"Она точно лидер" — понимает.
— Я тебя поняла, — кивает и переводит взгляд на другую, которая тоже промолчала, — и ты поэтому же поводу не знакомишься? А Мазур, наоборот, смотрит и, даже, более того, подходит к Иваненко, звонко стуча каблуками по паркету пола и протягивает, сжатую до этого поперёк запястья, ладонь. — А я всегда индивидуально знакомлюсь, — говорит и после того, как их пальцы встречаются, удерживая глаза на лице собеседницы, чуть опускает голову вниз, — можешь называть меня Батюшкой. Насте этот взгляд из под тёмных густых бровей не нравится. Она чует лидера, с которым не то, чтобы сдружиться будет сложно, а сложно будет даже развести войну, ибо она видит — у Батюшки в глазах полное к ней безразличие, приправленное чёрным интересом."Первая хоть, из-за негодования не подошла, а у этой хер разбери, что на уме."
— Ты Батюшка потому что всем грехи отпускаешь? Та в ответ кивает и добавляет: — Но, отпущение грехов отмолить ещё приходится. Если бы эти слова не были сказанный с такой интонацией, то они бы Насте даже не запомнились. Но, они были произнесены именно так, что она не могла не среагировать. И поэтому, когда Мазур размыкает пальцы, желая вернуть ладонь обратно на своё запястье, Мивина успевает их сжать настолько сильно, что, кажется кости новой знакомой скоро издадут характерный хруст. — Если мне и нужно что-то отмолить, то я сделаю это лишь в церкви. Женей, хоть и была оценена эта мощь, но, в серьёз не принята."Плевать, если не сильнее моего Боксёра."
И поэтому она широко улыбается, задирая и наклоняя голову набок. — А я и не говорила, что я разрешу тебе пройти у меня причастие. Абсолютная тишина, что царила до этого в комнате, прорезается стуком каблуков. К Мазур подходит Чигринец. — Жень, успокойся, — губами как можно ближе к уху и после отстраняется, — а ты её руку отпусти. Иваненко, видя то, что напряжение не только у них с Мазур, но и у всей съёмочной группы, покорно разжимает ладонь и, присоединяя к ней вторую, поднимает вверх. Мол, смотри, я безоружна. — Без проблем, — с ещё пьяной улыбкой. Но, Женя не думает, что на этом диалог закончился. Напротив, в ней только начался ураган, с помощью которого она может спустить всё то, что скопилось в ней из-за сраных, чёрт бы их побрал, ломок. — Жень, пойдём, — пальцы Юли цепляются за широкие плечи, накрытой бордовой тканью пиджака и тянут на себя, пока та, в конечном итоге, всё-таки, не сделает шаг назад. — Не надо за меня мазу тянуть, я знаю, что делаю, — и резкое движение этим самым плечом, после которого Чигринец теряется."За что?" — остаётся немым ей вопросом.
***
Дорога до Школы Леди прошла для Насти быстро: она спала. Как только коснулась головой мягкой спинки кресла в машине, сразу же погрузилась в сон, словно маленький ребёнок после активного времяпровождения в детском саду. Проснувшись уже по приезду, первое, что она поняла, так это то, что она протрезвела и то, что теперь "одноклассницы" ненавидят её и смотрят ещё с большим презрением во взгляде, нежели тогда, когда они её только увидели."Всё, как в прошлый раз" — думает, выходя из автобуса и упираясь взглядом в громадный замок перед собой.
Свист из губ сдержать она не смогла. — Кто из вас мне экскурсию проведёт? — улыбка на губах как маленькая провокация. Смотрит на каждую из девушек, но, не находит ни от одной ответа. — Не я, уж точно, — черноволосая кривится и чуть смеётся, ведя плечом. Ей это нахуй не нужно, она не собирается бегать за ней, как-то обхаживать и ублажать. Настя кивает, и, понимая то, что была права, когда думала, что только с этой девушкой будет намного сложнее найти контакт, переводит взгляд на остальных. Каждая соглашается с этими словами и остаётся лишь одна, у которой внутри, с самой первой секунды прихода новенькой, начал разгоняться азарт. Кровь шумит в ушах, в жилах скользит напряжение, а уложенные лаком светлые волосы, кажется, ещё чуть-чуть и с треском наэлектролизуются. Юля искренне не понимает, зачем им дали ещё одну девочку. Так, тем более, ещё на девятой неделе и ту, которая уже принимала участие в подобном шабаше. — Пошли, — Чигринец указывает на тяжёлую дверь замка, что стал им уже родным домом и быстро проходит вперёд, задевая плечом ту, которой сейчас делает лишь одолжение, чтобы бы её учителя не обвинили в недружелюбии. — Ну, наконец-то, — улыбается, — хоть кто-то решился. И эта улыбка Чигринец бесит. Хочется несколько раз хорошенько приложить костяшки кулака к её острой линии челюсти и наблюдать, как ещё в одних глазах расплывается страх перед ней. Но, Юля держит себя в руках и начинает экскурсию. — Тут у нас обычно выгон происходит. Здесь, в это воскресенье, ты наденешь брошь нашей школы и, именно тут, её сразу и снимешь, — приправляет слова смешком и следит за реакцией. За реакцией которой нет. Она уже не пьяная, чтобы говорить всё, что лезет на острый язык. Иваненко молча кивает, мажет взглядом по трём большим креслам и автоматически проводит параллель с прошлым разом, когда она приходила на проект за помощью. Никаких тронов в то время не было. Так же, не было никаких шикарных стен с каменной кладкой и, вообще, настолько выщеголенного замка. — Тут, — Чигринец продолжает, но Настя полностью поглощена собой и слышит лишь обрывки фраз, когда вновь и вновь на автопилоте идёт за светлым пучком на голове, что маячил на уровне её подбородка, — тут кухня, здесь кабинет преподавателей. А это статуя, её мы в лоб целуем перед каждым выгоном, — снова с усмешкой и улыбкой до ушей, — на удачу, так сказать. Чигринец появление новенькой не то, что не нравится, оно её выбешивает настолько, что руки привычно чешутся и сами собой выворачиваются. Но больше всего злит то, что ни на одну провокацию новая соперница не ведётся. Стоит скалой, слушает то, что она ей говорит и всё, что делает, так это кивает, смотря на каждую деталь интерьера с поднятым вверх носом. — Очень мило. — Ты тоже будешь, — пристальным взглядом и угольками в недрах голубых глаз. — Конечно, — игра бровями со сдержанной улыбкой на губах, — если скажут преподаватели Упрямство на упрямство, сарказм на сарказм, взгляд на взгляд. Каждый понимает, что сейчас ведётся ни что иное, как открытая игра. Юля хочет вернуть долг за Мазур, которую она так нещадно провоцировала, ставя под удар её возвращение и, конечно же, хочет посмотреть кто это вообще такая, всем известная Иваненко, она же Мивина и Электроник. — А там наша комната, — Настя почему-то останавливается именно на этом моменте и это не уходит не замеченным от той, которая уже поднялась по лестнице, — ау, Мивина. Ты идёшь чи не идёшь? В ответ она морщится от надоевшего прозвища, что, будто клеймом отпечаталось у неё на лице и кивает. — Да, иду. Несколько метров высокой лестнице и она уже стоит перед большой двустворчатой дверью, покрытой тёмной лаком. — Не бойся ты так, мы тебя кусать не собираемся. Мышцы напрягаются, челюсть смыкается, а перед глазами привычно мигом проносится чернота. Иваненко делает глубокий вдох и, тут же успокаиваясь, надевает на лицо"Моими словами мне отвечает? Забавная малышка."
— Ты у двери вечность стоять будешь или всё-таки откроешь её мне? Юля открывает дверь, закрывает глаза, растягивает щёки в излишне дружелюбной улыбке и указывает раскрытой ладонью на показавшуюся им обеим комнату. Деланная радость настолько плещет, что она чуть ли поклон не отвешивает. После новенькой заходит и сама. — Вот твоя форма, надевай. Спишь ты либо на диванах, либо на этих кроватях, — указывает на те, которые были давно ровно заправлены и уже какой день покрывались пылью, — остальные заняты, так что, даже не лезь. Она и не хотела лезть. Единственное, куда она будет лезть, лишь к тому, чтобы изменить себя. Даже не к победе, нет. Она ей нахуй, по сути, не нужна. К чему ей золотая брошь, если внутри всё перелопачено, выжжено и сама она ни на грамм не изменилась? Даже если и ей дадут звание победительницы, то она отдаст его той, кого будет считать по истине лучшей."Стоит только заметить среди них лучшую."
И она вскоре замечает. Замечает, когда взамен словесных стычек приходят улыбки и тёплые, дружеские лишь для Чигринец, по мнению Насти, объятия. А так она считала, потому что хорошо умеет считывать с человека всё по его жестам, мимике и взгляде. Если у Иваненко внутри полыхает пожар, то у другой, не пожар, а выжженное поле. Выжженное поле когда-то алых цветов, которые уничтожали сначала домочадцы-изверги, а потом она и сама, собственноручно, раз за разом быстрым чирканьем из дешёвого пластмасса, сжигала в себе бутоны нежности и доброты. Цветок за цветком, пока не осталась одна сажа, изгваздаться в которой любому, кроме неё — раз плюнуть. Но, плюют обычно в душу и Юля к этому, как никто другой, привыкла. После каждого раза, когда задевали то, что, даже на её удивление, ещё живо, она выстраивала в себе настолько высокие стены, через которые сама, в конечном итоге, сама перестала что-то видеть. Пусть будет больно от её холодности и отсутствия доверия, чем эту боль принесут ей. Юля готова сделать всё, что угодно, чтобы снова не почувствовать внутри себя это противное, вызывающее липкие мурашки, чувство использованности. Но, Насте не важно, кто и как пострадал от тонких, эстетически красивых, пальцев, собранных в крепко сжатые кулаки. Плевать, как сильно она кого-то била, как сильно кого унижала. Ей, с совсем недавнего времени, важно, то, чтобы сейчас из неё перестала идти эта злость, от которой ей больно самой. Она хочет сделать всё, что угодно, чтобы Юля начала жить по-настоящему. Со всего размаху, с самой нежной, на которую способна интонацией на губах, Иваненко падает на кровать, где, спиной ко всем, лежала сейчас Чигринец, бессмысленно смотря перед собой свернувшись калачиком. Почувствовав тепло той, которая вызывает внутри что-то странное, что она давно уже не чувствовала, еле сдерживает себя, чтобы не прижаться к ней сильнее, чем это сейчас нужно. Лишь, будто бы, так и надо, тесно соприкасается своим бедром к её. Она не понимает, почему её магнитом тянет к ней. И как, вообще, это назвать? Что она увидела в той, которую все называют Бандиткой? Родную душу? Сестру по несчастью? Себя? Кого, блять, она в ней увидела?"Я не понимаю, блять, ничегошеньки.
— Ты чего такая грустная, Юльк? Болит что-то? Если болит, то, только скажи. Она сразу же из кожи вон вылезет, чтобы залечить рану. От Насти не укрывается то, что Юля после её вопроса только больше хмурит брови и крепче себя обнимает. — Всё нормально. — Точно? Ничего не нормально. Юля сама это понимает и, даже, легко может принять .Как данность, как обычный факт, как любую из аксиом, которые она так любила заучивать будучи в школе. Всё, что с ней сейчас творится — не нормально. Она вновь наткнулась на грабли, на которые клялась больше не наступать. Снова доверилась человеку, а человек в ответ просто кинул её, разорвав то, что внутри только перестало сочиться начало, хоть и медленно, но, заживать. Женя Мазур для неё была спасательным кругом, таблеткой антидепрессанта и сильным транквилизатором, который мигом гасил в ней всю злость и укутывал такой незыблемой нежностью её шаткие, что на протяжении многих лет были оголённым проводами, нервы. Они били током не только тех, кто решал к ней притронуться, но и её саму, когда она хотела быть просто кому-то нужной. Четыре года отношений, которые из неё высасывали все соки, но, за которыми она так тщательно шла — закончились очередным, как оказалось, самым мощным ударом: окончательным пониманием того, что её всё это время используют. И чего только ей стоило их закончить — известно лишь только ей и она никому про них никогда не расскажет в деталях. Но, как оказалось, эта травма была не очень-то и большой, раз сейчас, после того, как Женя перестала замечать её рядом с собой, её ломает похуже любых наркотических ломок. Мазур для неё что-то чем-то святое, что-то вселенски пиздатое и что-то такое, от чего крышу срывает настолько сильно и быстро, что просто напросто невозможно найти в себе кнопку "стоп" и остановиться . Да и не хочется останавливаться, если говорить на чистоту. Рвёт же не в опасность, из-за которой её могут посадить или отправить на тот свет, а по-иному, по-хорошему и, Чигринец с этого смешно, по-правильному. Она чувствует себя особенной рядом с девушкой, чей смех заразителен своей звонкостью, чьи глаза в момент счастья светятся ярче французского маяка Крич*, а чьи губы мягче самого лучшего, самого дорогого, кашемира. Только одно присутствие рядом с ней и сразу же хочется меняться. Говорить громче, шутить смешнее, показать, что она умнее, чем кажется... Чтобы понравиться, или чтобы реально стать лучшей версией себя — Юле не понять даже самой самой. Но, сейчас всё иначе. Она даже не поняла, в какой именно момент они стали отдаляться друг от друга и когда между ними открылась такая огромная, сияющая чернотой, пропасть. Если бы она только понимала, что именно повлияло на их отношения то, Перед глазами проносится первый поцелуй, на который она отважилась лишь после того, как предварительно специально влила в себя коктейль Молотова; их первый диалог, в котором, тоже, на пьяную голову, они рассказали друг другу то, что творится под рёбрами каждой; их первая ночь, проведённая вместе на множестве подушек и под уймой глаз одноклассниц и проносится то, как они стойко держали оборону перед вопросами девочек на утро и то, как говорили, что "сердцу ведь не прикажешь". Но, видимо, прикажешь, если Мазур так легко погасила в себе то, что Юлю спасало на протяжении стольких недель. А вот Чигринец никто не учил, как стоит распоряжаться собственным сердцем, чтобы потом оно не саднило. Полное игнорирование, карие глаза, наполненные лишь надменностью и ничего более. Всё что есть сейчас в Жене по отношению к Юле — это целое ничего. Но она всегда будет знать: Мазур если и не создана для неё, то она сама создана для Мазур. Иначе почему к ней так бессовестно тянет даже тогда, когда её даже не замечают? — Иваненко, ну что ты ко мне пристала? Тебе больше заняться нечем? Иди вон, лучше, — кивает за спину, где, как обычно, Мазур танцевала свои странные танцы, — присоединись к веселью. — Не хочу я, слишком весело, — отнекивается, не желая признаваться в том, что причина её присутствия сейчас рядом с ней вовсе не в этом, — слушай, у тебя точно всё нормально? — Настя трогает ладонь, спрятанную между рёбрами и плечом, — да ты холодная вся, Юльк. Ты чего? Заболела что ли? Этот голос сидит уже в почках у Чигринец, ей богу. Уже две с половиной недели Юля слышит возле себя раздражающее кудахтанье."Была бы у меня злость, я бы на неё бы её и выплеснула."
Но, только нет больше той злости, которой она могла облегчить себя. Сжав челюсть и поведя бровями, она, скидывая с себя надоевшее тепло и навязанную заботу, встаёт с кровати. Уйдя в ванную комнату и замкнув зв собой двери, она просто опускается на холодную плитку пола. Если на первой неделе она разбила в кровь костяшки кулаков о столешницу тумбы, то сейчас она выбирает просто успокоиться, обхватив собственные колени и спрятав в них замёрзший от стужи Мазур нос.***
Настя видела, как надавила на Юлю неделя и, потому, даже не напоминала ей о своём существовании, а просто наблюдала из далека и всегда была на страже, чтобы никто не смог разрушить светловолосую ещё больше. Но, в один из дней она, всё-таки не вытерпела. — Я понимаю, что тебе сейчас психолог нужен, — подходит со спины к Чигринец, которая, вздрагивая, тут же оборачивается. — Иваненко, а тебе не противно? — и поясняет, — бегать вот так за мной."Противно. Противно каждый раз получать отказ, а не взаимность в глазах напротив."
Крепче сжимает скулы, смыкает на долгую секунду ресницы и, выдохнув, решает продолжить. — Я понимаю, что тебе сейчас нужен психолог, а не я, но, если тебе нужно поговорить, то, я всегда рада помочь, — с поджатыми губами в привычной манере. И Юлю снова корежит. Только теперь не от голоса, как было раньше, а от смысла услышанного. Никто, кроме неё не подходил и не не предлагал помощи. Женя подошла вчера, да. Но, это не акт любви или дружелюбия. Да и не сама подошла же, — Юле смешно и мерзко от свежих воспоминаний, — просто зашла в гардеробную, когда заметила на себе пристальный взгляд Чигринец, когда та ни с того ни с сего сорвалась вон с постели. — Что с тобой не так, Юль? — она не спрашивает, а требует немедленного ответа, когда захлопывает за собой узкую дверь. — Это я у тебя хочу спросить, что с тобой не так? Куда делось всё, обо что ты так язык счесала? Если она отважилась на эти слова, то, непременно, отважится и на шаг примирения, она в этом уверена. У Мазур и правда это самое "всё" делось непонятно куда. Вернее, она все силы и все чувства вернула в положенное для них место: в саму себя. В уважение к себе, в любовь к себе, в уверенность к себе. Она больше не хочет растрачивать себя попусту на каждого встречного и влюбляться в каждого, кого только увидела. — Со мной сейчас всё так. Это раньше мои координаты были сбиты, — говорит как можно чётче и хладнокровнее, но, взгляд, всё-таки, не может не отвести. Знает же, каково это, когда доставляют горечь. — Объясни, — голубые глаза мечутся быстрее загнанной ловчей сетью птицы, — объясни почему ты стала такой. Ты как из дома вернулась, ты другой стала. — Какой другой, Юль? Ты себе придумываешь. Хотя, может, и не придумывает. Всё же и правда так: дорога наставила её на правильный путь. — Я же вижу, что я для тебя... для тебя я больше никто. Карий цвет смотрит сквозь лицо напротив, а губы сами собой сминают друг друга, словно смакуя каждое резкое слово. Секунда. Три. Шесть. Девять. — Ну, мы же не дружить сюда приехали, верно? — наконец произносит. Юля не верит тому, что услышала. — Опять ты со своим лидерством, блять. Пойми, что дело уже не в нём, Жень. В конце концов, если тебя уж так сильно волнует это, то можно совмещать же. Веди со мной войну на заданиях, а в остальное время верни то, что было между нами. — Да как я могу вернуть это? Я не помню уже, что было, понимаешь? —"Нужно было прервать их" — не может себя не корить за это.
— Иваненко, — голубые глаза, наконец-таки, отмирают и поднимаются на точно такие же, — имей к себе уважение, пожалуйста. После этого младшая уходит, случайно зацепив своими пальцами её."Опять холодная."
***
На выгоне сердце колошматит так, что ещё немного и оно пробьёт грудную клетку. Руки трясутся мелкой дрожью, а зубы скоро превратятся в мелкое крошево. Единственное, что как-то сейчас спасает — это неодобрительные выдохи Иваненко, когда учителя во всей красе расхваливают Мазур. — И худшую ученицу на этой недели выбираете вы, Евгения. Мы ждём от вас решения. И если у Евгении сейчас всё нутро ликует, то Юля просто смеётся: не сложно угадать, кого она выберет. Она заранее улыбается, понимая, кому именно выпадет честь носить на себе чёрное перо все семь дней. В большом зале повисает звонкая тишина, в которой отчётливо слышно даже то, как у троих из сидящих одноклассниц бешено циркулирует в венах кровь — Чёрное перо достаётся, — да, Мазур, давай, выдержи ещё бóльшую паузу, — Чигринец Юлии. Смех да и только. — Боже, спасибо, — защитная улыбка только шире раскрашивает лицо, — как мило с твоей стороны. Женя срывается с места сразу же, как только ей говорят, что она не только выбрала человека, но и сама может ему надеть эту "медаль" на грудь. Она довольна собой. Правда довольна. Она заслужила номинации "лучшей" и заслужила распоряжаться званием Чигринец. Тут дело даже не в том, что та заигралась в играх своего разума и от того стала ко всему безучастной, а в том, что только что она смогла вернуть должок за те слова, которые получила в гардеробной. — Можно, пожалуйста, я сама, — чуть ли не вырывает из рук ещё даже не подошедшей Мазур злополучное перо. — Да, справься. И тон такой, что можно стены крушить в крошево. — Ага, спасибо, — говорит и поворачивается к Насте, — как неожиданно, правда? — Да, очень, — тоже негодует, ибо не дать в обиду, всё-таки, не получилось. — Я не понимаю, что происходит, я отвечаю, — коротко смеётся и отворачивается, даже не слыша ответа. — За то я понимаю. И едва Иваненко начала хоть что-то понимать в своих чувствах, как мир внезапно рухнул на её плечи, грозя тяжёлым, чуть ли не неподъёмным, весом согнуть её спину моральным сколиозом. И этот самый мир рухнул не так, как это обычно происходит в фильмах или поучительных, хоть и не всегда, как показывает практика, книжках. Не было никакого взрыва позади, при котором надевают чёрные очки, чтобы свет не слепил глаза; не было громкого скандала, когда тайна случайно становится явной и настолько стеклянно-прозрачной, что сразу всем и всё ясно; не было даже хоть маленькой, но, трагедии, из-за которой можно было раздуть такого розового слона, что всем в замке стало бы резко мало место. Для того, чтобы стало больно было достаточно одного взгляда Чигринец. Достаточно чтобы понять, что для Иваненко, в её сердце, не найдётся ни одного подходящего кресла даже в самом конце зрительного зала, что был посвящён полностью заслугам самой яркой участницы проекта. Поэтому решает забыть, что она что-то чувствует. — Опять драма, господи, — не вывозит очередного скандала, именуемого безобидным "разбором полёта" и качает головой, крепко сминая собственные губы. Снова Юля цепляется к каждому телодвижению Мазур. Кажется, между ними теперь не холодная, нет, — ледяная война. — А тебя это не устраивает, Насть? Разве это не ты всегда своё мушкетёрство всем втираешь? — Юля ожидала большего, чем несколько фраз ни о чём, — только оно обычно не к месту. А сейчас, вот, самое то. Что молчишь-то? Или молчишь потому что камер нет? Без зрителей и любви у тебя нет, да? У Насти в ушах кровь циркулирует настолько сильно, что последней фразы она не слышит и качает головой на две первые: — Не хочу уже. Когда твои слова сто раз проносятся мимо, то в сто первый уже попросту кричать и не хочется. — Да-а? Серьё-ё-ёзно? А может, ты просто как Мазур двухличная? Та ведь тоже за Кошутиной бегала сейчас, хоть до этого чмырила как только могла. — Настюх, иди покури лучше, — советует, вздыхая, Влада, проходя мимо и похлопывая её по полечу, — а то взрывной волной и тебя зацепит. — Да было бы за что цеплять, — бубнит себе под нос, и, всё-таки, следуя совету одноклассницы, выходит через деревянную двухстворчатую дверь. А цеплять, на самом деле, есть за что. То самое, именуемое "двухличием", как выразилась Юля, было ни чем иным, как просто поддержка человека, которого она, возможно, больше никогда не увидит. А говорить то, что Иваненко носит маски — как минимум несправедливо. Если бы она умела фальшивить, то с лёгкостью бы могла находиться подальше от каменной Чигринец и могла бы не реагировать каждый раз, когда с ней что-то не так. Тихо выйдя за дверь и сев на лестницу, что вела из больших входных дверей в замок, Иваненко достала из кармана сигареты. Чиркнув полусдыхающей зажигалкой и, наконец, подкурив, она крепко затянулась. Дым никотина едкой, цепляющей слизистые, воздушной массой проходит вниз по горлу и, делая в лёгкие оборот, выходит через приоткрытые губы. Девушка выдыхает, вместе с тем и всё напряжение и опускает голову в ладони."Что я вообще тут делаю? Мне мало пиздеца за проектом было, раз я в ещё больший полезла?"
Ответа на собственный же вопрос не последовало и ей стало тошно от того, что она действительно позволяет себе ползать в ногах той, кто даже не замечает её таких отчаянных чувств. Чигринец поебать, Настя в этом уверена. Ей не всё равно на странную и чудаковатую Мазур, которую все за что-то любят и уважают. Даже съёмочная группа порхает над чёрной головой как над чем-то святым. Она правда не понимает что в ней такого, что самая отважная из всех, кого она когда-либо встречала, девочка обжигается раз за разом о чёрные свечи Мазур и, всё равно, продолжает дальше лететь на их свет. Тишина длилась недолго. Ровно до того момента, как за спиной входная дверь с грохотом не закрылась и рядом с ней не приземлился ураган, именуемый никак иначе, как Юлия Чигринец. — Мивина, дай сигарету, —***
Из-за того, что по сырой земле, покрытой жёлтой и влажной листвой, скользит холод, пришлось вынести из замка кресло. Маленькое, чтобы поместиться на нем вдвоём, но, как раз, чтобы сидеть на нём, сплетясь всеми конечностями. — Если честно, я думала, что так и буду вокруг тебя ходить, пока проект не кончится, — у Насти глупый смех из пухлых губ. Да такой звонкий, что Юля прикрывает глаза от наслаждения. Он льётся словно из музыкальной шкатулки, которую она видела в одном из фильмов. В детстве такой у неё, конечно же, не было. — Я рада, что я всё-таки заметила твои поползновения в мою сторону, — не смеётся, но, по-доброму усмехается, сильнее натягивая на свои и Настины плечи плед, так нагло украденный с пустующей кровати на втором этаже, и удобнее утраивается под убаюкивающим крылом, — ты сильно замёрзла? — Нет, а ты? Иваненко и правда не замёрзла. Как можно почувствовать холод, если рядом такая тёплая, больше не ледяная из-за своей грусти, Чигринец? — Тоже нет. Смотри, светает уже, — смотрит на синеватое небо."Ещё пару минут и цвет будет точно таким, как глаза Иваненко."
— Угу, — с поцелуем в светлую макушку. — А почему ты не поддалась тогда на мои провокации? — задаётся вопросом, когда она видит то, как посинели от низкой температуры уже зажившие ссадины на костяшках. — Когда ты стену решила разгромить? — Ну да, — больше не с гордостью, а с лёгким стыдом и смущением. — Давай я блесну умом и процитирую тебе слова одного автора? — Хорошо, — смеётся уже Юля, — давай. — Чемпион мира в тяжёлом весе всегда мгновенно понимает, что нужно удалиться, когда перед его лицом появляется противник лёгкого веса, который может его лего ввести в нокаут. Не понимает этого лишь дурак. Габаритность — не всегда мощь, а хрупкость — не всегда слабость. — Это из какой книги? — спрашивает, немного подумав на этими словами. — Я не помню уже, — улыбается. — Погоди, то есть, ты серьёзно тогда считала, что я сильнее тебя? — Я просто поняла тогда, что нахер надо с тобой связываться, — повторно разрезает воздух своим чистым смехом, — ты ебанутая на всю голову. Мало ли, вдруг прибила бы меня. Острый локоть шутливо врезается в ребро, так удобно открытое для щекотки и Настя, ойкнув, начинает прятать бок от быстро атакующих её пальцев. — Я в душ и тоже ложиться буду, — поцелуй на этот раз приходится в уголок губ. — Ты только не долго, а то не выспишься, — не отпускает её ладони до самого момента, пока Иваненко не заходит ванную. На лице сияет, она точно это знает, глуповатая улыбка и она, потянувшись и хрустнув суставами пальцев, сонно бредёт к дивану. По дороге ещё раз вытерев с волос влагу после принятого душа, Юля, надев на почти обнажённое тело футболку с шортами, забирается под тёплое одеяло. — Что, Чигринец, — в тишине раздаётся голос и голубоглазой его сложно не узнать, — Сабину вовремя не заметила, так теперь радуешься, что ей так быстро замена подоспела? — у Жени больше нет желания молчать. На это Юля зевает и взбивает подушку перед тем, как на неё лечь. — Долго проводила параллели, да? Ибо они очень уж неудачные, Жень. В следующий раз перефразируй как-нибудь. — Спокойной ночи. — И тебе. Не упади со своего второго этажа из-за кошмаров, — усмехается.***
— Почему ты терпишь рядом с собой Катю? — вопрос случайно слетает с губ при совпавшем совместном перекуре. — А тебе-то что? Хочешь не только Чигринец у меня увести, но и Большакову? — Заметь, я Юлю у тебя не уводила. Это был полноценно её выбор. — Сейчас не об этом, — слова задевают за живое, — так зачем тебе Катюша? — Да мне не за чем. Я спросила, чтобы ты увидела, что она с тобой только тогда, когда ты чего-то добиваешься. А когда всё идёт не по плану, она сразу же даёт по тапкам. Я за справедливость, Жень. Даже если мы и не в ладах, то я не стану молчать о том, что вижу. — Ты думаешь я не вижу? — в карих глазах мелькает что-то, от чего у Насти внутри разливается сожаление, — я же одна останусь, если Катюшу от себя погоню. "Одна останусь" — звучит ещё очень долго в голове, ибо она понимала каково это — быть против всех в одиночку на маленьком ринге. — Не останешься ты одна, — протягивает ладонь, — я же за справедливость. — До конца? — Женя подводит пальцы к её, но не спешит пожимать. — Помнишь, как Юля сказала? У меня мушкетёрство. Улыбки расцветают на губах бывших недругов, а рукопожатия закрепляют защиту друг за друга. Наконец-таки до неё пришло понимание того, от чего всех так настойчиво тянет к личности, именуемой Евгенией Мазур. Всё дело в её энергетике, силе и чем-то особенным, что не удавалось описать. Всех тянет к ней просто потому, что она — Женя Мазур.***
Юля рвётся на мелкие кусочки, когда понимает, что стала зависима от непрекращающейся заботы со стороны участницы, пришедшей к ней так поздно. Но, ещё больше она корит себя за то, что снова ошиблась в человеке, отдав ему всю себя без остатка. Если раньше её выводила из себя Мазур, то сейчас на нервы действует та, которая в последнее время от этого спасала. Она не понимает этой чрезмерной агрессии и чрезмерного дружелюбия по отношению к чужим девушкам. Все эти объятия, общие шутки, пляски и выставления себя главной среди всех одноклассниц — ничто иное, как глупый и никому, кроме неё самой, ненужный фарс. Но, самое, наверное, смешное было то, что за Иваненко начала впрягаться никто иной, как сама Женя, которая раньше больше всех безразлично к ней относилась. Впряглась после того, конечно, как за неё заступилась сама Настя. Общение между этими двумя нарастало с каждой минутой всё больше и больше, подобно снежному кому, который ещё чуть-чуть и превратит всё в округе в разруху. И именно поэтому, пока Алёхина высказывала своё недовольство, Чигринец намекая кашляла и, переминаясь с ноги на ногу, ждала очереди добавить от себя порцию огня, чтобы разобраться в поведении той, с кем встречать рассветы уже вошло в привычку. — Ты подходишь и с ними обнимаешься, — не выдерживает и оттесняет Вику. А Насте не понятны такие странные предъявления. Разве она должна была отнестись безразлично к тем, кого не видела больше, чем пара лет? Детские глупости — обвинять её непонятно в чём. — Они мои знакомые, — морщится от того, что на неё кричат, отвечая. — В смысле? — это так себе повод, думает, чтобы лобзаться с другими. — Здрасте, — у Иваненко сдают нервы и приходится держать себя в руках, чтобы не начать язвить. — Я с ними тоже знакома и не обнимаюсь, лично. И не хожу, блять, рядом каждую минуту бок о бок. Юля правда не понимает, почему она так ведёт себя. Хочется донести до человека напротив, что неправильно это, когда ты все дни находишься рядом, а потом, как только выдаётся случай, несёшься к тем, кто про тебя давно уже забыл. — А я обнимаюсь, — то ли безразлично, то ли устало. Эта фраза летит на вылет через висок и все нервы, которые сейчас, снова, будто оголённый провод, искрятся синими искрами, затмевая своим светом и громким треском контроль над собой. — Ну, и иди нахуй тогда, раз для тебя так всё просто,— с качанием головой и быстрыми шагами за дверь, за которой она всегда поддаётся истерикам. — В смысле нахуй? Ты это мне говоришь? Серьёзно? — Можешь и Мазур тоже самое передать, если так хочется ей услуживать. Обе можете идти нахуй. От меня подальше, блять. Мазур ведь тоже при делах. Но та молчит за многие вещи, не смея даже и слова упомянуть про Чигринец. Она ведь знает, что сама виновата в том положении дел, который царит сейчас: Женя ведь начала войну с Чигринец, а не наоборот. Она уверена, что кареглазой просто выгодно устраивать такие драмы, чтобы свет софитов был направлен только на неё и ни на кого другого. — Услуживать? Ты ничего не перепутала? Если мы нашли общий язык с ней, то это не значит, что кто-то кому-то услуживает. Но, ответа не следует, ибо дверь в ванную с громким хлопком закрывается. — Хоть Юля и ушла, но, я, как президент школы Леди, считаю нужным продолжить то... Что именно она хочет продолжить она не успевает договорить: — Нахуй вы нас ссорите, я не понимаю? — у Насти чуть ли пар из ушей не валит, — мы вам мешаем разве? Ты, Алёхина, зачем вообще влезаешь? Я конкретно тебе что-то сделала плохого? Если ты обвиняешь меня в двуличии, то найти сначала аргументы, чтобы свои слова как-то обосновать. — Какие аргументы, Настя? Ты сама всё прекрасно знаешь, — отвечает и делает пару шагов на встречу, пока Женя не перекрывает к ней дорогу. — Не так быстро, Алёшенька. — А ты начала её сейчас защищать только потому что... — Я её начала поддерживать, — исправляет. И у всех разом не остаётся сил, чтобы что-то возразить, когда они видят в глазах Мазур непоколебимую уверенность в себе.***
Они не общаются вторые сутки. В каждой из них предел гордости достиг своего апогея, а упорство, которого и так не занимать, валило через край, когда кто-то из съёмочной группы предпринимал попытки примирить двух настолько похожих, даже внешне, девушек. — Можно ведь просто поговорить, обсудить проблему, — смотрит на Чигринец психолог. — Не можно, — стоит на своём, — она дура претрушена, а я с ней разговаривать должна? Если она так хочет, то пусть подходит и извиняется. Я, так уж и быть, её выслушаю. — Давай вы просто посидите наедине, хорошо? Если никто из вас так и не решится на диалог, то всё так и оставим. — Если не соглашусь, вы не отстанете? — и видя отрицательное покачивание головой, вздыхает, — хорошо. Но, без камер только. Вскоре, через десять минут в комнату заходит сама Иваненко. Сонная, растрёпанная и со следами от подушки на лице. — Ты спала что ли? — вопрос вырывается сам собой и Юля хочет прикусить себе за это язык. — Угу, — зевает, не понимая ещё до конца для чего её подняли и привели в этот кабинет. — Что "угу"? Кто днём спит вообще? — Я сплю, — ещё раз зевает и садится в кресло напротив Юли, — а кто-то должен придти? — Мивина, просыпайся, — хлопает в ладоши несколько раз, — я жду твоих извинений. Если бы челюсть Насти не была уже открыта для очередного зевания, то она бы, просто напросто, отвисла от такого требования. — И за что мне нужно извиняться, стесняюсь спросить? — А ты не стесняйся, Насть, не чужие люди были. — Были? — снова удивляется, — уже всё, чужие что ли? — А ты с темы не съезжай. — Так за что мне, по-твоему, нужно просить прощения? — За то, что так легко кинула меня, уйдя к девочкам с прошлых сезонов, — и, усмехаясь, добавляет: — или тебе нравятся те, кто постарше? — Юль, ну что за бессмыслица? Я с ними просто по-дружески провела пару минут. Потом я к вам уже пришла и всё нормально было. — Но, это же было, — не сходит с намеченной цели. — Так и что? Я поняла, что они ведут себя глупо и вернулась, — разводит руками. — То есть, ты признаёшь, что они вели себя тупо? — Я и до этого не отрицала это, — скользит руками по ещё спящим глазам. — Извинений не будет, значит? — спрашивает, но, уже улыбается. И эта улыбка не может быть не заразительной. — Ю-ю-юль, — встав со своего кресла она подходит к тому, на котором сидит Юля, закинув ногу за ногу, — иди ко мне, — тянет за ладони на себя и, когда та встаёт, вскоре оказывается на мягкой мебели и вновь тянет голубоглазую на себя, — опять ты холодная. Если холод то, Настя знает, дело ни в ком ином, как Мазур. Мысленно кивает на это, гасит в себе глубокий вздох и прячет в себе поглубже обиду."Видимо, я первой буду только на рингах."
— Что, соскучилась что ли? — Юля закидывает руку на её шею и чуть ёрзает на её коленях. — По холоду нет, по тебе да, — отводит от щеки, что покрылась румянце, светлые пряди, и заводит их за ухо, — ну что, мир? Юля кивает и тоже касается её волос. Касается, подносит к лицу, трётся чуть об них носом и после чуть проводит по губам. Ей нравится этот запах. То ли это шампунь, то ли кондиционер, то ли естественный её аромат, но, у неё мурашки от него идут по всему периметру кожи. — Но, только если больше таких косяков не будет. — Хорошо, — прижимает её к себе. — Пообещай, — изо всех сил старается не улыбаться и делать серьёзный вид. — Обещаю. — Значит, пойдём тогда дальше спать. Я, может, тоже вздремну с тобой часок. — Ой, хорошо. А то, я только заснула, как меня разбудили, — и снова зевает. Юля встаёт с тёплых колен и, подойдя к двери, кивает на неё: — Откроешь двери победительнице проекта? И улыбка с лица Иваненко мигом спадает. — Кстати об этом. Ты можешь прекратить так говорить? Ты же видишь, что только Женя реагирует на твои шутки. — Так и что теперь? Мне теперь не шутить что ли? — Почему же, нет, — чешет затылок, — просто выбери другие шутки, чтобы её не драконить. — А чё это ты опять впрягаешься за неё? Подружками стали? — Какие подружки, Юль? Ты не видишь, что Мазур сейчас не просто? У неё до сих пор отказ от наркотиков сложно протекает, её мысли о будущем учают, та и ты ещё топливо подливаешь. — Если и подливаю, то имею на это полноценное право, — Чигринец сама сейчас станет пуще дракона, если ещё хотя бы минуту продолжит стоять возле этой двери. — Нет, не имеешь. Ты провоцируешь человека. Это некрасиво, как минимум. — А как максимум? На скулах Чигринец играют желваки, а пальцы сжимались в кулаки: злость снова захватывает её с головой. — А как максимум подло, — отвечает через паузу. — Иваненко, ты нормальная? О какой подлости речь? Если твоя Мазур так реагирует на простые шутки, то это в ней проблема, а не во мне. — Она не моя, Юль, — цедит сквозь зубы, — Мазур не моя. — Тогда почему ты её защищаешь? — с приподнятой бровью. — Вопрос не в том, я её защищаю, а в том, почему ты до сих пор в её сторону не успокаиваешься. И пока не успокоишься, мира между нами точно не будет. Чигринец в этот момент будто ледяной водой окатили. Она готова сейчас всё отдать, чтобы не чувствовать на себе этот осуждающий взгляд. Хочется сказать что-то едкое, что-то такое же цепляющее, но, не выходит. Стоит только открыть рот — как горлу подступает тошнота, а конечности покрываются зябкой изморозью. — Снова иди нахуй, Иваненко. Это всё, чем получается ей ответить.***
— Вот то, что я увидела, Настя.., — Вика даже боится взглянуть в сторону адресата своих слов, — ты для меня открылась с другой стороны. Ей смешно с того, что снова затрагивается эта уже обсосанная до сухих костей тема. — Я перестала молчать, да? Все хотят, чтобы она продолжала молчать, не показывая своё Я и не претендуя на первое место этого проекта. Если у Чигринец ревность, то у Алёхиной и Большаковой тупо сработала чуйка на лидера. — Вы хотите чтобы она открывалась, — Женя вступает в диалог размеренно, каждым словом вбивая гвоздь, — так будьте готовы принимать её такой, какая она есть. — Мне интересно, почему вы друг друга защищаете? Чигринец, что-то "увлечённо" разглядывая, лежа за спиной Алёхиной смеётся: — Подружки. — Подружки? — Вика слышит лишь Юлю, — реально? Ну, это ваше дело, — ведёт плечом, — но, подружки в чём? — Подружки? — Мазур тоже оценивает это слово, — Чигринец, ты там будешь что-то вякать лежать? Сними корону, я тебя прошу. Чувствуя опасность, Иваненко поднимается и подходит к темноволосой. — Женя, — и ей не нужно продолжать, чтобы быть понятой. — Настя, без обид, но, я не буду терпеть это. Между вами двумя ссора, а она будет меня в это впутывать? Только, Юль, — делает шаг и перегибается через широкое плечо, — если начну путать я, то ты из этих пут просто не выберешься, пойми это."Я в твоих путах, Мазур, давно уже с головой погрязла" — проносится мысль по подсознанию.
— Юль, правда, хватит. Каждый имеет способность уставать. Льдисто-голубые глаза встречаются с точно такими же, и обе понимают смысл сказанных/произнесённых только что слов. Они не про Мазур, они про них самих. — У нас мир, — острый подбородок сверху-вниз рассекает воздух, — я обещаю."И если не мир, то, хотя бы, перемирие." — и обе чувствуют холод её кожи даже в жаркой Шри-Ланке.