***
Нора и Ник как раз вернулись в Содружество с острова Фар-Харбор. Это гиблое место выкачало из них все силы, волей-неволей заставив согласиться с тем фактом, что Остров — живой организм, который однажды сам уничтожит живущих на нём. И все усилия по спасению горстки адекватных людей, не ушедших в секту Детей Атома, не погрязших в каннибализме, не одичавших и не обезумевших, будут тщетными. Но Нора, Выжившая, пронёсшая через себя многие беды, не была бы сейчас собой, если бы приняла решение уничтожить Остров. Не увидела бы в нём красоты океана, пробивающихся растений под хламом и грязью, не прониклась бы надеждой старого охотника Лонгфелло, который жил в одиночестве в маленькой хижине. В тяжелых мыслях Ник и Нора прибыли в Даймон-Сити, осмотрелись, словно ожидая увидеть рядом, гнавшийся за ними с Фар-Харбора, туман. Миссия стоила Выжившей ещё нескольких седых волос, и теперь даже в этой, теперь уже статусной, пробивной женщине не осталось сомнений: она слишком сильно изменилась после двухсот лет заморозки в криокамере. Ник Валентайн брёл за ней, опустив блестящие золотом глаза в намокшую после дождя землю и надвинув шляпу. Он закутался в свой старенький пыльник, хотя синты не чувствуют ни холода, ни жары. Детектива чуть ли не коротило от нахлынувших мыслей: «На кой чёрт они снова были в Акадии? Зачем его чуткое ухо уловило фразу местного жителя о том, что некая «армия в белом» вырезала этот городок?» — Есть минутка? — не выдержал Ник, голос сделался хриплым, не предвещающим ничего хорошего. Чувства мешались где-то между отчаянием, согласием, предательством и тем, что люди называют любовью, а он шансом на ошибку. В Акадии жили беглые синты во главе с тем, кто при встрече назвал его братом. ДиМа наравне с Ником являлся ранним прототипом, созданным учёными Института. ДиМа мог свободно развивать свою личность с помощью опыта, а Ника оснастили ранее чередовавшимися личностями. На том два синта сошлись, стали братьями или чем-то вроде семьи. Ученые проверяли их «на прочность» всеми силами и знаниями, пока у ДиМы не сдали нервы, и он не принял решения бежать в Содружество вместе с Ником. Их не искали. Уже давно. Ник забыл «названного брата», но встретив вновь, узнав, увидев, кем он стал, сильно укололся о прошлое. Нет, Валентайн не считал его братом, и не хотел бы себе такого брата, но когда прибыл в Акадию вместе с Норой и обнаружил пустые стены, ощутил брешь в их доверительном союзе с Выжившей. Нора выдала жителей Акадии Институту? Почему не посоветовалась с ним? Она ведь друг… или? — Конечно, дружище, — Нора деланно улыбнулась, скрыв усталость, а он уже успел позабыть, как заговорил с ней. Какая ему, собственно, разница, где ДиМа, бросивший его на свалке после того самого побега? — Ты не сдержала слово? Институт не пришёл бы в Акадию без твоей указки. — Ник… — А что, если не Ник? Называйте, как есть, директор, — он отошёл назад, заговорив официальным, металлическим тоном. — Прототип I. Нора нежно улыбнулась, с достоинством принимая недовольство друга. Она взяла его руки в свои и сжала. — Нет. Ты — Ник Валентайн. Личность детектива, живущая в тебе, развилась так, как должна была развиться в идеале. — Ты тогда никакого понятия не имела об Институте, даже не жила, откуда тебе знать, чего хотели учёные? — Ты прав. Сотни раз прав, — спокойный голос Норы проникал внутрь его микросхем, словно обезоруживающий вирус. — Но, поверь, они не зря это затеяли. Все эти… испытания над тобой принесли плоды. Да, я выдала ДиМа Институту. Его личность была непредсказуема. Посуди сам: он бросил тебя на бесплодных землях потому, что оказался не подготовлен к смене твоей памяти. Ты не узнал его, ответил агрессией, тебе нужна была помощь, но он решил, что дальше пойдет один. Год одиночества родил в нём благородную идею: Акадия стала синтам хорошим приютом, и я нисколько не жалела о том, что дала ему слово сохранить в тайне это место. Пока не узнала другую часть истории… — Память, — опустил голову Ник. — Да. Уверена, и ты совершал ошибки, но ты не стирал их из своей головы, не прятал в терминале Ядра, чтобы потом продолжать причинять боль, думая, что причиняешь благо. И так по кругу. Поэтому ты сильнее его. Поэтому ты — Ник Валентайн. Поэтому ДиМа тебе не брат, а всего лишь машина, эгоистично следующая собственным желаниям. Представь, если бы он посчитал угрозой своим синтам весь Остров? Уничтожил бы его, а затем само воспоминание об этом инциденте. Сложно жить, помня, что убил не только угрозу, но и тех, кто тебе верил, существовал в мире с твоим народом, ценил помощь. Ты — доказательство тому, что Институт может спасти человечество. Ты — личность, настоящий человек, пусть из железа. Тебе не страшна радиация, болезни, всё, чем страдают на Земле люди. Придёт время, когда всё встанет на круги своя. Смерть можно победить. Валентайн коротко рассмеялся. — Войну нельзя. До конца. — Я не выдала бы ДиМа, но его последние слова только подтвердили мои опасения. Я спросила, знает ли он, что является чудовищем. Он ответил, что может с этим жить, а потом с ухмылкой спросил о том же меня и отвернулся. Нет, не могу, Ник. Не могу знать, что оставляю Остров на этого псевдобога. Помощь ДиМа людям сохранена в полном объёме. Ничего не уничтожено, но он заслуживал того, что случилось. Я специально привела тебя в Акадию, не хотела ничего скрывать. — Я понял тебя, — упавшим голосом сказал Ник. — Значит, когда мы вернули родителям сбежавшую дочь, ты вернулась в Институт и рассказала о синтах в Акадии? — Да. Поверь, не всем им там нравилось. Свобода не делала их счастливыми. ДиМа познакомил меня с Чейз. Она — наш охотник, которую он склонил к дезертирству. Не первый год эта женщина помогала беглецам из Института добираться до Акадии, но когда один из них пал жертвой твари тумана, а потом каннибалов… Пойми, ничего, кроме смерти, не ждет синтов в тех местах. Это не говоря о мирных людях… — Что теперь будет с синтами? — ДиМа будет, скорее всего, разобран. Учёные называют это чудом… в прототипах того времени слишком много брешей. ДиМа не так стабилен, каким умеет казаться. Чейз перепрограммируют, как и остальных. Они вернутся в строй, но ничего не будут помнить о Фар-Харборе. Ник опустил голову, глубоко задумавшись. Он хотел спросить, может ли Нора назвать его самого стабильным, но потом ответил сам себе и решил ничего не озвучивать. Нередкая необходимость проводить диагностику, голос убийцы Келлога в голове, множество людских судеб, будь то нынешние, будь то довоенные — всё это оставляло след. Даже любовь… любовь к этой смелой женщине со сложной судьбой, Норе. Она отзывалась сильной тоской, шипением хладагента в стальных жилах, и прочих аномалиях. Не казались же они ему? Ник недоверчиво улыбнулся и уже собрался что-то сказать, как вдруг со стороны «Дома воспоминаний» прогремел громкий выстрел.***
Пайпер отшатнулась. Учёный, державший её на прицеле плазменного пистолета, вкрадчиво произнёс: — Твоей подружке надо было выполнить задание. А теперь и с ней будет покончено. — Доктор Айо, опустите оружие! — Нора вдруг возникла рядом, наставив на него револьвер. Ник встал с другой стороны, достав институтский пистолет, чем вызвал ироничную усмешку ученого. Он с наигранным восхищением воскликнул: — Директор! Мы вас как раз вспоминали! — Объяснитесь. Нора абсолютно не похожа была на себя, когда разговаривала с подчинёнными: резкая, гордая, опасная. — Это вы объяснитесь, — поддержал интонацию Айо. — Как почивший Отец доверил своё место своей мамаше, оборванке из убежища, которую даже в глаза никогда не видел? Лицо женщины побагровело, она едва сдержалась, чтобы не выстрелить и заткнуть эту неестественно довольную рожу, всегда путавшую её с сотрудницей довоенной почты. Нора никогда не видела доктора без скорби столетий на лице, по крайней мере, со дня своего назначения. Айо продолжал: — Попутно расскажите, да поподробнее, каким это образом я помогаю синтам бежать из Института. Кто сейчас руководитель бюро робоконтроля? Алана Секорд? Не истинным ли предателям вы отдали моё место? Далее он ткнул оружием во всех по очереди: — Ржавая развалина, называющая себя детективом, писака из Даймон-Сити и ряженая выскочка из криокамеры. Почему я должен тратить своё время на вас? Почему Институт должен тратить время на грязь с поверхности? — Вы ведете себя хуже ребенка, Джастин. Обиженного ребёнка, — сухо констатировала Нора. — Я положил жизнь во благо науки, а потом появились вы и уничтожили мою карьеру. Я говорю с вами так, как вы того заслуживаете. Завязалась стрельба. Нора успела заметить, как Пайпер вырвала пистолет и тут же увернулась от лазерного луча. Оказалось, Айо прикрывала Чейз и несколько синтов. Видимо, охотника забрал рассерженный учёный сразу же после высылки на поверхность. И пусть противники всё ещё были в относительном меньшинстве, по боевым навыкам Чейз стоила троих. Нора тянула время, но всё же решила вызвать подкрепление через Пиб-бой. Х6-88 с ещё одним институтским охотником телепортировался сразу же, как получил сигнал. Появление Чейз удивило его. Единственная женщина-охотник вызывала в нём уважение, таких противников он любил и был первым, кто пришёл справиться о её показателях, когда синтов телепортировали из Акадии. — Х6, — Чейз плотоядно улыбнулась, и тут же съездила ему рукояткой пистолета по лицу. Чёрные очки рассыпались. — Помнишь, — он кувырнулся вперёд, ударил со спины. Институту был важен этот боец. Х6 с азартом соревновался с Чейз в боевых приёмах, но произнести код доступа никак не успевал. Это уже бесило. Он почти решил вовсе не отключать сослуживицу, а просто уничтожить, но на лице Норы прочёл отказ и пожалел о секундной слабости. — Синт Х… — охотник снова не договорил и, выругавшись, надел маскировку. Ника, Нору и Пайпер разделили синты. Все на одно лицо, с одинаковым оружием. Айо торжествующе отступал назад, наблюдая за пейзажем, уверенный в собственной неуязвимости, и, наверное, не до конца осознал момента, когда дерзкая журналистка нагло прикрылась им от выстрела. Перепрограммированный синт, попав учёному ровно между глаз, на какой-то миг оторопел, и этого времени хватило Пайпер, чтобы сбить его с ног. Девушка отстреливалась так смело, словно возможность отомстить Институту была самой первой, единственной, важнейшей мечтой всей её жизни. Она почти не задыхалась от очередного наплыва механических врагов, и не удивлялась, как до сих пор звуки выстрелов не слышат горожане. Впрочем, людская безучастность была ей знакома, а мэр… Его заинтересованность становилась всё очевидней. Вдруг что-то горячее ударило ей в живот и припечатало к стене. Со стоном падая на мокрую от радиоактивного дождя землю, Пайпер, казалось, совсем не почувствовала следующий выстрел — ровно поперёк груди. Ник тотчас прикрыл, вступив в бой со стрелявшим, но тот вдруг застыл, выронив пистолет. Глаза его потухли, синт превратился то ли в обычный манекен, то ли макет человека, по которому довоенные дети изучали анатомию. Х6 произнёс ещё два кода доступа, отключившие модели синтов. Чейз застыла, стоя на коленях. Видимо, охотник сумел взять её в захват со спины. Нора кинулась к подруге. Пайпер судорожно глотала воздух, из пульсирующих ран сочилась кровь, заливая рубашку и кожаное пальто. Карие глаза смотрели ровно на неё с нескрываемой любовью, но на слова сил уже не осталось. — Я с тобой, Пайпер, тише, — Нора крепко зажала рану под сердцем правой рукой, а в живот упёрлась левой, предварительно вколов стимулятор. Ещё один. И ещё один. Из зеленых глаз бежали слезы, только охотники не прочли боли голосе, услышав приказ своего директора: — Х6, немедленно доставьте пострадавшую в наш медицинский центр. Потребуйте от моего имени, при необходимости, заменить повреждённые ткани и органы. Охотник нахмурился. Вопрос задал за него Валентайн. — Хочешь превратить её в синта? — Я хочу сохранить ей жизнь, — грубо ответила Нора. — Имплантат в организме не превращает человека в синта. Выполняйте, Х6. — Нахождение вашей подруги в Институте ставит под угрозу… — Мой сын. Отец для всех синтов, нравится мне это или нет, — парировала Нора, — мечтал, чтобы Институт сосуществовал вместе с Содружеством. Это его воля, и у меня нет времени рассказывать вам об этом. Трудности можно пресечь путём выборочного стирания памяти, или вы ставите под сомнения технологии Института? — Никак нет, мэм. — Выполняйте. Охотник бережно поднял на руки, потерявшую сознание, Пайпер и тут же исчез. — Х8. Отправьте Чейз домой, предупредите о вмешательстве в систему. После, поручите от моего имени навести здесь порядок и, — Нора с сожалением посмотрела на бездыханное тело учёного, — похороните доктора Айо. — Выполняю, мэм. — Ещё кое-что, — она подошла к охотнику вплотную, — требую предоставить Нику Валентайну временный доступ в Институт. — Да, мэм. Ник буровил Выжившую взглядом, будто хладагент в нём закипал. Он ненавидел Институт, пусть причины больше являлись личными, чем подкрепленными додумками людей. — Ник, ты веришь мне? И он верил. Он не мог простить хладнокровное убийство невинного человека и мог только приветствовать, если Институт спасёт Пайпер. Но так ли чисты намерения давнего врага на самом деле? — Ник? — М? Он снова ощутил её прикосновение и слегка покачнулся, прикрыв глаза. — Идём со мной. Х8 тоже медлил с телепортацией и изучающе рассматривал Валентайна. — Я не знаю твой код. — Х8, Ник Валентайн не подлежит перепрограммированию. Он прекрасно справляется с поддержанием порядка в городе и не представляет угрозы. — Да, мэм. Я передам остальным ваш приказ. Но… кто он? В глазах охотника читался искренний интерес, никакой агрессии. Х8 мог сколько угодно спорить о праве доступа в Институт обычного человека, но никогда не задумывался об угрозе, разрешая пройти в телепорт подобному себе. — Синт второго поколения. Охотник ещё раз посмотрел в золотистые глаза Ника и коротко кивнул. Когда все трое оказались в стенах Института, учёные вовсю трудились над Пайпер. Половине из них казалось, что директор их более чем переоценивает и издевается, другим — это льстило, вызывая азарт. «Экспонат» с поверхности был смертельно ранен, но организм его яростно боролся за жизнь, пусть потерял много крови. Кто-то даже предположил, что всё дело в дозе радиации. — Больше никаких замен. Мозг не трогать. Только поддержать и укрепить работу сердца, — холодный голос Выжившей заметно ускорил работу тех, кто сомневался в правильности действий директора. Ник внимательно рассматривал окружающих. Большой круглый аппарат как раз закончил сканировать тело Чейз и принялся «колдовать» над её головой длинными металлическими спицами. — Система обнаружила ряд ошибок. Приступаю к исправлению, — возвестил механический голос, но Нора приказала прервать процесс, чтобы лично всё проверить. Х6 с интересом наблюдал за тем, какие кнопки она нажимает, на что чутьё детектива инстинктивно отреагировало: — Ох, — выдохнул он шумно, — я снова нуждаюсь в диагностике. Минутку. Подействовало. Х6 обернулся и следил теперь уже за ним. — Я делаю это реже, — не без гордости сказал охотник. — Этим синты третьего поколения отличаются от поколения вторых. В числе прочего. — Х6, синтов третьего поколения ведь разрабатывали на чьей-то основе, не так ли? Ник заметил благодарную улыбку Норы, которая сразу растаяла, когда охотник повернулся в её сторону. — Так точно, мэм. — Восстановление завершено. Перезагрузите систему машины, — возвестил механический голос, и Х6 произнёс код доступа. Чейз открыла глаза и тут же встала, прямо и гордо. — Синт, назови себя, — сухо попросил Х6. — Чейз. Охотник. — Я знаю, — торжествующе улыбнулся он, но на лице Чейз не дёрнулся ни один мускул. — Если ты знаешь, кто я, то знаешь и о том, что не нужно стоять у меня на пути. Х6 кивнул. Он сам любил произносить эту фразу среди поселенцев, которые «узнавали убийц по глазам». — Пора в отрыв, мэм? — машинально спросил Х6, вдруг представив, на что они способны, если будут сопровождать директора по Содружеству вдвоём. Отказ его сильно не тронул. Слава науке, Х6 так и не успел проследить, как Нора вбила в личностную матрицу Чейз способность помогать людям с поверхности и беглым синтам. Вернее, модифицировала старые данные, сохранённые ещё с Акадии. Выжившая не знала причины, но Чейз вызывала в ней большую симпатию, чем любой другой охотник Института. Женская солидарность? Ник взглянул на мертвенно-бледное тело Пайпер. — Думаешь, она простит тебя, если вообще останется прежней? Примет ли она себя? — Она поймёт, — отрезала директор. Стальные пластины вошли в тело. Что-то щелкнуло и зашипело. — Операция прошла успешно, — возвестила система, но девушка ещё минуту не шевелилась. Учёные, до сего момента заинтересованные итогом своих трудов, оживились ещё больше, когда Пайпер приоткрыла глаза. Давление тут же скакнуло, на что сразу отреагировали индикаторы состояния. — Спокойно, — призвала доктор Ли. — Я… синт? — Нет, — Выжившая села рядом, взяв холодную ладонь. — Ты — человек. Твоё сердце теперь стальное. Пайпер хотела что-то сказать, но судорожно вздохнула и обмякла. — Дать ей временное право доступа. По истечении не преследовать, — не оборачиваясь, мягко произнесла Выжившая, проведя по слипшимся черным волосам подруги. Валентайн улыбнулся. Он был рад, что не ошибся в девушке. Попытка оценить свои чувства, Ника Валентайна и, должно быть, синта тоже, определила главный его страх на сей момент. Он боялся ошибиться в ней, потому что полюбил. — Макдонах… Я права? — Да. Есть основания полагать, что он выходит из-под контроля. Мы с ним разберёмся. И восстановим твоё доброе имя. — Комбез, — она заметно злилась, и в то же время по её щекам текли слёзы, обводя нежную улыбку. Это простое прозвище, основанное только на том, что все жители убежищ носят комбинезоны, всегда забавляло Нору. В данной ситуации, оно подтверждало: Пайпер здесь, пока всё обошлось. — Тебе надо поспать. Тебя никто не побеспокоит. Один укол, и журналистка заснула. Ник был заметно напряжен. Он прогуливался по стеклянному полу, под которым струилась чистая вода и смотрел на синтетическую листву вечнозеленых деревьев, что тянулись вверх и выглядели по-довоенному настоящими. Ник это помнил. Настоящий Ник, умерший двести лет назад. Где-то в пустоте трубок и проводов, небрежно торчащих там, где не было кожи, в реке хладагента, заменившем кровь, текли живые человеческие воспоминания. Он не хотел их терять. Те, кого спас Ник Валентайн много лет делали его по-настоящему живым, и синтетическая неуязвимость придавала уверенности в том, что справедливость досягаема и непобедима. Если он достоин быть её инструментом, если умеет верно отличать хорошее от плохого, если простые люди верят ему, значит, Ник Валентайн жив. И он победил. Синтетическая суть и человеческий разум солидарно готовы биться за то, чтобы вложенные усилия не распались на атомы по решению… Выжившей? Нет, она так не сделает, она не предаст. Ник вдруг вздрогнул и огляделся, поняв, наконец, что совсем один. Вокруг было тихо, ведь директор не любила, когда кто-то вторгался без спросу в её комнату. Лишь дети могли играть там часами, завороженные игрушками, принесенными с поверхности. Что за влияние на этих синтов имеет та, которую здесь зовут Матерью? Наука, должно быть, никогда не достигнет понимания того, каким образом усовершенствованные синты обретают составляющую человеческих чувств. Может, это действительно сбои в системе, но стереть память — это самое простое. Гораздо сложнее — попытаться понять, дать название, расписать по формулам этот «вирус», принять его, как что-то нормальное. Валентайн улыбнулся. Ему нравилась «системная уязвимость», призывающая помнить погибшую много лет назад любимую, сладость мести за её гибель. Все то, что живо в нём от Ника Валентайна — человека. Он осознавал: одна история завершилась, дав начало другой. И, наверное, детектив всегда мечтал об этом новом, живом чувстве, окунувшись в которое, получит шанс переиграть ту старую историю на новый лад. В ней любимую у него не отнимут, а он действительно полюбил. — Ник. — Пора в дорогу? Нора не отвечала, загадочно глядя в золотистые огоньки его глаз. — Я подумала, вдруг ты хочешь подлатать в себе что-нибудь, пока мы здесь? Пайпер как раз проснется… — Подлатать… что? — Ник нахмурился, сразу подумав о памяти, хотя, по правде сказать, и в ней охотно бы покопался. — Перед прибытием сюда ты сам сказал, что тебе нужны ответы. Ты получил их. Теперь ты видишь, чем я здесь занимаюсь и как. Я хочу в знак перемирия предложить тебе помощь: устранить некоторые внешние дефекты. — Тебе не нравится, как я выгляжу? — рассмеялся Ник. — Старый синт больше тебя не устраивает? Директор подхватила настроение и осторожно коснулась кожи на лице друга. Она находила особый шарм в неглубоких морщинках у его глаз, голосе с хрипотцой, можно сказать, она любила в нём всё, вплоть до оттенков. Но уродливые «дороги», берущие начало от висков и обрывающиеся где-то в районе ног, рисовали в голове картинки ужасающих экспериментов, боёв. Норе хотелось стереть эти «памятки». Просто в знак начала новой жизни. — Полностью устраивает, — она широко улыбнулась, прищурившись. — Просто хочу обновить. Ты помог мне однажды, поддержал. Я нашла Шона. Так вышло, что… впрочем, у тебя, как детектива, никогда не было простых дел. Я сделала выбор. Мой сын, не по моей вине, вырос непростым человеком. Но я его поддержала. Доверилась. Теперь он доверил мне Институт. А ты доверился мне, простил, потому что знаешь, я, как директор, не позволю причинить людям вред через Институт. И не позволю людям уничтожить технологии, которые призваны помочь Содружеству. Я просто хочу отблагодарить тебя за то, что ты рядом. — Да, круг замкнулся, — найдя установившуюся тишину неловкой, ответил Ник. — Сначала ты попыталась поверить мне, придя в агентство. А теперь пришло время мне поразмыслить над твоими поступками и попробовать поверить. Хорошо, — он усмехнулся, — режь. Я не чувствую боли. — Это будет приятно. Она развернулась, убрав руку, и уже была у выхода, когда вдруг ясно услышала голос давнего врага за спиной. — А я тебе сказал, как раньше — не будет. — Ник? Оскал синта, как и голос, принадлежали Келлогу. — Надо было тебя прикончить, когда ты была в заморозке. После этих слов Валентайн рухнул на пол, а вокруг его головы образовался и померк сноп серебристых искр. Выжившая с надменным видом опустила плазменный пистолет. — Я опять? — детектив встал и размял шею. — Если пойду против тебя — добивай. — Мы это исправим, — решительный голос укрепил веру в хороший результат. Она скрылась в коридоре, не собираясь слушать возражений, а он и не пытался отрицать, что сам хотел завести с директором разговор о Келлоге. Скорее всего, возможность избавиться от этого изъяна в системе тоже сыграла свою роль в решении вернуться в стены Института. Несмотря на то, что детектив не любил канючить о подобных слабостях и старался решать их сам, в его синтетическом теле место для мерзавца Келлога явно не нашлось. Лишь бы учёные Института своими благими намерениями не влезли куда глубже. Ник смело вошёл в нужный отдел, но вдруг ощутил острую необходимость бежать. Вся его одухотворённость, все его стремления, желания — это с ним ведь уже было. Только тогда он был человеком и не знал, на что подписался. — Не переживайте. Ничего сверх нужного, — сказала совсем молодая девушка и помогла Валентайну сесть в кресло. Наручники сковали его руки и ноги, заставляя ощутить себя преступником, но это Ника это не смутило. Он и это отдалённо помнил: когда начнётся работа с вживлённой в мозг программой, детективу придётся пройти через прошлое и настоящее по нескольку раз, а там было мало чего хорошего… до Норы. Мужчина средних лет, с небольшой щетиной, всё в том же бежевом пыльнике и шляпе, со средней длинны черными волосами и глазами цвета неба. Так о Нике Валентайне рассказывала матери Дженнифер Лендс… его невеста. Прекрасная, невинная девушка, погибшая от выстрела в спину ранним утром. Король преступного мира, Эдди Уинтер заплатил за это двести лет спустя, и Нику должно было бы стать легче. Только, как оказалось, такие раны никогда не заживают, ведь у некоторых преступлений нет срока давности. Дженнифер… Валентайн видел её сейчас как наяву. Улыбающаяся всему миру, с растрепавшимися каштановыми волосами, в тоненьком розовом платьице и очках-хамелеонах она махала ему рукой, стоя на горячем песке калифорнийского пляжа. Она прощалась с ним. Ник умолял оставить ему это. Пусть не имел, должно быть, право на чужие воспоминания. Только детектив Ник Валентайн слишком глубоко, как нечто родное, пророс в синтетический организм. Он отпускал прошлое, готовый принять настоящее, сохранив в себе чувство к крошке Дженни. Сам факт его существования твердил о том, что у него есть отличная возможность бороться с преступностью, как и раньше, двести лет назад. Какая разница, синт он или человек? — Ошибки исправлены. Повреждений не обнаружено. Можете открыть глаза, — возвестила система. Если бы все они понимали, как ему не хотелось сейчас просыпаться…***
Пайпер попробовала вздохнуть и тихо застонала. Она чувствовала внутри металл и пусть внутренне благодарила за возможность жить, сердечную броню хотелось вырвать. — Вам надо лежать, мэм, — сказал синт, отложив швабру, которой вытирал с пола остатки крови. Видно операция имела свои неприятные последствия, пока журналистка находилась без сознания. Спустив ноги с кушетки, она согласилась с синтом-уборщиком. Тело словно никогда не принадлежало ей. В помещение вошёл Х6-88 и встал в дверях. Изучающий взгляд скользнул по исхудавшей женской фигурке в белом халате, а после обратился к терминалу в дальнем углу. — Сканируешь? Охотник ответил не сразу: — Уведомляю вас о том, что здесь вам временно предоставлены права гостя. Следуйте правилам, и с вами ничего не случится. Попытки проникнуть в запретные зоны будут строго пресекаться. — Например? — Охрана Института вправе стрелять на поражение в случае применения оружия к сотрудникам и директору Института. В случае кражи вами документов или технологий, вы будете немедленно найдены и умерщвлены, согласно приказу директора Института. — Директора? Пайпер поджала губы, в горле образовался ком. — Согласно приказу директора Института, Х6, в случае кражи вами документов или технологий, вы будете арестованы до выяснений всех обстоятельств. Огонь на поражение разрешён только в крайнем случае. Появление директора отозвалось в теле Пайпер приятной дрожью. — Проверка информации. Ошибка исправлена. Жду приказаний, мэм. — Займитесь делом, Х6. С гостьей я побеседую без вашего участия. — Слушаюсь, мэм. — В случае обнаружения дальнейших ошибок, будете полностью перепрограммированы. Охотник медленно обернулся. Синты третьего поколения понимали и воспринимали гораздо больше и глубже, чем обычные синты. Пронзительный взгляд ударился о неприступное выражение лица директора. — Как угодно, мэм. — Ты важная персона, — тихо произнесла Пайпер, когда Х6 пропал из виду. — Он много на себя берёт. Его плавит при любом отклонении от правил Института, при любой помощи людям с поверхности. Постоянно предупреждает меня о «необратимых последствиях, в случае неправильного поведения», но, — она загадочно улыбнулась, — забывает важную деталь. Я — директор. Пойти против меня — это тоже значит пойти против Института. А он не способен на это, беспрекословно защищает его интересы. Такая информация не укладывается в матрице Х6. Что если, отклоняясь от правил, я действую в интересах Института, а ему это не нравится? Он обещал Кордсворду, что расплавит его, если со мной что-то случится. А я пообещала самому Х6, что перепрограммирую «в случае ненадлежащего поведения». Впрочем… зачем мы о нём? — Выжившая села на край кушетки, помогая Пайпер лечь. Голос сделался томным. — Как ты себя чувствуешь? — Я нашпигована металлом, — она печально улыбнулась и застонала, почувствовав, как подруга коснулась ладонью ранения, потом спустилась ниже, прощупывая. Тело Пайпер отзывалось, жадно ловя тёплые касания, и вместе с тем вздрагивало от боли. Грудь тяжело вздымалась. — Я не могла дать тебе умереть. Пайпер потянулась к девушке, но, скованная тупой болью, вновь упала на накрахмаленную простынь. Прогнулась в спине, словно сталь, обвившая разорванное сердце была намагничена и тянулась к потолку. Журналистка не слышала, как директор крикнула медикам. Очнулась в комнате светлее прежней, и теперь вставать было проще. Она даже дошла до балкончика, что несказанно обрадовало. Внизу туда-сюда сновали ученые, общались о чём-то своём синты. Институт был велик и действительно прекрасен, черт возьми. Если довоенный мир действительно выглядел похожим образом, в лучшем своём варианте, то Пайпер была бы счастлива прожить в нём жизнь вместе с сестрой: без рейдеров, радиации, с любимым человеком рядом. В коридоре слышался чей-то шёпот. Журналистский слух мигом отстранил от него посторонние звуки. Пайпер притаилась возле стены. — Всё равно, директор сильно рискует, приводя её сюда, — сказал мужской голос. — Это у них семейное, — ответил женский. — Девушка умирала и, судя по всему, её жизнь крайне важна. — И что теперь? Таскать сюда всё Содружество? — Отец хотел, чтобы мы стали ближе. Когда-нибудь, мы вернём поверхности нормальный облик и даже выйдем вперёд. — Ха, — усмехнулся мужчина, — ты веришь в это? Мир уничтожен. Люди перебиваются, чем могут и когда-нибудь вымрут потому, что создавать в этом радиоактивном мусоре семьи — это безумие! — Брось. Ты читал отчёт синта, засланного на одну из ферм. Он писал, что сама Земля стремится жить. Культуры, которые были посажены в этот, как ты выразился, мусор, цветут! А, значит, у мира есть шанс. — Надеюсь, это не единичный случай. Спасибо Матери, не позволила синту погибнуть от рук этих истериков. Его чуть не раскрыли. — Он и об этом писал. Человек не поверил в то, что глава семейства бросил пить за пару-тройку дней. Начал заниматься хозяйством, перестал колотить жену и сына. Так кого угодно можно записать в синты. — Настоящего отца семейства тоже не узнали бы сейчас родные. Мы бились с его зависимостью довольно долго, чтобы он вспомнил себя юношей, влюблённым в генетику, — фыркнул мужчина. — Теперь вон сколько гонора. — Он опустил руки. А кто не опустил? У кого война не отбила желание жить? Пайпер заслушалась, не заметив, как по щекам потекли слёзы. — Эта журналистка, — продолжила женщина, — действительно будет представлять опасность, если не донести до неё хоть немного правды, за которую она так сражается. Мать верит этой девушке, как себе. А, значит, я тоже. — Думаешь, я — нет? Просто… всё происходит слишком быстро. Всем подряд здесь точно делать нечего. Пайпер снова вышла на балкон. Услышанное складывалось в её голове в толстую папку и бережно перевязывалось красной лентой. Цвета крови и войны… которая никогда не меняется. — Привет. Она увидела позади себя маленькую рыжую девочку со свёртком в руках. Пайпер здесь ещё не видела детей. — У меня твои вещи. Можешь переодеться и спускаться к лифту. Тебя там ждут. — Спасибо, — оторопев, Пайпер встала на колени перед ребёнком. — Как тебя зовут? — Элис Томпсон, — с улыбкой ответила девочка, но напряжение журналистки только усилилось. — Ты… человек? — осторожно спросила она. — Да. Мы с сестрой, мамой и папой живем здесь очень давно. Моя мама занимается разработкой синтов, а папа технической поддержкой технологических систем. Тебе нравится у нас? Она разговаривала с искренней гордостью в голосе. Девочку явно никто не крал, не промывал мозги, не мучал, не зомбировал, как ожидала Пайпер, и думало большинство людей Содружества. Информация, долетавшая до неё, тогда ещё в полубессознательном состоянии, твердила о том, что похищенные люди становятся учёными Института по собственной воле. — Я… я не знаю, — призналась Пайпер, но вовремя опомнилась. — Непривычно. На поверхности не так красиво и чисто. — А как твоё новое сердечко? — Бьётся. Работает, — журналистка улыбнулась только теперь и легонько хлопнула девочку по плечу. — А… кроме тебя с сестрой здесь больше нет детей? — Есть ещё Квентин и Шон. Шон — первый ребёнок-синт. Он создан по приказу Отца. Его собственная копия в маленьком возрасте, созданная на основе ДНК. — Значит, Отец — это и есть сын Норы? Девочка закивала. — Странно, правда? Он ведь старше её. Жалко только… Шон больше не вырастет. Поблагодарив за всё и попрощавшись, Пайпер спустилась вниз. Она молча шла за Норой по Институту, наблюдала за синтетическими животными, любовалась растениями, но всё же призналась, как сильно соскучилась по закатам, рассветам, морю и звёздному небу. — Я тоже, — шепнула Нора. Сердце кольнуло, но на сей раз боль была приятной. — Готовимся к телепортации. Пункт назначения, — она не договорила, взглянув в сторону отдела роботехники. — Решили бежать без меня? Обновлённый и в то же время прежний Ник Валентайн с мягкой хитринкой в улыбке, медленно и гордо двигался к ним, поправив шляпу. Обновлённая кожа без трещин смотрелась совсем как настоящая и только, намеренно оставленные, несколько морщинок у золотистых глаз выдавали в нём, единственного в своём роде, Ника Валентайна. — Только тебя и ждём, дружище, — Нора коснулась щеки синта и взяла за руку, вновь посуровев. — Пункт назначения: Сэнкчуари-Хиллз.***
Была глубокая ночь. Все трое выпили в баре и единогласно решили не вспоминать ни о нападении на Пайпер, ни о внезапной пропаже мэра Даймон-Сити. — Можно я напишу статью? — вдруг спросила Пайпер, будто извиняясь. — Больше для себя. Хочу понять то, что чувствовала… там. — Я тоже напишу. Потом сверимся, — улыбнулась Нора. — Спасибо за доверие. Знаю, это сложно. — За тебя лучше всего говорят поступки. Ты помогаешь людям, и люди идут за тобой, генерал минитменов, — Ник подмигнул, коснувшись её руки. Нора изменилась. Он чувствовал это сегодня, как никогда прежде. Это была уже совсем не та Нора: дикая, напуганная, злая, выбравшаяся из холодного и мёртвого убежища в не менее мёртвый мир. Не та, которая первым делом бросилась на поиски украденного сына, ведомая одними любовью и уверенностью в том, что разберётся со всем сама. И к чему отрицать — действительно смогла, не опустила рук. Не та, которая боялась рассказать ему всё без утайки, придя в детективное агентство — Ник в подобной ситуации тоже никому бы не поверил. Нора стала твёрже, научилась доверять, но проверять, принимать такие решения, какие мало кто смог бы. Ник вспомнил как вооруженный до зубов, наглый убийца Келлог с двумя синтами за спиной спросил, готова ли она… умереть? И получил ответ: «Как никогда». Ответ, окрашенный в улыбку и слитый с очередью минигана. Ответ победителя, матери, которая за своего ребёнка пойдёт на всё. И пошла, окропив пол его кровью. Шон, помнится, был удивлён, что двести лет в ледовом заточении не отняли у Норы любви к нему — уже совсем не мальчику, а шестидесятилетнему мужчине и, так случилось, директору Института, который только на пороге смерти решился на эту встречу. — Знаете, что означает Сэнкчуари-Хиллз? Заповедные Холмы, — тихо произнесла Нора. — Когда я выбралась из убежища 111 и пошла по знакомым улицам, меня увидел Кордсворт. Он, мой храбрый робот, так радовался, прикидывался, что ничего нет. Рассказывал, что к моему приходу отдраил полы, вымыл полуду и спрашивал, скоро ли придет муж с малышом Шоном. А потом… разрыдался. Роботы слёз не льют, но он захрипел, затрясся, словно в ознобе. Я тогда пообещала, что всё исправлю, обняла, и вдруг увидела, что дерево посереди нашего городка усыпано листьями, словно золотом. Все сгорели, а оно стоит, сияет, как маячок надежды. Единственное, что осталось от большого вечнозеленого леса. Возможно, когда-нибудь этот и другие города снова оживут, а не будут создавать иллюзию жизни. — А я ведь так и не пошла к сестре, — с грустью присоединилась к разговору Пайпер. — Мой маячок надежды, если в меня, то точно влип во что-нибудь весёлое. Комбез, ты не сильно обидишься? Я хочу побыть с ней без лишних глаз… То есть, твои совсем не лишние, — она путалась в словах и мотала головой, будто так получится прогнать опьянение. Нора вспомнила о дозе аддиктола в кармане, но Пайпер запротестовала, сославшись на крепкий сон именно в подобном состоянии. Опасаться относительно некого. Защита в эти места и самого мелкого радтаракана не пропустит. — Если кто-то начнёт пудрить твоей Нат мозги, зови меня, — прищурился Валентайн, заметно повеселевший с их возвращения. — Поиграю с ними в игру под названием: «У Ника включился режим самоликвидации». Бип. Бип. — Уже можешь начинать. Для профилактики, — рассмеялась Пайпер.***
Нора уложила подругу на уютную кровать в бывшей комнате Шона, которая почти не изменилась с их последнего визита. Посторонним сюда было особенно запрещено заходить. Выжившая коснулась блестящей гирлянды на рождественской ели и с грустью посмотрела на пустую колыбель. Над ней крутился диско-шар — такие украшения устанавливались Норой в домах в память о погибших детях. — Комбез, — позвала Пайпер, практически проваливаясь в сон. Где-то недалеко играл музыкальный автомат, а по радио на кухне, набравшийся уверенности мальчик, наверное, впервые объявил, что в Даймон-Сити всё хорошо. Нора специально настроила старенькую технику на эту волну. — Пайпер? Их ладони соприкоснулись, прикосновения переросли в объятия, а к объятиям добавились робкие, а затем настойчивые поцелуи. Пайпер любила эту женщину гораздо сильнее, чем показывала в такие редкие минуты мира и спокойствия — принимала во внимание тот факт, что Нора не всегда отвечает взаимностью, когда целуют слишком навязчиво. Чувство, давно переросшее в одержимость, призывало забыть о Нике, который прогуливался сейчас по тротуару, и к которому Пайпер всё же придётся Нору отпустить. С ней она могла чувствовать себя кем угодно: заботливой сестрой, нежной любовницей, годовалой крошкой, бьющей погремушкой по всему, что видит. Стародавние слухи об Институте, страшные сказки о похищениях рисовали в помутневшем сознании картинку, где Пайпер целует совсем не Нору, а холодного синта. Сейчас, едва прижившееся сердце, содрогнётся от прицельного выстрела в спину и замолкнет навек… Но Нора лишь бережно опустила подругу на чистую простынь, поцеловала в висок и пожелала доброй ночи, задержавшись в дверном проёме. Одержимость этой женщиной пугающе внушала Пайпер, что возможная смерть от её рук будет блаженством, а самую страшную боль принесёт разлука. Ничего. Она отпускает любимую ни с кем-нибудь, а с Ником Валентайном. Пайпер видела много раз его рукопашную технику боя. Врасплох этого синта застать было практически нереально. — Люблю… — прошептала журналистка с улыбкой и тихонько засопела.***
Ник и Нора покинули пределы Сэнкчуари на рассвете и скоро оказались там, где всё закончилось… и началось. Возле убежища 111 с его страшной историей, с экспериментами, ледяными реками, где навечно уснули «избранные подопытные». По неведению, на беду свою, взамен на небольшую отсрочку гибели, записавшиеся в программу Волт-Тек. — Я приводила сюда всех своих друзей, — произнесла виновато Нора. — Смотрела за реакцией. Когда Х6 принёс соболезнования, я едва не напомнила, что он не способен на них. — Согласен. Нельзя верить тому, кто говорит прямо о том, что гибель для людей Содружества — лучший итог. — Поэтому я частенько забываю, что ты тоже синт, — Нора сказала это с такой нежностью, что Ник всерьёз стал опасаться за «здоровье» своих микросхем. Они спустились на лифте. Убежище встретило привычным холодом. С трудом открывающиеся и намертво запертые криокамеры навечно сохранили тела мужчин и женщин, уснувших в тревоге, не успевших до конца осознать, что пережили падение бомб, питающих надежды, что после пробуждения их ждёт новая жизнь. Уверенно ступая по льду, Нора остановилась у последнего «гроба» с правой стороны. Тот, что напротив, когда-то отведён был ей, и теперь пустовал. Обернувшись на него, она вспомнила свой самый жуткий реальный кошмар, вспыхивающий в сознании всякий раз, когда ложилась спать: пробуждение, две фигуры, одна из них — женская, полностью закрытая защитным костюмом. Тогда Нора ещё не знала — это Элли Филмор из Института. Второго человека она запомнила в лицо. Он назвал её «запасным вариантом», убил мужа, забрав с рук сына, хотя приказа убивать у него не было. — Нейт не хотел отдавать Шона, — обронила Нора, закрыв «свою» криокамеру. — Тогда Келлог выстрелил. Я заснула опять. Оказалось, это Шон разбудил меня и выпустил отсюда. Уже взрослый Шон. Чужой, но родной. Мой мальчик. Нора развернулась и опустилась на колени перед застывшим телом мужа. Припала к ледяной руке и взглянула в умиротворённое лицо, сперва не обратив внимания на прикосновение Ника. Нейт, скованный ледяным коконом, как и все в убежище, будто бы спал, положив голову на плечо. В сознании вспыхнул испуг, а затем ненависть к тем, кто начал ту войну. Вспомнилось, как они вместе бежали сюда, в надежде спастись. О, нет, не в надежде, они просто имели право. Уж кто-кто, а власти наверняка заняли первые места в своих бункерах, до того приказав бомбам упасть на землю. К черту. К черту это всё. Уже некого винить, и давно. «Впустите нас! Мы есть в списках!» — приказал собственный голос в голове Норы. Это сейчас, уже спустя двести лет, она знает, что способна тогда была, будь у неё оружие, перестрелять этих мерзавцев, играющих в богов. А потом упали бомбы. Ей было страшно всего секунду. Взрывной волной смыло всё, что она любила. А после неё… Нора проснулась одна. Единственная выжившая в убежище. Кордсворт… он всё ждал её дома, подметая разрушенный дом. Двести лет. Он ждал двести лет. Нора включила голозапись, которую всегда слушала в этих стенах. На ней навсегда запечатлелись голоса Нейта и их общего малыша.* Х6 появился внезапно, твёрдой походкой прошел по льду и встал напротив. — Синт, — на самом деле, Нора не хотела так его приветствовать, но выражение лица именно этого охотника вызывало в ней желание назвать код доступа, предрекая возможную агрессию. Нора боялась не его самого, а того, кем может стать Х6 в случае какого-нибудь «замыкания принципов». Как ни крути, Содружеству известны случаи, когда синт начинал бой только из-за непонравившейся еды в баре. — Мэм. В целях обеспечения вашей безопасности, мне поручили загрузить в ваш Пип-бой код доступа вашего спутника. Ник насторожился. Значит, в случае неугодных действий Институт может легко отключить его, восстановить память, или стереть её совсем. Превратить в марионетку, даже без согласия Норы. — Подготовка к телепортации. Я один, — отрапортовал Х6 и тут же пропал, посчитав разговор законченным. — Спасибо, — сказала Нора в пустоту. Её ироничная улыбка насторожила Валентайна ещё больше. Нора повернулась к нему и коротко поцеловала в висок. Так легко, ненавязчиво, невольно напомнив старому детективу о погибшей от рук бандитов любимой. — Они считали этот код, когда латали тебе раны, но у меня тоже есть свои секреты. — Например? — Валентайн прищурился, пряча наивное желание просто быть рядом, разрешить Норе любую шалость. — Настоящий код у меня в Пиб-бое. Я никогда его не использую во вред тебе. Тот, который дал мне Х6 — подделка. Нора улыбнулась и ненадолго замолчала. — Я не боюсь тебя, — она поправила ворот его старенького пыльника. — Ты скорее причинишь боль себе, чем мне. Ты веришь мне. А я верю тебе, синт ты или человек. — Имею ли я право любить тебя, Нора? — Ник сказал это тихо и пошёл к лифту, так и не услышав ответа. На тёмно-синем небе сверкали звёзды, давая надежду миру на новое утро. Нора в своём красном платьице с паетками прилегла прямо на расстеленный плащ охотника. Редко встретишь девушку, которой идёт всё, включая неуклюжую силовую броню, которую так любит Х6, и которую так не любила носить она, словно не ощущающая ни жары, ни холода, ни радиации. Возможно, двести лет назад она тоже не проснулась в убежище 111, и теперь лишь призрак. Тень, которую так осуждает Х6 за риски, когда директор ходит над пропастью, рубит рейдерам руки, соблазнительно и гордо ступая вперёд. Охотник словно воспринимал её пятилетней девочкой, а не сложившейся личностью, которая, представьте себе, знает, что такое оружие и умеет модифицировать его. Именно общение с Х6 породило в голове Норы мысль, что этот вечный победитель, пусть не показывает, но искренне оскорбляется, когда не нужна его помощь, и до смешного обижается, когда слышит приказ не путаться под ногами. Ник доверял всем поступкам Норы, поражался смелостью, а не падал мостиком через лужицу, чтобы она прошла и не запачкалась. Он восхищался ей. И сейчас, лёжа рядом, упивался мыслью, что редко вот так смотрел с кем-то на небо. Золотые огоньки, называемые глазами, слегка подрагивали, а внутри ощущалось тепло. Ник научился его чувствовать. — Имею ли я право любить тебя, Нора? — вновь повторил детектив, не страшась больше ответа. Какая разница? Он в любом случае не потеряет её, как когда-то Дженнифер Лендс, что робким лучиком солнца прошла через всю его жизнь, через сердце, часть которого Ник готов был отдать теперь Норе. Нейта Нора никогда не перестанет любить, за это он ценил её ещё больше, и вот на такую преданность не смел претендовать. Нора моргнула, прильнула к его плечу и блаженно закрыла глаза, словно в жилах Ника текла живая горячая кровь. Что-то внутри оборвалось и посыпалось. Лишённый необходимости спать, Валентайн дождался, когда Нора уснёт, и, укрыв её своим пыльником, занял обзорную точку, чтобы видеть дремлющий Сэнкчуари. Он всегда поражался, как его любимая умудрилась приручить троих когтей-смерти: мифического, светящегося и хамелеона таким образом, чтобы они защищали поселение. Хищники грузно ступали по дорогам и показывали фермерам змеиные язычки, когда те пытались отогнать их от окон. — Я легкомысленная, да? Ник покачал головой, заслушавшись голосом Норы. Главное, что грядущий день будет принадлежать только им двоим, и если для сохранения гармонии понадобится дюжина самых свирепых хищников Содружества — он согласен.