Room 138

      Лежа на спине тяжело дышу и смотрю на свет. Мысли сотнями крутятся в воспаленном мозгу, словно назойливые мухи, но все они не имеют никакого смысла. Единственное о чем я жалею — что не успел поговорить с Беном. Не успел извиниться в сотый раз за свое скотское поведение. Я обещал ему, что исправлюсь.       Я солгал.       Не успел сказать, что люблю его, люблю так сильно, что он и представить себе не может. Каждый раз я откладывал это на потом, лишь бы не услышать «прости, Дэнни, ты замечательный, прекрасный, самый лучший человек на свете, но ты мой друг». Жалкий трус, готов был напиваться каждый день до забытья, давая глупым девкам, жаждущим моего внимания обслуживать меня. Черт, такое ощущение, что передо мной всегда кто-то стоял на коленях. Вот только это ни хрена не помогало.       Я продолжал пить, курить, втирать в десна соли, кислоту, сжигая рот. Хер кто может представить, как больно не то, что петь, говорить после такого практически невозможно. Только глазастый Брюс иногда мог разглядеть кровь в слюне, что я сплевывал на сцене. Поэтому я всегда стараюсь от него отойти, по привычке. Связки, они разбиты, разорваны, «раздрочены», как говорит Джеймс. То, что я творил на студии вообще уму непостижимо. Горло болит, когда по нему прокатывается очередная стопка водки. Оно буквально горит огнём, но я никогда не умел останавливаться. Слишком слаб, сломан и устал. Кто знал, что жизнь музыканта такая хуйня?       Солнце медленно поднимается, а я, видимо, уже не поднимусь.       Блять, Бен расстроится. Он постоянно пытался меня исправить, а я старался оградить его от этого дерьма. Два дурака, пытающиеся защитить друг друга. Это раньше мы могли вместе бухать, закидываться таблетками и устраивать бешеные групповушки, переходящие в какие-то оргии. Вот только Бену все это особо не нравилось. Да, прикольно, но я видел его взгляд, слышал его стоны по утрам в ванной. Это не его.       Тело бьет крупная дрожь, кровь стучит в висках. Нет, пожалуйста, нет.       Я уже давно не таскаю его с собой, по всем этим пьянкам. Возможно, что зря — сейчас он был бы рядом. Бен бы мне помог, как и всегда.       Но вчера мы в сотый раз поругались из-за моих «пагубных пристрастий». Бен орал, что я убиваю себя (забавно, он оказался прав), что я разрушаю свою карьеру, его карьеру, наши жизни, репутацию и уничтожаю остатки уважения к своей персоне. А в конце его лицо исказилось от боли, такой сильной, что изменился даже голос:  — Дэнни, я не могу смотреть, как ты убиваешь себя. Почему ты не понимаешь этого? Я не хочу потерять тебя, я не переживу, если ты уйдёшь.       Дышать тяжело, задыхаюсь, рёбра будто сжимаются. Легким в груди тесно, как и моему сердцу, оно рвётся из груди.       Боже, когда все закончится надеюсь, я хотя бы не обоссусь. Потому что мочевой пузырь полон, а я знаю, что происходит с человеческим телом после смерти. Хочу сохранить хоть какое-то достоинство.       Надеюсь, Бен заберёт мои гитары. На остальное плевать, но я не хочу, чтобы кто-то другой на них играл. Хочу, чтобы он пользовался ими и вспоминал меня. Хоть что-то хорошее обо мне. Плохие воспоминания всегда забываются, и хоть у нас немного счастливых моментов, он все помнит. Это же Бен.       Господи, ну почему именно сейчас? Я не хочу умирать, мне всего 23. Я ничего ещё не успел, не пожил. Иронично — я-то надеялся на «клуб 27», но не смог протянуть дольше. Ну да и куда дальше? Мне и так будто 40 лет, что на вид, что по ощущениям.       Телефон разрывает тишину. Звук глухой — я лежу на нем, телефон вибрирует в заднем кармане джинс. Это он звонит, я знаю.       Телефон звонил дважды. Бен всегда такой — он перезванивает один раз, боясь помешать кому-либо. То ли дело я — трезвоню, пока трубку не возьмут. Десять, двадцать раз, прозвоню всех знакомых, кто мог бы быть рядом. Это Брюс у нас воспитанный и тактичный, не я.       Господи, пожалуйста, дай мне второй шанс. Я не хочу умирать в одиночестве, лёжа на полу в этой дешевой гостинице. Окей, пусть хотя бы Бен придёт, я так хочу его видеть.       Кровь закипает в моих венах. О, Господи, как больно! Боль не прекращается. Я готов умереть, если это означает, что все это закончится.       Стук в дверь, крик. Голос доносится как сквозь толщу воды — в ушах шум крови. Не могу сразу сообразить, кто это.  — Дэнни? Мать твою, открывай, сука! Какого хрена ты трубку не берешь, чертов алкаш? Дэнни!       Мое зрение затуманивается, и свет исчезает. Пожалуйста, вытащите меня отсюда.  — Дэнни!       Прости, Бен, кажется уже все. Хотя бы услышал тебя, хотелось бы конечно, что-нибудь поприятнее твоих матов, но и они сойдут. Твой голос как всегда, успокоил меня. Я больше не боюсь.       И вот вокруг меня стены, которые сохранят воспоминания об этом моменте. Я никогда не думал, не могу поверить, что я умру вот так.       Сквозь туман я увидел лицо, мой второй шанс на другую жизнь, которую я смогу прожить. Как ты смог простить меня?       Прижми мою голову к своей груди, скажи мне, что все хорошо, что бояться нечего, это то, что мне сейчас нужно. Скажи «прикрой глаза и отдохни».       Вместо этого Бен с криком хватает меня за футболку и встряхивает грузное тело так, что глаза слегка приоткрываются. Паника в его голосе, в серых глазах, в движениях рук.  — Дэнни, Дэнни, ты чего, нет, пожалуйста, ты не можешь. Дэнни!       Судороги волнами прокатываются по телу. Пытаюсь сказать Бену что-то, но изо рта вместо слов вырывается кровавая пена — я чувствую металлический привкус во рту. Страх парализует тело, я слышу как Бен в ужасе кричит, зовет Джеймса. Бен все еще пытается, хлопает меня по щекам, трясет за плечи и наконец-то прижимает мою голову к своей груди. Прости, Бен, дальше тебе придется делать это дерьмо самому, я бол…  — ДЭННИ!

***

      Пик. Пик. Пик. Пик. Пик.       Блять, что за противное пищание? Глаза с трудом открываются. Во рту так мерзко не было даже при самом диком похмелье. Из руки тянется капельница (не представляю, как они нашли, куда ее воткнуть), на пальце пульсомер. Ну… На чистилище не похоже.       Бен скрючившись спит сидя на стуле, подбородок прижат к груди, кудри полностью скрыли лицо. Кажется он сейчас упадет. Во рту настолько пересохло, что я не могу позвать его. Боковым взглядом замечаю какое-то движение с другой стороны.       Это Джеймс. Он сидит, заткнув уши наушниками и играет во что-то на телефоне, а рядом навалившись на его плечо спит Сэм. Джей только изредка бросает на него взгляд, проверяя, не падает ли он. О Брюсе-то никто так не заботится.       Наконец, Джеймс заметил краем глаза мои жалкие телодвижения. Он посмотрел на меня, дернулся, потом глянул на Сэма, на Бена, и снова на меня. Затем приняв решение громко зашептал:  — Бен! Бен! Бенджамин Брюс, твою мать, проснись!  — Отвали, Джеймс! — сонно пробормотал тот в ответ.  — Бен, он пришел в себя!       Бен практически падает со стула — с такой скоростью он возвращается в реальность. Сэм тоже неразборчиво бурчит и Джеймс шепчет ему что-то, обнимая за плечи. Бэттли медленно просыпается.       В секунду, с грохотом, Бен подтаскивает свой стул к кровати. Вот сволочь, голова же болит. Соображать трудно — мысли как будто с задержкой поступают в сознание. Что за хрень в этой капельнице?  — Дэнни, сраный наркоман, я уже думал не увижу тебя снова!  — Я тоже рад, что не умер, Бен, — горло саднит после долгого молчания, часть фразы — просто неясный сип.       Джеймс слегка кашлянув обозначает своё присутствие:  — Бен, мы пойдём поищем Кэма. Тебе принести кофе?  — Да, спасибо, не откажусь, — отвечает он, не отрывая от меня пристального взгляда. Дверь захлопывается и мы остаёмся одни. Взгляд Брюса красноречивее любых слов.       Я опять облажался, в сотый, тысячный раз. Бен тяжело вздыхает, а затем наклоняется, уткнувшись лбом в кровать рядом со мной.  — Ты хотя бы немного понимаешь своим жидким мозгом, что произошло? Что я пережил? А если бы ты умер? Все это дерьмо, с ним надо заканчивать, Дэнни. Тебе нужно лечиться — иначе в следующий раз, а он обязательно будет, тебе уже никто не сможет помочь.       С трудом сглатываю. Язык не слушается — да что за хрень они подмешали в эту капельницу? Я скажу ему, скажу сейчас. А если что-то пойдёт не так, то притворюсь, что ничего и не было. Бен поверит, он слишком наивный и доверчивый, как ребёнок. Скажу, мол ничего не помню, знатных колес врачи подсунули.  — Бен… Я хочу тебе кое-что сказать… — кашель сдавливает грудную клетку, обрывая речь.       Бен со стоном откидывается назад, прикрыв глаза рукой.  — Дэнни, пожалуйста, заткнись. Тебе нельзя много болтать, а я не горю желанием слушать твои объяснения.  — Бен, это важно!  — Сейчас для меня важно, что ты не сдох как последний наркоман в этой дешевой гостинице прямо наутро, после того, как я сделал Саманте предложение. Да, да, Дэнни, что уставился? Думал я никогда не соберусь? А я решился. Так что вытаскивай свою задницу из этой койки побыстрее — мне ведь нужен шафер. Ты же согласен?       Пустой взгляд в потолок. Ну вот и все, нет смысла что-то говорить. Он счастлив, и мне придётся жить с этим. Надеюсь, что хотя бы смогу радоваться его улыбке. Хотя кого я обманываю? Я всегда был эгоистом. Бенджамин Пол Брюс, лучше бы ты не появился этим утром.  — Согласен.