звучит как окончательный приговор. Сбитый локтем с бревна фонарь улетел в траву. Трус-ли-вый. Не-ре-ши-тель-ный. Молоточки монотонно выстукивают в висках, шифруя в точках и тире неутешительную правду. Ветки хлещут по лицу в темноте — Бён бредёт прочь не разбирая дороги. Ючан продолжает кричать что-то вслед. «Если я не могу ничего исправить, то лучше умереть», слышит парень. У-ме-реть. Сгинуть. Исчезнуть. Раствориться. Его голос расслаивается на потоки эхо и дребезжит в тишине, когда к ним внезапно присоединяется звук. Словно по дереву проскрежетали сладостно огромными когтями. Кто-то затаился невидимкой в ночи, наблюдая за ними. Кван остановился, прислушиваясь. Оставшийся позади Ючан тоже замолк. Кора шуршит смятой бумагой, мелкие ветки хрустят, падая вниз. А затем — чем дальше, тем отчётливей слышится дыхание, волнами идущее извне. Странно похожее на человеческое, но внушающее животный ужас. У Бёна что-то внутри оборвалось от этих звуков, он в отчаянии оглянулся назад. Здравый смысл подсказывает, что безумием будет шагать в чёрную пасть темноты наугад, оставив друга, неподвижно сидящего на месте. Он что, оглох там, чёрт возьми? Или эти звуки парень слышит только в своей голове? Упавший фонарь опять отрубился, и парень ищет его под ногами Чана, застывшего на месте. Под руку толкнулся холодный пластик. Вот он! Пихает мальчишку в колено. — Эй, отомри! Давай делать ноги отсюда! Ючан даже не зажмурился от внезапно яркого снопа света, направленного в лицо — Кван содрогнулся от его выражения. Оцепеневшая маска страха с плотно сжатыми губами. Таким друга он видит впервые. — Эй, да ты чего? Ещё совсем чуть-чуть, и он сойдёт с ума. Невидимая тварь настигнет их в два счёта, и они здесь умрут. А друзья их не услышат. Череда мыслей проскакивает в его голове, а за ними заканчивается и наваждение — сложно описать, что такое произошло за последние пару минут, и как это лучше назвать. Ючан наконец пошевелился, выходя из неестественной позы, и измученно выдохнул через рот. Бён с облегчением утыкается лбом ему в колени. — Дур-рак, — он всё ещё продолжает заикаться после нервного напряжения. — Пер-репугал. Друг окончательно пришёл в себя, а вот его совсем покинули силы. — Хён, ты как? — У Чана неживой, будто стеклянный голос. — Извини… Это у меня такая дурацкая реакция на сильный испуг. Я всё понимаю и слышу, но сделать ничего не могу. Будто паралич разбивает. Не говори об этом никому, пожалуйста. Они какое-то время идут не разбирая дороги, крепко вцепившись друг в друга и замирая от каждого шороха. Фонарь мелко дрожит в руках Чана, свет рябит по траве и снова предательски гаснет. Бёнкван спотыкается на неверных ногах о лежащие сучья, улетая в небольшой овражек и обдирая локти. — Встать можешь? Кван приподнимает тяжёлую голову. Друг тянет к нему руки, положив фонарь у ног, касается волос осторожно. Косые тени ложатся на лицо и сухие, странно неулыбчивые губы Чана, что приближаются к нему, приоткрываясь створками раковины. Тот покорно закрыл глаза, чувствуя лёгкие прикосновения к щекам. Ючан чуть нетерпелив, но тактичен, и не спешит, мягко захватывая верхнюю губу Квана в ожидании ответной реакции. Слегка надавил на неё зубами, коснулся языком — и решительно проник внутрь без сопротивления. Это не продолжается слишком долго: Чан неожиданно хорош, а Кван замкнут и ошарашен. Он отстраняется прочь. В воздухе повисла прозрачная нить слюны. — Давай это тоже оставим только между нами. Они вжимают головы в плечи от глухого звука, с которым Хун от души шарахает котелком с водой о пень. Брызги летят во все стороны, тлеющие угли ожесточённо шипят. Когда старший взбешён, то приближаться к нему идея не из лучших. — Мы с вами уже обсуждали это перед походом, так? — Хун сердито сверкнул глазами из-под насупленных бровей. Бёнкван с Чаном синхронно качнули головами. — Так что я сказал? — Никаких приключений. — А вы?.. Напоминаю, что мы сюда не умирать приехали. Мы с Джунхи за ваши задницы отвечаем вообще-то. Ещё раз хоть кто без моего ведома сунется в лес в одиночку — потащит на себе мешок с палаткой остаток пути, — рыкнул Хун и шумно выдохнул через нос. Его можно понять. Он отправился вслед за Бёном спустя несколько минут, однако так и не смог дозваться до мальчишек — те как в воду канули, не отвечая на отчаянный свист. — Это я лопухнулся, — виновато говорит Кван. — Мы услышали… там… какие-то странные звуки, и я настолько сдрейфил, что даже не услышал тебя. Что там говорить, если я даже про свисток свой не вспомнил. Чан вроде украдкой посмотрел на него с благодарностью. — Да, это было настолько жутко, что у меня аж кровь в сосудах застыла. — Кровь у тебя застыла, потому что ходишь расхристанный, да ещё с мокрой башкой, — покачал Хун головой. На правах старшего он бывает очень строгим, иногда лениво-пофигистичным и непрактичным, а сейчас, немного успокоившись, он просто добродушно настроенный папка, достающий одеяло, чтобы закуклить мелкого в плотный тёплый свёрток. Переводя взгляд с плотно сжатых губ съёжившего плечи Ючана на улыбку Хуна, а с неё перескакивая на забинтованные руки Джунхи, Бёнкван думает, что уже ни черта не понимает в этой жизни. — Поешьте, и давайте спать. Завтра выдвинемся пораньше, чтобы из графика не выбиться. — Вообще-то, согласно этнографическим исследованиям, в этой области проживали поселения айнов, — ранее молчавший Сэюн потянулся к своему рюкзаку и зашуршал старыми картами. А этого упавшего с луны чудака, похоже, не интересует в этом мире ничего, кроме изучения тайн, сокрытых от наших глаз. — Множество их поверий рассказывает о чудовищах, что прнимали людской облик днём, а по ночам в глухих чащобах сжирали людей. — Только не это, — простонал Джунхи, затыкая уши. — Кто-нибудь, уймите его! — Пускай рассказывает. Может, отобьёт у детишек охоту шляться в темнотище по лесам, — усмехнулся Хун и кинул красноречивый взгляд на Джуна. Тот потёр скулу, улыбнувшись, и вошёл вслед за ним в палатку. Кван пихает локтем под круглый бок Ючана, проводившего хёнов внимательным взглядом, и устраивается у догорающего костра поудобней. О сне пока можно благополучно забыть. Позабыть бы вообще всё, что произошло сегодня, слушая Сэюна. Тот знает множество историй и легенд, которые в его плавном и неторопливом повествовании принимают особую таинственность, а звук его замирающего голоса мягкой замшей ложится на уши слушателей — Бёнкван с жадностью впитывает его в себя. — Значит, в горах и правда находили тела убитых? А оборотней кто-нибудь видел? — Чан не может противостоять природному любопытству, хотя малейшее напоминание о том, что случилось сегодня в лесу, должно быть, до сих пор отзывается у него нехилой дрожью в коленках. Он доверчиво подсаживается ближе, готовый слушать. Потустороннее сияние в совсем чёрных зрачках пришельца легко спутать с отблесками огня. С наступлением ночи тот совсем не стесняется показать свою истинную наружность, но только немногие способны её увидеть. — Обглоданные хищниками кости находили довольно часто. Что до связи с оборотнями, то люди всегда стремились отыскать мистическую природу происходящему, или же сами приносили сородичей в жертву своим богам, но мне больше по нраву другое объяснение. Создание самых страшных демонов собственными руками, чтобы дать выход своим тёмным желаниям. Или страхам.

II

— Сегодня ещё двоих выписали из соседней палаты. — Вот счастливчики. — Ючан искренне вздохнул, уперевшись лбом в стекло, а затем обернулся на неодобрительное сопение Квана. — Что? — Это же страшно. Честно говоря, очень боюсь того момента, когда мне скажут, что я выписан. Что я буду делать? В школу я сейчас вернуться не могу. И мне совсем некуда идти. — Хён, ну что значит «некуда»? Вот мне даже думать над этим долго не придётся, я возьму своё пособие и на все деньги погуляю в маке — возьму сааамую большую картошку, пять бигмаков и два литра колы! Уххх как поем! Чан заливисто подхватывает тихий смех Бёнквана. И пофиг, что их могут услышать снаружи — он очень рад, что ему удалось хоть как-то развеселить друга. — Но вообще, хён. Если серьёзно, то когда тебя выпишут, тебе уже не придётся бояться всех этих проблем. Просто ты будешь смотреть на них другими глазами. — И думать о них промытыми мозгами, — иронично согласился Кван. Ючан головастый малый, а ещё очень сильный духом в отличие от него, однако настрой его кажется слишком радужным. — Смотри, какие звёзды, — показывает Чан рукой за стекло. — И кусок луны за тучей. Красиво. Знаешь, я больше не боюсь лунных ночей. И вообще света. А ещё, можешь пообещать мне кое-что? — Ну. — Выйти отсюда вместе со мной. Когда я, тогда и ты. Когда ты, тогда и я. Я не верю, что это конец, ведь там, за стенами, вот он — целый мир. Их маленькая вселенная в огороженном грязно-оранжевой сеткой участке с кучей стройматериала и тянущимся до горизонта серым спальным районом, однако жизнь за пределами клиники идёт в своём налаженном темпе. А здесь, у них — она давно замерла. — ...Может, мы ему и не нужны, но попытаться найти своё место стоит. — Думаешь? — Разумеется. Ну как? Мизинцы скрепляются в молчаливом зароке. Что-то есть в этом жесте такое, что даёт непрошеную робкую надежду неустойчивому Бёнквану, а лёгкая рука Чана превращает точку в запятую, открывая историю друга на чистой странице. Бёнкван приоткрыл глаза и зевнул, скидывая руку Ючана с груди — ночью мелкий махнулся местами с Сэюном, невозмутимо кинув свой спальник между их с Кваном мешками. Одному осталось пожать плечами и отодвинуться, другому — молча отвернуться к стенке, несмотря на ненавязчивый пространственный террор. Вот и сейчас вечно мёрзнущий комок привалился тёплым лбом к его плечу. Дышит тихо и прерывисто. Вдох… Выдох. Снова вдох. Всё тише и тише. А между его дыханием — доносящийся снаружи шорох, похожий на шаги. В груди парня что-то стремительно оборвалось, а затем сердце взахлёб застучало. Совсем как тогда. Его спящие друзья все здесь. Никого нет снаружи. И тем не менее, кто-то неслышно обходит их палатку кругом, едва касаясь травы. Его расплывчатая тень то скользит по брезенту, то исчезает. Бён с ужасом понимает, что ничего не может сделать — ни сказать, ни крикнуть. Слюна вязкой жвачкой встала в горле. Этот кто-то неторопливо обошёл палатку с другой стороны и теперь направляется ко входу, крадясь почти на цыпочках. Звуки не исчезают, становясь всё чётче. Они похожи на тихое чавканье — или шаги по мху, пропитанному кровью. Тишина — и скрип когтей по брезенту. Он становится всё громче. И громче. И громче. Он заглушает прорвавшийся сквозь кляп крик парня, который уже не может остановиться, захлёбываясь надрывным истошным звуком. Сквозь продранное полотно палатки льётся утренний свет, ложась на белые лица друзей. Почему они не просыпаются, чёрт возьми?! Откройте же глаза, эй! Бён умолк, широко раскрытыми глазами наблюдая за проскользнувшей внутрь когтистой чешуйчатой лапой, вслед за которой появляется и вторая. Они опускаются вниз, шурша в темноте по коврикам и подбираясь к ногам Джунхи. Кван видит его страдальчески поджатые во сне губы, однако ничем не может помочь, влажными от пота руками вцепившись в свой коврик. Веки хёна дрожат, однако он не открывает глаз даже когда его с силой выволакивают наружу за ноги из разодранного в хлам спальника. Снаружи доносится его сдавленный крик. Сделать бы, ну хоть что-нибудь! Нашарить что потяжелее и отпугнуть тварь от лагеря. Огонь! Разжечь костёр… Рука наталкивается на что-то острое. Нож. Вспыхнувшая зажигалка тускло освещает выпачканное в чём-то лезвие и липкие руки — они скользкие вовсе не от пота. Бурые сгустки застряли коростой меж пальцев. На землю с соседнего спальника сочится, капает ещё тёплая кровь. Бён боится посмотреть в лицо Ючану, задержав неподвижный взгляд на спёкшейся ткани в рубцах, оставленных ножом — они повсюду. Их не меньше двадцати. Боится, что причинил боль — и ему, и остальным, неподвижно свернувшимся в своих мешках. Побледневшая рука выглядывает из прорези. Друг хочет, чтобы он взял его за руку. Сжал крепко и не отпускал. Нет, Чан не сердится — подобие улыбки застывает на его спокойном лице, когда Кван ложится рядом, отогревая стынущие пальцы мальчика. Должно быть, он сейчас счастлив. Да, счастлив. А чтобы его безмятежному сну ничего не мешало, друг закроет его лицо своей курткой от света. Теперь они снова могут говорить о чём угодно и сколько угодно, укрывшись в своём секретном месте. Никто их не найдёт. А затем парень просыпается в холодном поту. Шарит неспокойным взглядом по сторонам. Молочные блики неяркого восхода заиграли на полотне палатки и лице спящего Ючана, чуть приоткрывшего рот. Тот сладко всхрюкнул во сне и повернулся на бок, уткнувшись Сэюну в спину. Чуть дальше доносится сонное дыхание Хуна с Джунхи. Призраки кошмара растворились в самом обыденном начале нового дня. Не похоже, что сегодня будет ясно — солнце потухает за тучами, что нагнал порывистый холодный ветер из-за поросшего жёсткой щетиной елей утёса. От студёной росы мурашками покрываются голые ноги. Белая струйка дыма ползёт вверх, к верхушкам деревьев, готовясь присоединиться к облакам. Когда-то давно отец рассказывал Квану, что любые отходы человеческой жизнедеятельности, будь то выхлопы производства, машин, либо сигаретный дым, затягивается атмосферой и превращается в тяжёлые тучи над головой. У него всегда был готов ответ на любой вопрос сына об окружающем мире, однако куда уходят люди, он никогда не говорил. Когда ушла мама, он почему-то смотрел на комочки раскиданной лопатами земли под ногами, а маленький Кван недоумевающе дёргал его за руку — вот же мол, смотри! На осколки пастели заката. Если вся грязь мира превращалась в тучи, то самые тёплые люди должны были стать лучами солнца и не иначе, по логике мальчишки. Но отец, похоже, этого не знал. После ухода мамы он больше не смотрел вверх и не объяснял сыну основы мироздания. Возможно, он пытался найти ответы на недостающие вопросы, но своим путём, которого никто не понимал. Однажды отец без предупреждения исчез из дома на неделю, во время которой по телевизору вовсю транслировали шокирующие новости о семье, которая оказалась в заложниках у психопата. Тот не требовал выкуп и не ставил условия, только периодически заставляя жертв вставать у окна с плакатами, на которых передавал свою волю миру. Он всего лишь хотел освободить их — мать и четверых приёмных детей, оставшихся без кормильца и страховки. В устроенном им пожаре из пяти человек выжил только старший сын, в тяжёлом состоянии доставленный в больницу, а вскоре после задержания преступника в квартиру Бёнквана пришли полицейские с обыском. Во время суда отец молчал, кинув лишь одну фразу, когда его уводили прочь. Господи, избави меня от грусти. Вокруг запястья крепко сомкнулись пальцы. Бёнкван резко дёрнулся на месте — Ючан отпрянул от неожиданности, готовясь отпустить едкую шпильку в адрес боязливого хёна, но заглянул ему в лицо и озадаченно моргнул. — Эй, что случилось? — Кошмары снились. Я убил… Убил тебя во сне. И других. Кажется, ты просил меня об этом. Тебе не было больно. — Ну спасибо хоть на этом, — Чан пытается пошутить, но мрачнеет. — Ты как сейчас? Бледный весь ужас. — Страшно, — честно отвечает Бён. — Очень страшно. Что, если однажды я не вернусь обратно из кошмаров? Что, если останусь там навсегда? Все ощущения будто наяву. Сначала жутко, а затем примиряешься со всем, что происходит. — Это у тебя после вчерашнего так? Ты постарайся не думать об этом. Просто слуховые глюки. И всё. — Ага, сразу у двух человек. Причём оба были напуганы до такой степени, что не могли сдвинуться с места… — Хён, помнишь, о чём вчера Сэюн говорил? О демонах, которых мы сами создаём, когда у нас что-то болит. Видимо, я разбудил какую-то нечисть своими словами, — Чан улыбается, но через силу. Чтобы укрыться от его пытливого взгляда, приходится отвернуться — делая вид, что слёзы на глаза нагнал швыряющий пыль в лицо ветер, но младший не ведётся на обман, снова ободряюще стискивая за руку. Бён кусает губы и набирает побольше воздуха в лёгкие. Давай же, помоги мне. — Хён, я снова чувствую себя привидением. Хватит уже прятаться в себе, поговори со мной. Хочется сказать о многом, но Бён не знает, с чего начать, полностью теряясь. Почему нельзя за одну секунду избавиться от тяготящего бремени, почему обязательно каждый раз проходить через пытку подбора фраз, слов, нужной тональности и эмоций? — Знаешь, я часто думаю над последними словами отца. Мне кажется, я почти понял его, потому что сам испытываю нечто подобное. Значит ли это, что мы с ним похожи? Ючан смотрит с грустью. Скривил в гримасе тонкие губы, сморгнул и отчаянно замотал головой. — Ты что, соврал нам, когда сказал, что тебе лучше? Перестал ходить к психиатру, а сам закапываешься в своих мыслях! Всё позади, слышишь? — Он трясёт Квана за плечи, но тот уже тонет, тонет в трясине страха. — Я не врал, мне правда становилось лучше! Но сейчас снова утягивает на дно, я больше не могу сопротивляться. Отец ни словом не объяснил, зачем он всё это натворил, но перед уходом выплюнул в камеры эту чушь про бога, на которую пресса тут же напала как свора голодных псов на кости. Он смотрел на меня, когда его уводили! Адвокат передавал его безумные записки, которые были захватаны кучей чужих рук, а потом это всё оказалось в прессе, и с тех пор начался ад. Я не мог выйти из дома, не мог учиться, потому что под дверями постоянно караулили эти люди, которым надо было непременно разоблачить пятнадцатилетнего подростка. Сын убийцы должен стать убийцей. Это аксиома, непреложный ход вещей… Если я его нарушу, я всех подставлю! — Бён говорит почти взахлёб, задыхаясь и глотая слова. — Отца давно уже оставили в покое, а обо мне продолжают писать. Я вижу это, постоянно вижу. Они следят за мной, потому что мне передали эстафету. Соответствуй, ты обязан!.. Знаешь, мне и правда начинает казаться, что по ту сторону есть выход из боли. Что, если он действительно прав? Он не сопротивляется, обвисая тряпичной куклой, когда Ючан рывком прижимает его к себе. — Он не прав, ты же знаешь это! Я запрещаю тебе говорить такие вещи, слышишь? Не смей! — Друг больно колотит кулаками по спине парня, потом порывисто обнимает, и снова бьёт. — Мы же договорились, договорились с тобой! Решили жить с самого начала всем назло, так какого чёрта?! Ты наш, и точка! Наш Бён. — Младший всхлипнул и зарылся в его волосы на затылке. Кожу защекотала тёплая влага. Кван обнял его в ответ. Вместо облегчения такое чувство, будто свинец залили в глотку. Тяжко. Но Ючан как всегда прав. Лучше не оглядываться назад. Ни в коем случае. Чтобы не обратиться в чёртов камень. — Тебя это тоже касается. Не вздумай умирать, слышишь? —…Вы вопите так, что не только лагерь, но и всех призраков в лесу разбудите, — сонный Джунхи подходит ближе, лениво потягиваясь. Он ничего не говорит по поводу взлохмаченного Квана и ни о чём не спрашивает у заплаканного Чана, с размаху ласково зарываясь ладонями в макушки друзей и притягивая к себе. — Примете в компанию? — Строптиво дёрнувшийся поначалу Ючан доверчиво затихает под его рукой. — Иметь секреты нормально, но важно делиться своими мыслями и не замыкаться в себе, — Джунхи расправил чёлку Бёна и потрепал его по плечу. Он говорит полушутя-полусерьёзно, и от звука его негромкого голоса начинает предательски першить в горле. Хён будто мысли читает. Знает всё-всё, но не расскажет, а просто подставит плечо в сложный момент. Хорошо на его плече. — Эй, если сложно дышать, то не нужно этому сопротивляться. Просто надо делать это глубже и медленней, чтобы не выбиться из сил. Не надо спешить, идите в своём темпе, — он прижимает их к себе на доли секунды и отпускает. По немного усталой улыбке скользит вышедшее из-за туч солнце. Он отходит, чуть прихрамывая. Лагерь потихоньку оживает голосами и запахом дыма. Начинается новый день. Пятеро мальчишек снова усядутся вокруг потрескивающего ветками костра, с каждым словом малозначительного утреннего разговора постепенно возвращаясь в безопасное русло сегодняшнего дня из тревог и печалей прошлого. Джунхи и Хун, отсидевшие несколько лет в колонии, сирота Ючан, сын убийцы Бёнкван и слабослышащий Сэюн. Сюда их никто не звал, с надеждой в глазах приехавших пытать счастья в чужой стране. Изгоев, которые, несмотря ни на что, решили стремиться к лучшему. Ючан был серьёзен, когда отчаянно обнимал его утром. Похоже, он больше не намерен отпускать парня: держит за руку крепко, стиснул пальцы до боли. Не отпускает, даже когда они вынуждены продираться через жёсткие заросли кустарников, где в одиночку-то пройти самое настоящее испытание. Торопится, забегает вперёд — затем оборачивается. Оглядывается на него мягко, но обеспокоенно. Как на бомбу замедленного действия. На дневном перекуре подрывается и идёт вслед за ним, когда Бён оставляет компанию и направляется в сторону леса. Тот рассмеялся, обернувшись через плечо: — Мне в туалет надо, вообще-то. Ты со мной? А после крадётся как мягких лапах по вылезшей зелёной траве и растягивается рядом. Острые срезы жёстких стеблей приятно покалывают голую шею. — Бён. А тебе было приятно, когда я..? Парень вспоминает неожиданно жаркие прикосновения шероховатых губ, гибкий тонкий язык Ючана, проникший в его рот, и чувствует, как кровь приливает к самым корням волос. Деланно-равнодушно пожимает плечами, стараясь скрыть неловкость. — Не знаю. Вроде ничего особенного. — Мне понравилось. Ах ты легкомысленный маленький, думает Бёнкван, отнюдь без раздражения. Скорее, с теплотой. Серую просторную худи раздувает вокруг худой фигуры, на загорелые скулы падает несколько капель дождя. Ючан зажмурился и потряс головой, тёмные волосы упали на высокий влажный лоб. По губам пробежала растерянная полуулыбка. Ветерок. Какая-то часть Квана перестаёт воспринимать этого горластого мальчишку только как друга, наполняет другим смыслом каждый взгляд и подтекстом — движение. — Наверно думаешь, что я совсем испорченный, да? Скажи честно, я не обижусь. Сам знаю, что это так. Он сгорбился, молча выщипывая отростки травы под ногами. — Вовсе нет, Чан. — Бёнкван старается говорить как можно мягче. — Но я такой, какой я есть, — друг развернул руки ладонями вверх, с гулким стуком прислонил к груди и прислушался. — Это невозможно изменить, это уже часть меня. Но даже сейчас я не смог бы дотронуться до того, кто мне совсем безразличен. Кван притворится, что не услышал последнего предложения. Вернее, попытается притвориться, сбитый с толку. Глупый, как же ты любишь делать себе больно. — А у тебя ведь уже было с кем-то, да? — Да, их было много. Женщины намного старше меня. Я задыхался от запаха их тел, их касаний. Они мне в матери годились, Бён. — Это было в приёмной семье? — Да. У него такой же стеклянный, неживой голос как и той ночью, когда они услышали звук. Парень вспоминает, что точно также мальчик звучал первое время после того как попал в реабилитационный центр — на месяц позже, чем Кван. Он ни с кем не разговаривал, наотрез отказался контактировать с женщиной-психологом, а посреди ночи нередко закатывал пронзительные истерики, поднимая на ноги всю палату. Сейчас он откровенен — даже слишком, но без развязности, впервые рассказывая о том, что произошло. Открытая книга, тоскующая по читателю. Бён чувствует себя беспомощным. Он никогда не знает, как вести себя в подобных ситуациях. Он уже выбрался из своей тёмной запертой клетки, однако по-прежнему наблюдает в стороне за чужой болью, не зная, чем помочь. Ведь простые слова тут навряд ли спасут, а больная душа не лечится обычными объятиями. — Я не знаю, что сказать, — признаётся он честно. — Ты и не должен, — глаза Чана блестят, однако он улыбается. — И не обязан отвечать мне. — Можешь только хотя бы ещё раз… если ты не против… — Не против, — шепнул Бён, прислоняясь лицом к чужой щеке. Скользнул верхней губой по капле ямочки под носом и коснулся сухих горячих губ, распахнувшихся в ожидании. Ючан помогает ему, подаваясь вперёд и облизывая его нижнюю губу — нежно, сладко. Как кошка — парное молоко. У него неожиданно сияющее, такое красивое маленькое лицо, которое хочется забрать в руки и — отогревать теплом своего дыхания, пока не излечатся все раны. Ючан валится на траву, увлекая его за собой. Всё сливается в одну палитру — пряный сладкий запах новорождённой травы, дождя и сигарет. Запах осторожного долгого поцелуя, который они не спешат разрывать, когда издалека раздаются приглушённые свистки. Пора идти.

III

Два негромких спорящих голоса замолкают в фырчании углей — Чан не глядя шваркнул остатки чая в костёр и обтёр кружку в пятнах окалины о штанину, наблюдая за метающимися тенями внутри палатки. Плохо закреплённый у купола фонарик видимо упал на землю — на пару секунд всё погрузилось во тьму. Хорошо слышно, как Джунхи зашипел и выругался сдавленным голосом. Слабый луч света снова заплясал по стенкам — сидящим снаружи открывается театр теней, что сплетаются змеями рук, борются друг с другом и затихают дрожащими очертаниями непослушного дымчатого сгустка. — Сэюн? — В голосе Чана звучит плохо скрытый испуг. — Можешь посмотреть, что у них там? Бёнкван перевёл взгляд со спокойно опущенных век пришельца на лицо Ючана — и приложил палец к губам. — Смотри, они сидят вместе. Всё хорошо. — «Хорошо»? Бён, если я сейчас войду, он опять обругается и выгонит с глаз прочь. Но я не могу больше смотреть на это, пойми… — Со стороны не всегда виднее. — Сэюн не спеша поводит плечами, открывая глаза. — Мне кажется, нужно им оставить решать, что делать. — И продолжить мучить друг друга? — Откуда ты знаешь, на чём строятся чужие отношения? Всё может быть гораздо сложнее, чем ты думаешь. — Даже слышать об этом не хочу, — резко отвечает Чан, отворачиваясь к огню от притихшей палатки. Два старших товарища причиняют друг другу боль, пришелец, мало похожий на Сэюна, всё чертит странные знаки на карте, а в обращённом на него взгляде младшего друга явно читается нежность. Поход всё перевернул вверх тормашками, всё усложнил и спутал в клубок — не найдёшь концов. — Чан, — Бёнкван зашуршал упаковкой, роясь в рюкзаке. Он уже не знает, как разрядить обстановку, и решает сделать это самым дурацким способом. — У меня же тут маршмелки есть. Айда пожарим? Специально захватил пару пачек. Маленький трюк сработал — мальчишка не сразу, но просветлел улыбкой. Тот знает его слабое место. — Ну… Гроза лениво проворчала над головой, затаившись тяжёлым свинцовым облаком почти на кончике крыши крохотной кафешки напротив ворот их школы. Ючана качнуло под нехилым порывом холодного ветра, мелочь посыпалась по ступеням из разжатой ладони. Глядя на пятнающие асфальт дождевые капли мальчишка вспоминает, что сегодня ближе к вечеру обещали ураган, но это пустяки. Заодно пробежался глазами и по лежащим монетам — а вот кому-то из них двоих точно не хватит на кофе, и эта новость в разы печальнее. — Хён! — Ючан высунулся из-под козырька. — Хён, деньги есть? У нас не хватает…— Он осекается на полуслове, сощурившись. Возле невысокого Бёнквана трутся двое каких-то типов, по виду значительно старше. Всё бы ничего, только Чан чётко замечает, как из-под длинных рукавов куртки сжимаются в кулаки руки друга, а сам он мелко дрожит — признак крайнего напряжения. Дело плохо. Забыв про рассыпанные деньги, мальчишка с бешено колотящимся сердцем срывается вперёд с рюкзаком в руках. — Эй, что происходит? — Хотели поговорить с твоим другом, да он оказался тем ещё грубияном, — неодобрительно покачал головой кареглазый, довольно привлекательный парень с язвительной усмешкой на тонких губах. Другой, стоящий чуть позади, качнул коротко стриженой головой. Упрямые стрелы бровей раскинулись над хмуро сощуренными глазами. Правый висок рассекает косой шрам, натуральный отморозок по виду. Оба смутно знакомы — видимо, посещают те же курсы, что и ребята. — Да шли бы вы лесом. Не видите, что человек не хочет с вами разговаривать? — Чан хватает друга за руку, чувствуя под пальцами задеревеневшие от испуга мышцы, и на него внезапно накатывает приступ злости к этим двум чужакам, что грубо вмешались в их планы, испортив абсолютно всё. Не отменись сегодня языковые курсы, они сидели бы в классе и изучали новую грамматику, но вместо этого вынуждены стоять сейчас под дождём. И защищаться. — Бён, пошли! — Эй, куда это вы намылились? Что за дерзкие сопляки! — Бёнквана настойчиво хватают за плечо, на что он уже начинает психовать, бледнея и сжимая зубы. Он бешено разворачивается, изо всех сил пихая в грудь первого типа, заставляя его отлететь к ограде. Как раз этого, чёрт возьми, и боялся Чан. Ну, сейчас начнётся! Он швыряет рюкзак под ноги молчаливому парню, который сгребает Бёна за шкирку и заносит над его лицом внушительный кулак; Чан вклинивается между ними, ответно сжимая ладони. — Тольк попробуй тронуть его, я тебе так вмажу! — К-какого чёрта? — Тот округлил глаза и отпустил куртку Бёна, машинально разжимая укушенную руку. Чан всё ещё стоит между ними в стойке, держа кулак на замахе, когда слышит этот тоненький, почти по-детски заразительный смех. Его обладатель сидит на корточках перед оградой и оживлённо блестит карими глазами, с неподдельным интересом глядя на мальчишек. — Хун, отбой! Эти маленькие наглецы мне уже начинают нравиться. —…Не знали о смене расписания, вот и хотели узнать, будут курсы сегодня или нет. Тут на глаза и попался этот неприветливый парень. Бён?.. — Кван, — подсказывает Чан. — С ним всё в порядке? — Не особо. Его всегда тошнит после нервного напряжения. Или когда всякая гопота подваливает со своими наездами… — Мы же не знали. Жаль, что так вышло. — Это вы ему скажете. Как по заказу ливень бьёт в стёкла, загнав их всех в кафетерий на неопределённое время. В руках банки с горячим кофе от этих двух парней напротив как возмещение за то «что так вышло». Такие дождливые вечера будто специально созданы для случайных встреч, которые со временем могут перерасти во что-то большее. А начинаются они все примерно со вроде бы вполне банальных фраз, на которые сперва не обращаешь внимания. — Пей, пока горячий. Не хватало ещё простыть после этого мерзопакостного дождя… Странно, вы напомнили мне нас с Хуном. Такие же отчаянные, готовые головы отрывать друг за друга. Такое нечасто встретишь, здесь ведь каждый сам за себя. — Джунхи, ты забыл, где мы находимся? — У Хуна приятный баритон и осторожные узловатые пальцы, что он стеснительно прячет в растянутых рукавах пуловера, и вообще на поверку он оказывается далеко не таким страшным парнем, которым казался раньше. — Сюда каждый второй пришёл из колонии. Парни не знают, что делать со своей жизнью, так что стычки и драки самое обычное дело. А вы двое в эту компанию не вписываетесь как-то. — Бён не может ходить в обычную школу, а я не хочу оставлять его одного. Мы обещание дали друг другу… Держимся вместе ещё с центра реабилитации, и вместе решили доучиваться тут. — Ючан не знает, что толкает его выбалтывать все эти вещи перед практически незнакомцами. Просто доверчиво плывёт по руслу негромкого разговора, прислушиваясь к внутреннему спокойствию. Ему нравится, что его слушают. И главное — слышат. — Центр реабилитации? — Джунхи вскинул брови. — Ясно. И ещё, мне кажется, или твоего друга я уже видел раньше? Вот только не помню где… — Видел, скорее всего, но тебе не стоит заговаривать с ним об этом. Никогда, — мальчик договаривает почти шёпотом, когда друг наконец приходит и молча усаживается на своё место. Джунхи повертел в тонких пальцах пустую банку и отставил её в сторону. Улыбнулся вдруг — беспечно и чуть шкодливо, сморщив нос и обнажив ряд мелких зубов. Чана окутывает теплом от этой улыбки. Бёнкван смотрит на неё чуть растерянно, быстро пряча взгляд. — Совсем не важно, кто откуда вышел. Главное, что мы встретились здесь, правда? Любой дождь имеет свойство заканчивается. По-другому дело обстоит со случайными встречами, которые превращаются в настойчивую потребность общения, затем в ритуал, и, в конце концов — в дружбу. За одной из этих встреч Джунхи как обычно, будто невзначай, сообщает, что они с Хуном после учёбы собираются уехать в Японию и попробовать пожить там. — Вернее, я решил, а Хуну оставалось со мной согласиться. — Куда он — туда и я, — эхом отозвался Хун. — Куда ж я без него? Вернее, он один? Загнётся же, искатель приключений на свою жопу. Глаз да глаз за ним нужен. Они обмениваются мимолетной теплотой взглядов; наблюдать за ними отчего-то немного неловко. — Можем попробовать удрать туда вместе, — предлагает Джунхи, таинственно блестя глазами. — Он похож на школьника, подбивающего товарищей сбежать с уроков. — Начать всё с чистого листа. Что думаете? У Бёнквана дрогнуло в груди и крепко застучало сердце. Его окружают странные люди — безбашенные, принимающие вызовы жизни как должное и готовые с головой нырять в новые приключения. Он одними губами нерешительно улыбнулся в ответ на загоревшийся взгляд Чана, и в испуге помотал головой. Пока не готов. Но уже в следующий раз он с непонятным самому себе живым порывом поднимает голову навстречу чьим-то пальцам, что в приветливом жесте взбивают его вихры на макушке и аккуратно заправляют рогатки непослушных прядей за ухо. — Джунхи-хён?.. Огни замерцали в сгущающихся сумерках. Первым зажигает свой калечный фонарик Бён, остальные следуют его примеру. Давно не слышно шуточек от головной группы — чёртов подъём на холм с тяжеленными рюкзаками за спиной вымотал всех без исключения. Бёнкван в очередной раз поскользнулся на размытой почве крутого подъёма и в сердцах чертыхнулся, схватившись за ногу. Подвёрнутая припухшая лодыжка ожила ноющей болью. Чёрт бы побрал тот самый момент, когда они решили срезать путь через эту гору… Нет. Когда они сидели в общаге холодным весенним вечером, и кое-кому пришла в голову эта идиотская идея отправиться в поход. — Ты цел? — Сэюн отступает чуть назад, внимательно оглядываясь по сторонам, и тянет к нему руку, другой схватившись за сухие ветки хлипкого кустарника. Одно неверное движение, и мешок за плечами утянет его вниз с кручи на камни пересохшего мелкого ручья. — Уже нет. Правая нога только что послала меня, — с усилием улыбнулся парень. — М? Сэюн его снова не слышит. По привычке вопросительно приподнял брови — выглядит по-детски умильно даже несмотря на разводы грязи и явственно проступивший отпечаток усталости на лице. На миг Квану приходит в голову совершенно безумная идея. Именно в такие моменты он хочет говорить Сэюну о своих чувствах, пока пришелец не в состоянии его понять. — Ты иди, я сам поднимусь. — Давай мне руку... Сейчас я буду замыкающим. Кван хочет возмутиться, тяжело поднимаясь, но впереди уже раздаётся голос Хуна. — Сэюн прав. Давай дуй вперёд, он всё-таки покрепче тебя. — Но у меня же рюкзак легче. И вообще, Сэюну бы идти первым, он хорошо разбирается на местности, — пытается возразить Кван, но Хун в ответ на это показывает свой самый внушительный аргумент — сжатый кулачище, и споры на этом приходится прекратить. — А дорогу тебе кто расчищать будет, дурында? — Примирительно говорит Джунхи. В принципе, он прав, и их с Хуном расцарапанные лица и руки довольно убедительное свидетельство войны с непролазными лапами засохших деревьев. Пререкаться со старшими всегда бесполезная трата времени. Наверное, Сэюн сейчас слегка улыбнулся, невидимый за спиной. Свет его фонаря описывает круги вокруг Бёна, разделяя их — как будто существующих между ними барьеров ещё мало. Тошно. Снова струсил. Отмотать бы плёнку назад, принять помощь, взяв его за руку... Ючан пугает, крепко сжимая запястье холодными как ледышки пальцами. — Нога сильно болит? — Порядочно. Делаю ставку, что отвалится до того момента, когда мы наконец приземлимся куда-нибудь. — Потерпи ещё немного. Скоро должны выбраться на ровное место. — С той ночи от их беззаботного Ючана не осталось и следа. Напоминает своим бережным тоном об их самых тяжёлых временах, когда казалось, что ни одному не выкарабкаться из своих страхов. —…Ага. Если только мы окончательно не заблудились в этих зарослях. — Вообще-то Бёнкван хотел сказать что-то тёплое в осунувшееся от усталости маленькое лицо, но наружу рвётся только сущая ересь, добивающая их моральный дух. Чан молчит в ответ, опустив голову. Видимо, его силы и правда на исходе. — У тебя руки ледянущие. Спрячь их в карманы пока, я посвечу за двоих… — дыхание перехватывает внезапный порыв холодного ветра. Макушки высохших сосен зловеще зашептались в мутно-синей вышине, сквозь которую едва пробиваются светляки первых вспыхнувших звёзд. Парень запрокидывает голову, мысленно высчитывая до десяти, когда друг внезапно сжимает его пребольно за пальцы. Заставляет вернуться в реальность. — Ты слышишь это? — Почти читает по губам Чана, чей голос не разобрать в неожиданно громком треске сучьев, который окружает их со всех сторон. Знакомый шорох мнущейся под когтями коры — замирает вблизи. Выжидает. — Чан! Чан, успокойся. — Мальчишка вцепился в его рукав, мелко дрожит, однако не трогается с места. Лица не видно, и Бёнкван этому малодушно рад. — Где твой фонарь? — Я не знаю, — наконец отзывается Чан тем неживым голосом, который так ненавидит Кван. — Только что был в руке. — Господи, Чан, собери себя в кучу! Мой едва дышит, нам нужен нормальный све…— Кван осекается, оглядываясь кругом. Тело окатывает жаром, потом пробивает холодом — бесконечный треклятый цикл морального контрастного душа, из которого он едва находит силы подать голос. — Сэюн? Ким Сэюн! — Вопит он во всё горло срывающимся голосом. — Хун! Джунхиии! Э-эй! А вокруг чернота бездонного космоса, полная шорохов, скрипов и липкого страха, сжимающего за горло; в ней ни единого намёка на присутствие друзей. Пальцы не гнутся от волнения, едва свисток удаётся нащупать на шее. Окрестности вспарывает отчаянный тонкий голос, уродливо искажается в промозглом горном эфире и откатывается назад жутким эхом. — Чан! Чан, — Бён задыхается, хватая друга за плечи. — Мы должны бежать — только вперёд, не оглядываясь. Не отпускай мою руку, слышишь? Даже не вздумай! Косой луч фонаря выхватывает бледное лицо мальчишки, его потемневший отчаянный взгляд и плотно сжатые дрожащие губы. Всё-таки он ещё совсем малыш, которого Бён во что бы то ни стало должен защитить. Тот кивает, и уже в следующую секунду они несутся по лесу, не обращая внимание на раздирающие одежду корявые сучья. Бегут до тех пор, пока впереди не начинает брезжить слабый источник света. Вместо крика у Квана выходит только хриплый надсадный кашель. Бежать. Бежать прочь от звуков навстречу мерцанию, которое с каждым шагом через боль раскалывается на несколько сияющих точек света. Они слышат голоса друзей, видят их скользящие за стволами деревьев тени, а затем Бёнкван с размаху врезается в рюкзак Джунхи. Слегка подташнивает от вкуса подогретой водки, расползающейся по нутру ленивым щекочущим жаром. Уютное пламя плывёт в глазах, плывёт в воздухе и мягкий голос Хуна, кажется, успокаивающий его. Их с Чаном ни о чём не спрашивают. Кван вовсе не в настроении делать вид, что он в норме, с облегчением утыкаясь в чьё-то крепкое плечо. Пускай бы даже это был Сэюн. Он даже будет рад, если это Сэюн. Улыбается, незаметно погружаясь в дрёму.

IV

Снились трубки ингалятора, пускающие грязь по венам, бесконечный лес, подъёмы и спуски, вязкий мох под ногами и тупая усталость, от которой опускаются руки и темнеет в глазах. Кван проснулся с уже привычным ощущением тянущей боли. Лодыжка распухла так, что ногу в обувь не засунуть. Штатный лекарь Джунхи с ним особо не церемонится, довольно энергично растирая ногу гелем и туго перетягивая бинтом. — Надо придумать что-нибудь с обувью. Нужно как можно скорее выдвигаться отсюда, — честно отвечает он на вопросительный взгляд Бёна. — У нас совсем нет воды, и мы нормально не ели уже сутки. С утра с Сэюном облазили окрестности, но поблизости тут только гнилой ручей. — Это ведь совсем не то место, куда мы планировали добраться, да? Обычно на лице улыбающегося Джунхи собирается целая куча забавных складочек, но сейчас они проваливаются в черноту синяков под глазами. Он невесело усмехается, пальцем трогая щетину на подбородке. Парень, я больше не верю твоим ободряющим словам. — Почти не спал? Тебе бы отдохнуть как следует в первую очередь. — Мало толку с такого отдыха, когда просыпаешься наутро будто палками отхоженный, — едва слышно проворчал Джунхи. — Ещё Чан пол-ночи сегодня ревел и бормотал о каких-то демонах во сне. Что за?.. — Думаю, это галлюцинации у нас с ним на пару. — Сейчас бы самое время спросить, что происходит, но Джунхи ведь никогда не скажет о своих болячках. Думает, что должен оставаться сильным в даже тяжёлых условиях, будто никто не замечает его улыбки через не могу. — Джунхи… Не грызи себя. Ты не виноват. От Квана не укрывается волнение, с которым тот поднимает глаза. Говорит, понизив голос почти до шёпота — мальчишка вынужден придвинуться ближе, чтобы услышать его. — Не надо меня защищать. Я отвратителен, Кван, серьёзно. Принимаю неочевидные решения, совершаю поступки, о которых приходится жалеть. Думал, что чем сложнее маршрут, тем будет лучше. Никого не спросил, и о вас, глупый, не подумал. О тебе, малыш, — он тянет руку к волосам Квана, но тут же убирает, словно ужаленный, так и не коснувшись. — Бён, тебе некомфортно с нами? Или с кем-то из нас? Скажи как есть. — А должно быть? — Серьёзный тон Джунхи немного сбивает с толку, заставляет насторожиться, как и его молчание в ответ. — Хён, дело тут только во мне. — Вот как... Кстати, Кван, твои таблетки... — Бён вздрогнул, — я видел, как ты выбросил всю пачку. Ещё дома. В одиночку очень сложно справиться, парень. Они у меня в рюкзаке, если что. — Но я не один. Ведь вы со мной рядом, да? Джунхи слегка притягивает за плечи к себе, заставляя уткнуться носом в едко пропахшую дымом куртку, а затем отпускает. Выглядит измученно, но смотрит ласково. Несмотря ни на что самый лучший хён, на шее которого явственно проступают странные лиловые пятна. — Спрашиваешь. Сэюну наверняка немного стыдно своей слабости (наверное, единственной в списке), когда остальным приходится невольно, но повышать голос, чтобы ему было хорошо слышно беседу в их довольно потрёпанных, но не сломленных рядах. Честно говоря, они неважно ориентируются на той местности, где находятся на данный момент. Единственный компас замер статичной стрелкой под стеклом. Приехали. По сравнению с этим потерянный фонарь Ючана — глупая шутка. Парни нахохлились над догорающим костром; только потрескивание углей нарушает воцарившуюся тишину. — Бывает с ним такое, отомрёт через какое-то время, — говорит наконец Джунхи. — Давайте пока поднимать задницы, а там скорректируем маршрут по ходу дела. Мы с Сэюном уже прикинули план... — «Бывает с ним такое», — у Хуна опять язвительный настрой, не редкость в последнее время. — А чем ты, спрашивается, думал, когда брал с собой весь инвентарь? Хоть раз сказал о проблемах? У меня нет желания вслепую прочёсывать вдоль и поперёк этот грёбаный лес, и ещё парней с собой таскать! Чуть какая движуха, так ты самый первый, а отвечать за твои косяки кто будет? — Да, я виноват, чёрт возьми. Что ты от меня ещё хочешь? Если хочешь пособачиться, то давай отложим это до возвращения в город. — Джунхи устало пожимает плечами, тяжело поднимаясь.— Сейчас у меня нет сил с тобой спорить. Можем проголосовать. Четверо против одного. «За» проголосовал даже Бён, которому так и придётся идти по чаще полубосиком — один кроссовок болтается за плечами, привязанный шнурками к рюкзаку. Крыть нечем. Хун ругнулся себе под нос и пошёл собирать вещи. Всё ещё опухший от ночного плача Ючан молча остругивает костыль из крепкой палки. Пересекается глазами с Бёном через сизую дымку тлеющих головёшек и растерянно улыбается одними губами. Сэюну наверняка немного стыдно своей слабости (возможно, пробел в подготовке агентов-пришельцев), но он в сотый раз отвечает одной и той же раздражающей своей бессмысленностью фразой на все осторожные вопросы Бёна. Со мной всё в порядке. Внешний или внутренний порядок? Голова, уши, нос, руки-ноги — всё на месте. Что внутри? Идеальный — по полкам, уклад? Ровная стопка мыслей как расставленные кости домино, запускающие цепь реакции? Бён в этом даже не сомневается. На резком контрасте в его собственной голове разброд и шатание. Человеческое тело сложно приучить к системе, пытается он уговорить себя, замедляя шаг на каждой попытке сосредоточиться. Непослушные руки-ноги словно пришитые к туловищу тряпицы — бестолковы, не хотят подчиняться хозяину. Может и правда подойти к Джунхи и сказать, что он устал бороться с болезнью, что он слаб… А может, не надо ничего говорить. Хён всё поймёт. Другой хён покосится тревожно, подойдя и сжав за плечо, а третий, как водится, промолчит и ничего не скажет. — Сэюн, неужели всё настолько плохо? Он даже не рассчитывает на ответ, когда Сэюн неожиданно заговаривает. И вполне осмысленно. — Ваши голоса становятся всё глуше, будто потихоньку убавляются от деления к делению. Бён чуть колеблется. Говорить, или не стоит? Наконец, он решается. — Недавно видел, как ты странно жестикулировал, оставшись один. Язык жестов? — Когда-нибудь это станет необходимостью. Кажется, я когда-то говорил, что глухота прогрессирует, однако сам не думал, что настолько быстро. Время очень странно путает карты. Шагая рядом с другом, Кван думает, что пару лет назад он бы просто вышел из окна при одной мысли о том, что больше не услышит голоса Сэюна, называющего его Джеем, а сейчас понимает, что ничего не в состоянии сделать с тем, что их и без того хрупкие связи начинают рушиться на глазах. — Но нужно привыкнуть. — Тот звучит почти буднично. Перенастроить систему, загрузить каналы, освоить новый язык и начать ощущать мир совсем по-другому, нежели раньше. Просто привыкнуть, в его понимании. — Я больше не пойду туда! — Плечи Бёнквана мелко трясутся, он готов разрыдаться от собственной беспомощности, кусая губы до болячек. Чёртова первая, она же и последняя читка сценария с размаху размазала об косяк всю его уверенность в том, что теперь-то всё наладится. Он самый натуральный слабак, от самого себя противно. — Хён, если врач сказал, что так нужно, тебе стоит пытаться дальше. Улучшение пойдёт только при общении с людьми, понимаешь? — Чан разгладил смятые листки сценария и придвинул их мальчику под локоть. Не глядя, тот строптиво отпихивает их прочь, попутно снося со стола банку с кофе. Ладно хоть закрытую. — А мне кажется, что не стоит спешить, — вмешивается Джунхи, усаживаясь напротив со своим подносом. В оживлённом гаме столовой их отгороженный уголок из двух придвинутых столов выглядит почти уютно. — Незачем лезть на глубину, если толком не умеешь плавать. Народ здесь довольно резкий, могли и сказануть что-нибудь, или просто посмеяться. — Посмеяться? — Хун эхом дублирует Джунхи и хмурит брови. — Хотел бы я взглянуть на этих шутников. Мигом разучились бы улыбаться, — он подмигивает Бёну, а лицо смягчается в лукавом прищуре глаз. — Ну это ты брось, — Джунхи строго разжимает его сжатый кулак своими по-детски маленькими пальцами. — Руки у тебя предназначены совсем для другого, помнишь? — Он достаёт карандаш, вкладывая его в руку Хуна, рядом тут же оказывается салфетка, на которой под парой умелых штрихов появляются знакомые черты. Бён задумчиво смотрит на своё рисованное отражение, так не похожее на него — оно спокойно и сияет улыбкой; слушает смех друзей, галдящих над плечом, и вспоминает тот момент на читке. Этот чудной парень… Что-то слегка коснулось плеча Бёнквана. — Извини, если испугал сегодня. Тот самый парень с репетиции встал чуть поодаль, заложив руки за спину. Бён сжался пружиной. Что ему надо здесь? Он скользит взглядом по тяжёлым ботинкам, выцветшим джинсам и тяжёлым блямбам металлических значков на сумке незнакомца, не решаясь посмотреть в лицо. — Хотел сказать, что у тебя здорово получается, ты чувствуешь персонажа. Моя роль теряет всякий смысл без твоей, так что я жду тебя на следующую читку. Придёшь ведь?.. Не волнуйся, всё будет хорошо. Всё-таки Кван наберётся смелости и взглянет в его лицо ещё раз. Тот отходит не прощаясь, и друзья вполголоса обсуждают странного парня; кажется, Джунхи вспоминает его и начинает рассказывать какие-то слухи, однако мальчишка никого не слушает. Всё-таки глаза незнакомца ни капли не смеялись. Едва уловимое светлое спокойствие источали его движения и неторопливая речь, притушая тревогу. — Бён, так кто это? — Мой лучший друг. Конечно, он не может кинуть так всё — просто. Особенно когда они с Сэюном — тем самым чужаком, вроде бы случайно пару раз пересекаются между парами, бросая сумки в коридоре и репетируя сценарий. Или в библиотеке, когда Бёнкван, позабыв про учебники и обещание друзьям пойти поиграть в футбол на площадку, слушает его мистические истории про запредельные миры. Сэюн изумительный рассказчик — каждая история в его изложении разрушает четвёртую стену между хрупкой реальностью и смелой иллюзией, где из пассивного наблюдателя можно неожиданно превратиться в главного героя рассказа; однако на бытовом уровне он остаётся обычным застенчивым парнем с извечно спущенными рукавами наглухо застёгнутой рубашки. Джунхи как-то почти насильно хватает его за руку и усаживает за стол в кафешке, представляя всем остальным. — Знакомьтесь! Тот самый парень, что похитил нашего Бёна. Честно говоря, очень сомневаюсь, что он человек, учитывая, насколько сильно наш маленький бука привязался к нему… Даже чуть завидую. «Бука» краснеет, уставившись в телефон, а Сэюн поправляет дужку почти невидимого наушника и сдержанно улыбается, склоняя голову. Что они знают об этом человеке? У него проблемы со слухом, позади два года лечения в клинике, и он никогда не заговаривает о прошлом, будто его не было. А ещё он лучший друг Бёнквана по пьесе, которая давно уже сыграна, и вычитанный-заученный сценарий с каждым днём незаметно продолжает пополняться всё новыми страницами.

V

Похоже, приходится свыкнуться и с чёрной полосой, юлящей меж подпалин чахлой серой травы и ведущей парней в никуда — компас-то заработал, вот только курс они изначально взяли неверный, здорово забрав в дебри безжизненного леса. А выход — вот он, впереди, поначалу кажущийся очередной злой шуткой, однако не оставляющий выбора. — Да вы смеётесь! — Ючан психанул, в сердцах пнув мыском ботинка сухие листья. — Я не полезу туда! С меня хватит, я разворачиваюсь. — Он и впрямь настроен повернуть обратно, но Кван придерживает его за ремни, торчащие с походного мешка: — Помоги мне сесть. — Насупившись, Чан смотрит, как друг снимает болтающийся кросс с рюкзака и начинает его расшнуровывать. — Хён, хоть ты не сходи с ума! — Ну и ползи тогда ещё хрен знает сколько километров в обход, — слабо огрызнулся Кван, не поднимая головы. — А потом ещё делай крюк, чтобы добраться до просеки. Давай доберёмся до места пока не ливанул дождь, и забудем всё как страшный сон. Или просто сгинем в этом болоте. Он отворачивается от тяжело прихрамывающего Джунхи, что сосредоточенно оглядывается по сторонам. Хун мрачно смотрит вперёд, сплёвывая. Сэюн выбирает палки покрепче. Чан растерянно оборачивается лицом к порыву ветра, швыряющему в лицо первые крупные капли. Ветер так и не думает утихать, превращаясь в ураган, а тот в свою очередь рушится ливнем на головы мальчишек. Будто под ногами воды мало. В воздухе воняет затхлятиной, а ещё плохо скрытой агрессией. Чем дальше в лес, тем глубже в трясину самых чёрных мыслей, что цепляются за одежду изогнутыми крючьями веток. Даже сквозь ожесточённый шум крон и глухой рокот грома отлично слышно, как впереди снова переругиваются Хун с Джунхи, и на сей раз их стычка не похожа на дежурную. — Слышь, ты. Топограф, блин, хренов, к тебе обращаюсь! — Хун с трудом выдёргивает промокшие ноги из топи и с досадой всаживает палку в тягучий ил, сверля взглядом спину Джунхи. — Давай, выводи отсюда! В какую срань нас завёл? Джунхи обернулся — видимо, за ответом, но поскользнулся и с бульканьем осел по шею в яму. Фонарь безвозвратно исчез в чёрной грязной жиже — минус второй. Чертыхаясь, Хун не без помощи Чана вытягивает парня за рюкзак обратно. Бён оборачивается, выискивая глазами Сэюна. Сталкивается взглядом — тот поджал губы, скупо улыбнувшись мальчишке. Наверное, он выглядит слишком потерянным, глупый земной мальчишка с запавшими глазами, блестящими в лихорадочной неприкрытой тревоге. Хотя кто из них сейчас выглядит лучше? Вымокшие как черти и вымотанные донельзя посреди леса по колено в холодной вязкой трясине. — Чтоб я тебе ещё раз доверил карту, — не унимается Хун вслед обвешанной тиной фигуре впереди. — Ни на что негодный придурок. Словно вылезший из выгребной ямы Джунхи разворачивается и молча вцепляется ему в куртку, наверно намереваясь швырнуть в грязь, но не тут-то было. Тот гораздо сильнее, и ему достаточно одной подножки, чтобы хрупкий Джунхи опять улетел в воду. — Да прекратите вы уже! — Гневно завопил Ючан. — Задрали оба! — Он торопливо подскочил, вытягивая Джунхи за одежду и зачем-то выуживая грязь из его волос. — Хён, ты в порядке? Хён нахлебался гадости во время очередного путешествия под воду, надрывно откашливаясь и фырча котом несколько минут кряду под сочувственные постукивания по спине от младшего, а затем цедит что-то сквозь зубы в спину Хуну, ушагавшему вперёд. Тот сжал кулаки, развернувшись на месте. Чан шарахнулся к Джунхи, загораживая его собой. — Отойди. — Мне врежь, — сипло зашептал мальчишка. Кван узнаёт этот потемневший бесстрашный взгляд в упор. — Его не трогай. Сорвись лучше на мне, слышишь? Что ты там обычно делаешь? Руки выкручивать или душить — что любишь больше? — Ты спятил? — Хун округлил глаза. — Я всё знаю! — Голос Чана прорвался, негодующе зазвенев. Он отмахнулся от Джунхи, хватающего его за плечи — тот на секунду снова теряет равновесие, пошатываясь, но вот его снова подхватывают руки мальчишки, оттягивающие воротник его свитера, задирающие промокшие рукава куртки. — Смотри! Откуда это всё? Если настолько ненавидишь его, то уходи. Пожалуйста, просто оставь нас. Прошу. — Он снова сбавил тон. Совсем чёрные глаза смотрят на опешившего Хуна почти с мольбой. — Ючан, он не… — Джунхи приходит в себя, когда воздух разрывает отчаянный крик. Бёнкван зажал рот рукой, показывая назад. На болоте чёрными кругами медленно расходится вода. — О-он исчез. Просто взял и исчез, — Кван захлебнулся словами и замолчал, а потом с трудом передвигая ноги направился навстречу пустоте, где полуминутой раньше был Сэюн. Погрузил трясущиеся руки в воду по локоть. — Кван, назад! Это опасно! — Джунхи первым очнулся от ступора, рванув вперёд. — Палку! Нужна палка, чёрт возьми! Парень не помнит подробностей, как они вместе с трудом вытягивают друга наружу — без тяжёлого рюкзака, который едва не затащил Сэюна на дно. Бледного Джунхи оттаскивает назад Хун, пара секунд ожесточённых споров сквозь сбитое дыхание и хлюпанье намокших курток — все звуки доходят до Бёна словно сквозь вату. Сэюн невыносимо тяжёлый, но в то же время лёгкий как пушинка на занемевшем от напряжения плече. Чан помогает, молча подхватывая его под левую руку. На относительно сухое место они выбираются только спустя минут двадцать слепых хождений по болоту. Сил нет ни на что — механически ставят палатку и разводят костёр из уцелевших зажигалки да спичек заледеневшими от холода руками. Молча приваливаются друг к другу, содрав вымокшую грязную одежду, и замирают в попытке согреться. — Еда…— говорит подавленно Джунхи, но Хун прерывает его, стиснув за локоть. — Помолчи… Давайте первым делом отдохнём, — продолжает он мягче. Ючан крепко закусил губу, сжав треснувший термос в руках. Бён смотрит на Сэюна, а Сэюн неподвижно глядит в пустоту, запустив руки во влажные волосы с прожилками тины. За всё это время он не проронил ни слова, отделавшись от вопросов парней лишь малозначительными кивками. Поджимает колени к подбородку — смотрит на огонь, никак не реагируя на просьбы Бёна передать сиги, лежащие у ног. Между ними не чёртова бесконечность, но повышение децибел всё равно не приводит к результату. Что-то сломалось в системе связи агента-пришельца, из-за чего он выглядит совсем беззащитным. Не сразу, но Сэюн оборачивается от прикосновения. Смотрит на шевелящиеся губы Бёнквана внимательно. А тот понимает, что он его не слышит. Совсем. Глаза горячо защипала солёная влага. Бёнкван не помнит, когда он плакал в последний раз так же по-детски в голос, громко и безутешно. Чьи-то пальцы гладят его по затылку, Чан испуганно тормошит за плечо, но он лишь отмахивается, утыкаясь лицом в ладони. Будто земля разом ушла из-под ног. Словно он, а не Сэюн погрузился под воду, тут же перестав различать все звуки. — Всё хорошо же, дурачок, — пытается увестить его Джунхи, приобнимая за плечо. — Всё закончилось. Сэюн с нами, он здесь! Довольно, прекращай истерику. — Да он же не слышит нас! Он потерял свой слуховой аппарат… Бёнкван разрыдался пуще прежнего, уворачиваясь от рук и прячась в палатке. Не трогайте его. Он хочет исчезнуть. Позвольте ему исчезнуть. Избави меня от грусти, глухо бормочет он, уткнувшись в спальник. Плечи содрогаются в истеричном смешке. Наконец-то он понял. Осознал, что от обычного выхлопа, уходящего в небо, его отделяет только Сэюн. По-неземному тёплый и застенчивый свет его глаз не покидал Квана с тех пор, когда он взглянул на мальчишку с улыбкой, коснувшись его плеча в столовой. А есть также обещание маленькому смешному Ючану не умирать. И вслед за ними тянутся долгие дождливые вечера в крохотном кафетерии за разговорами, где они вместе впятером осмелились мечтать о будущем. Он выползает из палатки, ни на кого не глядя. — Дайте сигарету. Чан помогает ему прикурить. Руки у малого трясутся, пару раз он чудом не подпаливает налипшие на лицо Бёна пряди. На вопрос «ты в порядке?» тот только потёр пальцем заплывшие от плача щёлочки глаз. Сэюн сидит в прежнем положении. Уставился в тускло мерцающий экран телефона Джунхи, быстро печатая что-то. Всё осталось по-прежнему, но в то же время многое изменилось. — Кван, мы уже давно знали о том, что происходит — просто не говорим об этом по просьбе Сэюна. Он не хотел тревожить тебя. Бёнкван автоматически проглотил отгрызенный и разжёванный фильтр. Едва начатая сигарета летит в огонь. — Вы уже смирились? Я никогда не хотел в это верить. И до сих пор не хочу. Перед глазами дрогнул и расплылся экран телефона, который вкладывает ему в руки Сэюн, перегнувшись через понемногу оттаивающих парней. После перебранки Хун с Джунхи крепче жмутся друг к другу под одеялом. Хун пальцем проводит по свежей ссадине на щеке друга. Сейчас опять начнётся. А Ючан продолжит молча страдать в стороне. Однако мальчишка даже не смотрит в их сторону, протягивая Квану кружку с круто заваренным чаем. — Наверно, вы не знаете, но при первой нашей встрече я так отлупил Джунхи, что он недели три валялся в лазарете колонии, — нарушает молчание Хун. — Это был первый и последний раз, — слышишь, Чан? — когда я его избил. Больше этого не повторялось. И не случится. Сейчас я думаю о том времени и понимаю, каким был идиотом до знакомства с ним. Он на многое открыл мне глаза, заставил чувствовать себя живым человеком... Подарил любовь, — договаривает с заминкой. — А ты его предал. Я знаю, что тебе до сих пор сложно справиться с агрессией и всё такое, но всё-таки очень хочу врезать тебе за всё то, что ты натворил. — Давай. Однако я не бил Джунхи. — У Хуна глухой и уставший голос, в ответ на который Чан отчаянно мотает головой. — Совсем недавно у него начали появляться эти гематомы. Сами по себе они возникали из ниоткуда, без видимых травм. Это просто чертовщина какая-то. — Врёшь. — В уголках глаз Ючана сверкнули злые слёзы. — Всё врёшь ведь. — Он не врёт, Чан. На землю летит старый драный свитер с подпалинами от костра. Джунхи ёжится от холода, стаскивая с себя майку и закатывая штанины. Не обращая внимания на протесты Чана показывает спину, раскрашенную пожелтевшими синяками. Ободки недавних кровоподтёков над ступнями извиваются змеёй, устремляясь вверх по смуглой коже, доскребаясь до исцарапанной шеи. Младший отступил назад, смотрит с ужасом. — В то утро, когда я не смог встать и валялся с больной спиной, об меня будто бревно сломали во сне — боль была дикая и необъяснимая. Дальше всё хуже. Синие пятна по всему телу и недомогание, будто вместо отдыха я каждую ночь отправлялся в пыточную камеру. Я решил ничего не говорить, чтобы не беспокоить вас. Это место… очень странное. Нам нужно скорее выбираться отсюда. — Хён, — зовёт Ючан тихо. — Хён, ты просил нас ничего не скрывать, а сам?.. Лицемер. — Лицемер, — покорно соглашается парень, а Чан резко встаёт, шагнув по направлению Хуну. Секундная заминка, за которой он наотмашь бьёт старшего по лицу. — За то, что знал, что с ним происходит, но продолжал издеваться. Он на миг заглядывает в глаза замершему на месте Джунхи. — А я-то считал вас своими друзьями. Кван снова шмыгает носом, разглядывая шипящие в неровных мелких язычках пламени полусырые ветки. Надо сделать глубокий вдох и запереть себя в клетку, за которой ни одна его мысль не просочится в эфир и не причинит зла окружающим его людям. Совсем как раньше, когда он сутками не покидал наглухо зашторенной квартиры в ожидании прихода опекуна, боясь шевельнуться. И пускай даже Сэюн с ним не будет согласен. Мальчишка осторожно откладывает в сторону потухший экраном телефон. «Я смогу жить дальше. Веришь? И у тебя должно получиться… Джей.» Но я не Джей, Сэюн. И никогда на него не был похож.

VI

— Почему ты просто не скажешь ему, что любишь? — Ючан чуть запнулся, не сведя в голове логические концы с концами. — Не напишешь? Грязь чавкает под их размеренными шагами. Как у Чана всё легко. Кван даже завидует характеру этого парня. Прямой как стрела, не в пример их дёрганому маршруту зигзагами и кривыми, словно кто-то нарочно путает их следы. А время идёт, и сил у них явно не прибавляется. В глазах уже темнеет от голода, из-за чего они даже не обсуждая молча спускаются к мелководной речке, чтобы привести себя в порядок и использовать запасной вариант возвращения. Водопады отменяются. Саднит истёртые о мокрые кроссовки ноги, ещё больнее саднит душу. — Ты меня слышишь? — Да слышу. Я думаю, что он сам знает. — А ты боишься отказа? Ещё хуже вовсе не сказать. Кван смотрит в его стриженый затылок, испытывая непонятную глухую тоску. Пожалуй, за этот походный промежуток времени он привязался к Чану гораздо крепче, чем за несколько проведённых вместе лет. Чего ты добиваешься? Снова хочешь остаться один? — Чан, ты в порядке? Мальчишке бы лучше ответить, не дожидаясь пока Бён развернёт его за руки и притянет к себе, бережно стряхивая с кожи печаль. Тот озябший и чуть дрожащий за пропахшей сыростью курткой. Шепнул осипшим голосом: — Пока нет, но я точно буду. Не беспокойся. Я люблю тебя, думает Бёнкван. И с лёгкостью повторяет это вслух. Чану — можно. Чану всё можно сказать откровенно, выложить без утайки на языке, который он точно поймёт. От неожиданности тот заходится в кашле-полусмехе, роняя подбородок на плечо парня. — Я тебя тоже. Говорил об этом уже сотню раз, только ты не слушал, дурашка. Люб-лю. Люблю, — шепчет он с упоением снова и снова, прислушиваясь к своему голосу, а затем резко отстраняется, пускаясь почти бегом прочь. И куда вся усталость девалась. — Ты мой свет, Кван. Мой чудесный свет. Спасибо за то, что всегда рядом. Я доверяю тебе как никому больше в этом мире, ты ведь знаешь? Притаился между стеклянных стволов осин, невидимый. Бёнкван замер на месте. Ему никогда в жизни не говорили подобных вещей. А ещё он знает, что Чан вовсе не ему хотел бы адресовать эти слова. — Чан, прости. Мне нужно уйти. — Постой, давай останемся ещё ненадолго. Тут красиво. Кван засмотрелся в сизую даль за косогором, с которого открывается вид на раскинувшийся внизу мирно звенящий первой листвой березняк. Действительно, красиво. Ветер едва проходится по макушкам деревьев, единственный музыкант своего оркестра. — Нет, я вообще… Просто должен уйти, чтобы никому больше не навредить. Из-за моих кошмаров уже пострадал Джунхи. Я вернусь, когда буду в норме. Стану лучше. Обещаю, что вернусь… Чан? Ючан замолчал, светясь грязно-жёлтым пятнышком куртки из-за дерева. Бён с нежностью улыбнулся, кусая губы. Сейчас он подойдёт и обнимет друга — а потом пойдёт собираться. Вот только свербит в душе беспокойный червячок. Что-то тут не так. Что-то идёт неправильно, и это напрямую связано с тем, что мелкий не отвечает на его зов, продолжая прятаться, а когда он наконец выглядывает наружу, у парня буквально ноги врастают в землю от страха. С друга клочьями сползает краска, обнажая кристальные сгустки плоти. Прозрачнеют пальцы, выгорает лицо — любимое лицо, чьё выражение уже невозможно разобрать, как ни вглядывайся. — Хён, что случилось? — Невидимая рука касается плеча. Губы согреты призрачным дыханием. Ючан где-то совсем рядом, прильнул к нему невесомостью плеч, утягивая за руки вниз. Раздался короткий вскрик. — Мне больно, — с мольбой повторяет голос совсем рядом. — Хён, больно... — Бёнкван открывает глаза, следя за стекающей по подбородку Чана капле крови. Бездумно протягивает палец, вдавливая его в кожу мальчишки. Оставшаяся вмятинка порозовела отпечатком. Он здесь. Вовсе не бесплотный дух. Солоноватая вязкая жидкость пощипывает язык. Чан пошевелился под ним, отстраняя за плечи — одежда порвана, куртка сдёрнута, валяясь в ногах. В волосах комья грязи, по смятым от грубых поцелуев губам будто размазана алая помада. А в тревожных карих глазах хрупкое желание. Видимо он вычитывает в ответном взгляде Квана нечто похожее, что подталкивает его закинуть руку за спину и медленно стащить через голову футболку. — Иди сюда, — пытается притянуть к себе, но Кван вырывает руку из его цепких горячих пальцев. — Чан, оденься, пожалуйста! — Старается не отзываться на его движения и настойчивые попытки повернуть к себе голову, заставить посмотреть в лицо. И всё-таки Чан настаивает на своём, прижимаясь к нему страстно всем телом. — У тебя снова приступ, или ты издеваешься? Скажи, но только честно. Потому что я уже ничего не понимаю. — Лучше бы ему не давать волю рукам, не покрывать шею поцелуями, от которых остаются кровавые следы, и не пытаться быть нежным с помощью отчаянных слов. Бён обнаруживает, что у него нет даже голоса, чтобы заорать во всё горло и — услышишь ли ты меня? Он отталкивает Ючана прочь. — Я просто тронулся. Тронулся, — повторяет он хриплым голосом, смеясь. Пошатываясь на ветру, бредёт обратно к реке, где они расположились на короткий перерыв. Сквозь туман представляет, как с разбегу погружается вглубь, опуская тяжёлые гири ног в обжигающую холодом воду. Слегка шипит от удовольствия. Нога опухла почти по щиколотку — нужно выпустить скопившийся воздух наружу, пока он не проник в вены. А для начала найти что-нибудь острое... Вот оно. Обточенный водой камень приятной тяжестью ложится в ладонь. Исколоть, изрезать, проткнуть плоть до кости — чтобы дотянуть и окончательно не свихнуться, ему нужна боль, отрезвляющая и приводящая в чувство. Почему так шумно? Что, чёрт возьми, происходит? Кто-то сжимает побелевшую, податливую как пластилин руку, заставляя пальцы разжать камень. Парни столпились вокруг него — кажется, что-то кричат. Один Сэюн молчит, продолжая стискивать его руки в своих. Отойди, скройся с глаз долой! Стыдно как под его взглядом. Наверняка знает всё, пряча презрение глубоко в своей тёмной душе к нему, глупому. Ну давай же, швырни на камни, растопчи! Принеси в жертву своим богам, если весь путь был проделан лишь ради этой цели. Горячим молоком по коже разливается тепло — то ли от потери крови, то ли пришельцы вовсе не так хладнокровны, как Бён думал раньше, замирая в его объятиях. У того человеческий запах. Неподдельное отчаяние в глазах и влажные дорожки слёз, чьё тёплое касание Бёнкван ощущает на своих щеках. Кажется, когда-то давно мальчишка знал его именно таким, однако воспоминаний об этом времени почти не осталось. Да как он мог, как посмел забыть своего друга? Кван не даст инопланетянину снова взять верх в этом теле, по кусочкам кожи соберёт его заново и прижмётся к настоящему Сэюну крепко-крепко, как только сможет. «Он не узнает. Я никогда об этом не расскажу. Просто молча буду рядом.» Сказанные кем-то слова всплывают на поверхность из потайных уголков памяти. Это Джунхи? Нет, это не он. Джунхи отвечает, срываясь на крик. Давно Бёнкван не слышал его настолько резкого тона. Что он кричит? Кому? «Да ты сумасшедший! Нет, я тебе не доверяю... К чему это всё? Бён ведь только начал возвращаться к обычной жизни, ты хоть знаешь, через что он прошёл? Оставь его в покое, он ни в чём не виноват...» «Я знаю. Выслушай меня. Просто послушай... Тогда мне было очень больно — хотелось сделать что-то страшное с теми, кто хоть как-то причастен к моему горю, и тут я вижу перед собой сына убийцы в коридоре клиники, где лечился. По газетным статьям я знал, как он выглядит, и поэтому не мог спутать его с кем-то другим. Проследил до палаты, выяснил, как его зовут, распорядок дня. Он выглядел как тень, был подавлен и дичился людей — сначала я всего лишь хотел стать его кошмаром наяву, но скоро понял, что… тому человеку будет всё равно, если я причиню боль его сыну. А мне нисколько не станет от этого лучше. Вот если бы я просто... остался с ним. Почему-то от этой мысли мне стало легче дышать. Появился смысл жить дальше.» Незнакомые размытые лица, бесконечно тянущиеся впереди тускло освещённые коридоры, хлопающие двери и шум голосов, сквозь который Бёнкван продирается наружу, тут же попадая под дождь. Бесцельно направился в сторону остановки, прошуршал пакетом, доставая упаковку со снеками. Ему не нужно было приходить к друзьям так рано. Посреди второй пары разболелась голова и, кажется, поднялась температура. Чан во время перерыва приносил кофе, но тот мало помог, пришлось отпроситься. Вместо аптеки зашёл в маркет за вкусной гадостью и приехал к дому старших товарищей, думая устроить сюрприз. За неплотно закрытой дверью подслушал то, от чего его пытались уберечь. — Да кому нужны твои жертвы? Пассажиры автобуса с неодобрением оглядываются на него, разговаривающего с невидимым им Сэюном. За стеклом ветер треплет одинокий белый пакет, оставленный на скамейке. — Кому нужны, спрашиваю? Сэюн не отвечает, лицо его меркнет боязливо в наступающих на город сумерках. Из динамика приглушённо доносится незнакомое название остановки — мальчишка давно уже проехал свою. И плевать. — Убирайся, — упрямо повторяет Бён. — Знать тебя не хочу, и не нуждаюсь в твоей жалости. Тебе со мной не место. Призрак отрицательно качнул головой. Какой же он настырный... Очень холодно здесь. И спать хочется ужасно. Пожалуй, придётся сбежать самому, если прогнать Сэюна так и не удастся. Главное, чтобы тот его не пошёл за ним вслед. Сорваться вниз по ступенькам — и в гуще дворов затеряться, где тот не достанет. Тошнит неудержимо, истерика комом рвётся наружу. Зажать рот рукой, спрятавшись за углом дома от преследователя — а тот уже пропал из виду, растворился среди безликой равнодушной толпы. Безымянная улица, серый дом и едва мерцающий фонарь, сидящий под которым мальчишка пытается забыть всё, что с ним произошло. Ючан находит Бёнквана в их общажной комнате лежащим на кровати с сильной лихорадкой. Ангина с осложнением. Больница. Несколько дней в бреду. Спустя полторы недели одиночества тоска по друзьям. Смешливый голос Чана в трубке звенит, загружаясь эндорфином прямо в мозг. Друг говорит, что вообще-то его скоро выпишут. Почему не навещают? Да потому что нельзя. Но по секрету говоря, они всё-таки пришли к нему. Встань и подойди к окну. Без вопросов, давай же! Вниз смотри. Ну что ты насупился и стоишь, злюка, помаши нам в ответ! Мальчишка переводит взгляд с лица на лицо, слушая смех друзей по телефону. Не слышит среди голосов тот, который ждал с замиранием сердца. Он почему-то плохо помнит этого человека. Даже лица его толком не разглядит — мутные пиксели вместо ясных черт, как на фото плохого качества. Сэюн. Бён хочет как можно скорее встретиться с ним. Ощущение, что не виделись... целую вечность. Кто-то настойчиво трясёт его за плечо, заставляя открыть глаза. Кажется, он долго кричал перед тем, как проснуться — на горло навалилась саднящая боль. Рядом Сэюн смотрит на него с незнакомым выражением. О чудо, в его глазах появилось ещё что-то, помимо обычной усыпляющей бдительность равнодушной мягкости. Кван окончательно просыпается, а с ним просыпается и мучительная резь в перевязанной ноге. Значит, всё это было правдой. И объятия друга, и распоровший ногу камень, его падение в воду и то, что он, чёрт возьми, окончательно полетел с катушек. Бён не задумываясь опрокидывает в себя содержимое стаканчика, принесённого Сэюном, едва тут же не отправляя его содержимое наружу. Резко понесло спиртом. Резко каркас палатки поехал в сторону, опрокидывая мальчишку в сторону. Тот исступлённо рассмеялся. Господи, избави меня от грусти. Избави. Избави. — Ведь нас с тобой не существует, правда? Мы всего лишь оболочка, фикция, наполненная страданием. Намеренно причиняем себе боль, чтобы сойти за живых, но на самом деле нас никогда не было. И не будет. Сэюн, твои глаза поглотили весь этот мир, но я их не боюсь. И тебя не боюсь. Даже если ты пришёл, чтобы убить меня, я всё равно… я… Он без подготовки ныряет прямиком в прозрачную черноту зрачков парня напротив. Поселиться бы там навеки. Спокойно. И вовсе не страшно. Почему он не решался прикоснуться к Сэюну раньше? Тот вовсе не сопротивляется, когда Бён притягивает его руку к своему горлу. — Приём. — Краешки губ пришельца чуть приподнимаются в улыбке. Он уловил сигнал. Пускай через дрожание звуковых волн узнает о его чувствах. Чужими пальцами Бёнкван исследует своё лицо, касается груди, под которой оглушительно колотится сердце, и нерешительно отпускает от себя, но друг неожиданно догоняет его ускользающую ладонь, повторяя те же манипуляции на себе. Неровное, гулкое и очень родное биение под пальцами отвечает на все вопросы. Вот так. Без слов. Не происходит ровным счётом ничего необычного. Просто двое оборванных мальчишек сидят в палатке, прислушиваясь к тайному шёпоту своих сердец. Не разверзаются небеса и монстры не атакуют лес, следуя за ними из темноты — всё оказалось гораздо проще. И сложнее одновременно. Почти буднично и почти невероятно. Снаружи слышны голоса друзей — не спят, оставив их вдвоём. На самом деле, Бёнкван так рад, что этот момент пришёлся на очередную ремиссию. Ему будет неловко, мучительно и стыдно, но он должен выглянуть из палатки и обратиться к Джунхи прямо сейчас. — Хён, напомни мне утром принять таблетки, пожалуйста. Ничего не меняется. Один хён понимающе кивает, другой смотрит с тревогой, а третий молчит — и ничего нет в мире успокоительней этого молчания. Младший просиял улыбкой, закусив припухшую губу.

***

…Сэюн спит трогательно — как замёрзший котёнок, спрятав голову под рукой и поджав ноги на узкой лавке полутёмного помещения. Бёнкван чуть улыбнулся, тихонько поправив на его плечах сползающее одеяло, и потянулся, прислушиваясь. Где-то вдалеке тарахтят бензопилы и шуршат кроны поваленных деревьев — звуки цивилизации до сих пор немного непривычны. Через щели старой пристройки зябкий ветер доносит запах стружки, стылого кофе и бензина. Ребята добрались сюда прошлой ночью, надеясь уехать на ближайшей фуре, но так и остались до утра, свалившись без сил и уснув, даже не реагируя на резкий зудящий визг циркулярных пил внутри завода. — Сэюн. — Его имя так сладко звучит в установившейся на короткое время робкой тишине. Из-под отогнутого рукава джемпера тонкой полоской стелется старый шрам от ожога — мальчик накроет его ладонью осторожно. Парень шевельнулся, поворачиваясь на другой бок, а затем сонно поднял голову, скосив глаз на наручные часы, и показал Бёну на циферблат. Пять тридцать утра. Им сказали, что первая машина на рассвете выезжает в город ровно в шесть. А машина, на которой парень твёрдо решил уехать в обратном направлении, отправляется без десяти минут. Сумбурная записка друзьям смята в кармане. Несколько бессмысленных повторов «я вернусь» и «со мной всё будет хорошо» карандашом на клочке бумаги навряд ли могут удовлетворить друзей, но Бён не шибко силён в написании писем. Единственное, чего он хочет, так это избавить друзей от своей обузы. Если демоны пустились им вдогонку, то он поведёт их по ложному следу за собой. Вспоминает самый тяжёлый момент похода, когда буквально в нескольких километрах от огней завода они заблудились в сумерках и окончательно обессилели, повалившись на землю, а затем Джунхи запрокинул голову, завопив во всё горло. Он глухо стонет, раскачиваясь из стороны в сторону и скребя ногтями грязь, а поначалу опешившие парни один за другим подхватывают его безумную песню. Цепь рук смыкается звено за звеном — не разорвать. Хриплый отчаянный шёпот Джунхи до сих пор стоит в ушах. Мне жаль. Мне правда жаль, что я вас сюда привёл. Я не думал, что так получится. А потом Сэюн, присмотревшись, вскинул руку, показывая на свежие обрубки дерева вдали. Они снова поднялись и побрели на робкий свет его фонаря, что наконец-то выводит их к лесорубам. Через пыльное стекло Сэюн неотрывно глядит на светлеющее небо, будто навсегда прощаясь с кем-то, а затем переводит взгляд на Квана — он лучится теплом. Крохотное ощущение счастья застывает в воздухе. Остановить бы это мгновение. А ещё снова — хоть раз! услышать мягкий голос, зовущий его. Друг приоткрывает рот и тут же в смущении отворачивается, опуская голову. Нет. Пожалуйста, не молчи. Бёнкван суматошно роется по карманам в поиске карандаша и бумаги, однако короткий писк часов Сэюна напоминает, что время на исходе. На улице прохватывает холодом. Снова остро пахнет дождём. Водители на стоянке охотно угощают сигаретами, приглушённым голосом обсуждают дурную репутацию этих мест и шутят о запаздывающей троице. Кван поглядывает на часы. Уже пора, но он всё медлит. — Вы, случаем, не призраков притащили с собой из лесу? — Позволяет себе пошутить один из водил. — Давайте осторожней с этим, а то не ровен час…— Кван отходит в сторону, не дослушав. Он не хочет думать, что реальность настолько тесно переплелась с его безумием, что рассказанная однажды Сэюном старая айнская сказка обратилась явью. А те продолжают рассказывать истории о туристах, пропавших без вести в этих лесах, и полумифическом водопаде, до которого мало кто добирался из охотников за приключениями. — Сэюн. — Он сжимает пальцы друга, что напряжённо вглядывается в его губы. Торопливо достаёт записку из кармана, роняет на землю — Сэюн опережает, подбирая её первым. Пробегает глазами по строкам, а затем переводит встревоженный взгляд на Бёна. Тот судорожно всхлипывает, не выдерживая. — Не смотри на меня так! Пожалуйста. Просто отпусти… И скажи остальным… Осталась пара минут до отправления, а он всё не может успокоиться, зажав ладонью рот и давя подступающие рыдания. Сэюн будит от лихорадочных мыслей, трясёт его за плечо, кивая за спину. В свете фар Бёнкван не различает лиц подошедших, с бешеным стуком сердца вглядываясь в темноту. В ноздри ударяет свежий запах горячего кофе, подслащенного крепкими объятьями. Кто-то когда-то говорил, что способность плакать определяется окружением. Так вот, парню нисколько не стыдно расплакаться перед друзьями прямо сейчас, на этом месте. — Осторожней, кофе разольёшь… Больше не побегу, — шутит Джунхи. — Ну стоп, хватит уже, Бён. Извини, что задержались. Обыскались нас? — Было страшно, что злитесь на меня, слабака. Потому что все планы полетели прахом. Боюсь, что опять подведу. — Ой, выдумщик. — Хун закатил глаза. — Кто слабак? — Где слабак? — Дурашка, да мы стоим друг друга. — Ну мы едем? — Их водитель-шутник высунулся из окна. — Едем. Забирайте этих двоих, — кивнул Джунхи. Отвечает на вопросительный взгляд Бёна: — А мы следом за вами, часа через три. И даже не вздумай возмущаться, если не хочешь, чтоб нога отвалилась. Потом сам спасибо скажешь. И ты знаешь… не думай ни о чём, и не вини себя. Сейчас ты сильно отличаешься от того пугливого паренька, который наглухо закрывался в себе от людей. Ты очень вырос. Оглянись, ведь мы проделали слишком большой и сложный путь вместе, чтобы остановиться прямо сейчас. Подумай об этом по дороге. Хорошо?.. — Друг сжимает его за плечи. В руки Квану тычут несколько испещрённых мелким почерком бумажек; Хун торопливо объясняет, где в городе можно будет найти травмпункт, где оставить вещи, и что они непременно свяжутся с ним, когда приедут. — Вас высадят на вокзале, а дальше следуйте инструкции.  — Прощаются так, словно навсегда, — бурчит водила под нос, однако без раздражения, искоса посматривая в зеркало заднего вида на дорогу, посреди которой три фигурки синхронно машут руками им вслед. — Хорошие у вас друзья. — И никакие они не призраки, — ревниво напоминает Бён. Тот было пытается начать разговор, но парень не шибко в настроении болтать. Честно говоря, он растерян, и не знает, что их ожидает впереди. Глядя на вьющуюся серой полосой дорогу парень выуживает накиданные одна на другую мысли, сортируя их по порядку, откладывает в сторону, опять смешивает в кучу и, в конце концов, бросает это занятие. Сэюн протягивает ему ещё горячий бумажный стаканчик. Пожалуй, самое важное на данный момент — согреться вкусным кофе, за которым ходили друзья, и просто сделать глубокий вдох, отпуская от себя всё произошедшее. Вспомнить разноголосый хор их криков, которыми они прогоняли демонов, пытавшихся сбить их с пути множество раз, однако потерпевших неудачу. Засмотреться в рассветное небо… Пока не потухли осколки звёзд в светлеющей выси, мальчишка скрестит пальцы и пожелает друзьям — и себе — бесконечной веры в свои силы. С робкой улыбкой он неотрывно провожает взглядом призрачные светляки фар, надеясь, что они осветят их путь вперёд. В яркое будущее.