Девчонка, оседлавшая молнию

Молния обжигает пальцы и рвётся из рук тысячей белых всполохов. Девчонке до отчаяния хочется присвоить её себе, запереть небесную стихию в молниеотводе и глядеть, как она исступленно беснуется в неволе. Но когда девчонка хватает молнию за хвост, та пронзает ей ладони до костей и дочерна выжигает глаза. Небеса хохочут громовыми раскатами и щедро орошают девчонку ледяным дождём. «Не тебе удержать молнию, глупая». Сакура мёрзнет в безразличии Какаши, холодность учителя буквально вымораживает ей нутро. Какаши смотрит сквозь неё, надменный, колкий, и Сакуре хочется сжать в кольце своих пальцев его запястье и сжимать до костяного крошева. Может, хотя бы тогда на красивом пустом лице проступит что-то кроме бесконечного равнодушия. Своё безразличие Какаши возводит почти в абсолют, и временами Сакура думает, что это почти искусство — быть настолько отрешённым от всего. Сакуре хочется, чтобы её бессердечный идол пошёл трещинами и упал под тяжестью собственного веса, но даже тогда она не станет от него свободной. Однажды она целует Какаши, пьяная и мало что понимающая. Тот даже не меняется в лице, но отчего-то не протестует, и тогда Сакура смелеет. Ощутимо кусает его за губу, зарывается пальцами в светлые волосы, и, обдавая запахом рисового вина, целует, целует, целует. Какаши ждёт, пока его ученица ослабит натиск, он не может — и не хочет — принять её чувства, и думает, что искать в нём замену Саске — бесполезно. Однако Сакура абсолютно искренна в своих желаниях, в её поступках нет никакого двойного дна — она просто хочет быть к Какаши немного ближе. И как учитель, Какаши уважает желание своей ученицы, пусть и не приветствует. Сакуре будто только того и надо — она прижимается крепче, сильнее; притирается кожа к коже, пьяно и требовательно заглядывает в глаза. Ей позволяют, но в ответном взгляде — глухая тоска. «Ну куда тебе, глупая?». Сакуре откровенно наплевать на моральные терзания учителя и его холодность, рисовое вино снова ударяет ей в голову, и она перестаёт себя осознавать. Сознание проявляется проблесками: вот она сдвигает маску Какаши на подбородок, вот она касается губами его шрама, а он смотрит на неё непроницаемо, вот они в какой-то комнате, и она толкает его на постель. Когда Сакура закидывает ноги на его бёдра, ей кажется, будто она оседлала молнию. Какаши зол и на неё, и на себя, он клеймит её поцелуями, больше похожими на низковольтные разряды, и пронизывает собой насквозь. Комната пропахла разреженным озоном; надвигается гроза, и Какаши — её эпицентр. Сакура заливисто смеётся, ведь она, наконец, достигла желаемого. Молния холодно блестит в её ладонях.