три четверти

Это началось около десяти лет назад. Когда их общий проект всё ещё был жив. Когда всё казалось намного проще, не таким затянутым, что ли. Впредь не было той неразберихи, недосказанности, как и не было чётких границ. Они тогда не совсем понимали значение всех тех поступков, слов, эмоций. Ничто не беспокоило, не могло огорчить. Тогда Усачев тянулся к рыжему, как пёс лапой. Впервые Руслану разбивают сердце в пятнадцать. В то время он был ещё глупее, чем сейчас, но в наши дни это скорее прикрытие, маска, перманентно застывшая на его лице. Та девушка была красивее всех остальных в его школе и, наверное, является такой до сих пор. Этот жизненный опыт, преподавший ему хороший урок, запомнится Усачеву до конца его дней. Тогда он впервые принял отказ. Подобный случай повторился через полгода, чуть позднее – через два. Из-за таких моментов сердце парня стремительно холодело: он почти не впускал в свою жизнь новых людей, избегал собственных чувств и оттягивал момент. Главное правило – не признавайся первым. Так больнее. И вот, спустя годы сокрытия в себе собственных чувств, Руслан просто-напросто путается. Не может охарактеризовать эти эмоции, вызванные рыжим парнем, вихрем влетевшим в усачевскую жизнь. А Руслану, привыкшему к излишнему порядку везде: начиная с комнаты и заканчивая собственным рассудком, это ой как не нравится. Алекситимия – диагноз, проклятье, рушащий каждодневный устой, разбивая рутину в крах. Началось отдаление – сокрытие в себе безысходности. Пренебрегая своими чувствами и близостью с другими, Руслан не отдавал себе отчёт. Любое действие необратимо, даже если таким поначалу не кажется. Сначала «Я не смогу, у меня дела» превратилось в «Не думаю, что хочу», а после и в полное игнорирование проблемы, уже затронувшей больше, чем двоих. Их сводит что-то неожиданное, что-то большее, чем простое жалкое полупьяное откровение осенней ночью. То была некая невидимая нить, связавшая разумы обоих: они тогда проговорили до шести утра, в дряхлой питерской парадной; рыжий курил не первую сигарету, в своей типичной манере отпуская тупые шуточки, дабы не воспринимать ситуацию всерьёз. В магазине на углу, в очереди за пивом чья-то дочь назвала Поперечного папой. Он описывал смущение матери как что-то постыдное, что заставляло её уйти как можно быстрей. Заслушаться этими речами в нетрезвом состоянии для Усачева было раз плюнуть, как и засмотреться в серебряный проблеск глаз, как и накрутить себе в голове несбывшиеся сюжеты. Они трезвеют, но не хотят это признавать, они трезвеют, но хватаются за мгновенье, делая вид, будто всё в порядке, будто так и должно быть. Листья опадали на грязь руслановского двора – он сам не знает, зачем предложил поехать к нему, без скрытого замысла. Но просто так сложилось: слова слетели с языка бесконтрольно, а чужое согласие, словно одобрение, усугубило ситуацию. Но никто не привык делать шаг назад. Подоконник, на котором они сидят, продолжая рассуждать, слишком мал для двоих. Колени упираются друг в друга, как каждый они упираются в стену, усердно обходя щепетильную тему, переросшую во что-то большее, чем просто повседневная проблема, но, тем не менее, затрагивая обоих за живое. В то утро был их первый поцелуй. Не первый на опыте, но первый совместно. Тот отдавал недосказанностью, дешёвыми сигаретами и пылкостью. После пробуждения Усачева ожидала смятая постель, отсутствие записки от Данилы и его самого. Они больше не говорили об этом, хотя слова рвались наружу – сожаление. А потом молчание. Кофе в этот день сбежал и Руслан завидовал – сделать также он, увы, не мог. Октябрь выдался особо слезливым для Руслана: его сердце зачахло ещё больше, хандра с меланхолией заняли отдельное место где-то в центре грудной клетки, близ зияющей дыры, а сам парень узнал, что на три четверти состоит из слёз. Совместные проекты давались отныне нелегко. Взгляд мутнел, Руслан шмыгал носом, утирал всё рукавом и убеждал всех, что просто что-то попало в глаз, который безостановочно слезился. Ведь так бывает с любым, да? Когда из-за понижения температуры слёзы невольно застилают взор. Только холод вовсе не был основной причиной – Руслан прекрасно переносил разные климатические условия, ведь он вырос в Норильске как-никак. Он пытался найти успокоение в одиночестве, а спрятать рвущиеся наружу чувства за воротником полюбившегося Поперечному пальто. Но в обычной обстановке он как будто был слепым. На то указывали данины знаки, намёки и неоднозначные действия, так и не понятые Русланом. Желание безвылазно сидеть в квартире не отпускало, посодействовать тому не могли ни друзья, ни важные съёмки и планы. Дождевые капли, которые сопровождались облачностью в Петербурге почти ежедневно, в очередной раз прочерчивали свой маршрут по окну; мелькающие тени падали на русланово лицо, но тот не обращал внимания. Ему слышался едва заметный скрип от данного погодного явления – словно доску мелом царапали. И эти нелепые слёзы капали. Они что-то строили и рушили между собой, чёткая химия, проскакивающая между парнями, виднелась всем, кроме них самих. Как говорится, проще выжить мёртвым душам, поэтому Усачев убивал в себе человечность с помощью бесследно исчезающих дней, проведённых в однокомнатной квартире где-то в центре, когда Данила пытался забыться во всех барах Петербурга каждую ночь. Они молчали – оттого было больно, они молчали – оттого расстояние увеличивалось, а память мутнела. Эдгар По был прав, когда говорил, что любовь всегда с привкусом крови, а одиночество всегда с привкусом алкоголя. Руслан не удивляется, когда кровь из носа алыми струями брызгает на простынь – перепады давления и отсутствие свежего воздуха. Выпавший в середине осени снег ситуацию ничуть не скрашивал: Усачев ненавидел зиму и любые её проявления. Потому что было холодно и мерзко. Потому что согреть было некому, а всё, что ты получишь – сожаление об очередном ушедшем в небытие году. Потому что Данила её любил. Как ребёнок тот кидался снежками (иногда неожиданно засыпая сразу горсть за шиворот), ловил мёрзлые капельки воды языком и постоянно просился составить ему компанию в поездке за подарками. Но всё же два мира сталкиваются где-то в офисе кликклака, когда вслед за октябрём безнадёжно пролетел ноябрь и добрая половина декабря, руслановское состояние всё хуже, а Поперечный в очередной раз прожигает свои дни в различных барах: список уже закончился, поэтому он идёт по второму кругу. Под глазами у обоих тёмные круги, в душе – предвкушение, надежда и боль. Ранее рыжий светился солнцем, привнося свои лучи в уголок души каждого. Но сейчас оно померкло – облака застелили небосвод, скрывая блеск в серых глазах. Они весь вечер держатся поодаль, но одновременно вместе: друг от друга никуда не деться, хоть и бегай от своих чувств. Их это даже не огорчает. Не огорчает и тогда, когда Руслан, не выдержавший толпы и давления, уходит на балкон, предварительно прихватив бутылку текилы. Пить он никогда не умел, поэтому просто надеялся переборщить до той степени, что на следующее утро все воспоминания смешаются в одно, не заставляя ни о чём жалеть. Его не трогает, что за спиной слышатся извинения в привычной для рыжего манере, а чуть позже тощая фигура, скрытая за толстовкой оверсайз, протиснется к нему. С самым глупым предложением, пледом и косяком. Они тогда обсудят всё по работе, даже если, как казалось, обсуждать нечего. Но не перейдут на личные темы, пока не пройдет двадцать два глотка. Их не беспокоит клише ситуации, просто Даня решил проверить одну вещь, а Руслан покорно согласился. Второй поцелуй проходит чуть иначе. Запах травы и алкоголя противен, но только если он смешан в другом человеке. Язык к языку, губа об губу, глаза на глаза, щека на щеку и снова, по кругу. — Что-нибудь чувствуешь? — Нет, — ложь. — Я тоже, — кульминация. Их никто не огорчит, потому что никто даже не подозревает. А они ломают чьи-то сигареты, забывчиво оставленные на перилах, и жгут, жгут, жгут. Возвращаясь, они попадают в другую вселенную, возвращаясь, они попадают на пир. Непонятно зачем, кто-то притащил торт. И никого не волнует, что сейчас совсем другой праздник: Поперечный задорно хватается за нож и спустя один неудавшийся кусок, обернувшийся порезом, бросает это дело, покрыв всё вездесущее трехэтажным матом. Спохватился только Усачев, отводя парня в ванную, где должна быть аптечка. Возвращаясь к словам Эдгара По: если он и говорил, что любовь всегда с привкусом крови, то это не совсем так, как Руслан себе это представлял. Ему приходится прижаться губами к ране на безымянном пальце левой руки, это – ирония, знак свыше. Горячий, мокрый язык скользит по фаланге, мгновенно вызывая у Поперечного ступор и совсем немного возбуждение. Бинт ложится плавно и спокойно, несмотря на дрожащие руки и количество алкоголя в крови. Они целуются ещё раз, скорее так, для профилактики. Если к сердцу и можно найти путь, то Данила определённо сделал это ножом. После того вечера Руслан удивляется своей выдержке. Их отношения определённо пошли на поправку, хотя бы в дружеском ключе. Опьянение Данилы постепенно выветривается, на замену ему приходит какое-то жаркое, пылающее чувство, название которого так и крутится на языке, но вот произносить боязно: вдруг не то? В руслановской душе постепенно оттаивает лёд, копившийся там годами. Возможно, эта зима не будет к ним так жестока. У Поперечного новый тур, новые шутки, да вот только жизнь старая, с её тупыми непонятными чувствами, да и сам он не лучше. У Усачева – резкий всплеск гордости, когда тот слышит бурные аплодисменты в конце. Почти вертиго*, совсем как экзальтация**. Хотя гордиться глупо, тем более не за себя – совсем уж не по-мужски. Но когда Усачев претендовал на полную маскулинность? И, конечно же, Даня созывает всех в бар, чтобы отметить такое удачное выступление. Народу собралось прилично, и Руслан уже почти хочет уйти, как — Наш девиз: не благодаря, а вопреки! Разносится по всему помещению. И это даже заставляет остаться. Руслановская "тонкая натура" даже почти оскорблена, когда Поперечный называет это чертой дураков и дур. Но вовсе не с целью обидеть, унизить или обозлить – им по большей части управляет не первый десяток коктейлей, а по меньшей – желание привлечь к себе внимание одного человека и вывести того на чистую воду: им нужен был не разговор, а скорее правда, откровение. И градус среди толпы повышен, пришло время караоке. Данин голос и близко не похож на голос какого-то там Роберта из какой-то группы Cure, но это даже умиляет. Навык вокала – концепт, и это восхищает уже прилично подвыпившего Руслана. Танцевать в самом центре толпы под софитами, оказывается, не так уж и страшно. Рыжий спрыгивает со сцены и заодно подскакивает руслановское сердце, рыжий спрыгивает со сцены и все встречают его одобрительными криками. Усачев жмётся – неудобно, поэтому отходит куда-то по направлению к бару. Он выбирает крайний стул слева, потому что рядом уже занято. Смутно знакомое лицо какого-то там парня, Руслан честно не помнит, который пару раз помогал им со съёмками. Что он тут делает – не понятно, да и плевать становится, когда тот щедро угощает выпивкой. Только Руслан весь такой наивный, пьяный и раскрепощённый, позволяет чужой руке улечься на бедро и повторить заказ. Позволяет закинуть руку себе на шею и шептать на ухо. Но начинает подозревать что-то на пятом стакане и откровенному раздеванию. Он отнекивается от чужих прикосновений, на что получает шипение «Не смей» и пощёчину. Тогда всё веселье заканчивается. Он останавливает провокацию, он нажимает стоп. Ему нужно уйти. Прямо сейчас, и уже плевать, что там подумают остальные. Плевать на Поперечного, плевать на того приставучего мерзкого парня в баре, чьё имя он и не пытался запомнить. Безумно хотелось закатить истерику, чтобы прямо из последних сил взбеситься, но откровенно плевать. За закрытыми дверьми остаются крики, на него обрушивается водопад облегчения, словно у его эмоций случился потоп. Ночной воздух бьёт по лицу, освежает, наполняет лёгкие. Но через несколько секунд всё становится уж больно непривычным. Последние пару дней он провёл в каком никаком обществе, и сейчас тишина чувствовалась особенно давящей. Он затыкает уши и закрывает глаза - сам не понимает зачем. Наутро всё как в тумане, вчерашний день – мираж. Слишком мало воды и слишком много мыслей. Руслан плачет с первыми лучами заката, понимая, что вчера он упустил что-то важное. После всех этих событий он удивляется: неужели в груди что-то до сих пор стучит? Повседневные терзания всё больше теряют смысл, как и теряют смысл чувства, глубоко засевшие в душе. Наступило негласное примирение. Не было какого-то серьёзного разговора, просто в один момент стало не до этого. Они строили себе дороги в новые места и рушили шаткие стены прошлого. На окружающих всё ещё было плевать, встречи проходили всё чаще и больше один на один. Они ломали, жгли воспоминания и беспокоящие их вещи (конечно все, кроме одной). И тогда Руслан впервые высказался. Об одиночестве, хандре и прочем. «Тебе стоит сходить к психологу» - говорит Данила, будто это так просто, как два пальца, - «Я дам тебе номер». Так и происходит. Первое посещение проходит не совсем гладко, потому что сложно доверять. На второе с ним приходит и Данила в виде моральной поддержки, но остаётся за дверью, помогая Усачеву спрятать все свои секреты. Грусть оказалась тут не при чём – наоборот, похоже, плача, Руслан будто счастливей стал на миг. На совет врача не сильно зацикливаться на общественном мнении Усачев сделал вывод: игнорировать мир вокруг он уже отвык. Руслану хватило трёх приёмов, чтобы разобраться в себе. Осталось только разобраться с другими и, в первую очередь, с Данилой и общим прошлым. Выйдя из кабинета, Усачев получил поздравления, восторженный крик, но при том ни одного вопроса. Поперечный понимал: какую тему бы консультация с терапевтом ни затрагивала, всему нужно время. Поэтому он предложил отметить у него, под просмотр нового сериала, с едой на вынос и чуточкой запрещённых веществ. Но Руслан честно не понимал причину такой бурной радости. Данила не догадывался, а уж тем более не знал, что является его главной проблемой. Но отказаться было себе дороже, так что, стиснув руки в карманах самой тёплой куртки, которая у него была, и закутавшись шарфом по нос, Усачев с явным блеском в глазах принял это предложение. Они смотрят "Карточный дом" и это почти сравнимо с руслановской жизнью: всё так же валится, хоть старайся, хоть нет. Про количество травы Данила заметно преуменьшил: курил он не первый косяк, но не признавался, что не может находиться рядом с парнем в трезвом состоянии и не наделать чего глупого. — Руслан, — подаёт голос рыжий, лёжа на кровати. Его откровенно мутило и нёс он полный бред, оттого Усачев и стоял у окна, задумчиво поглядывая вдаль. — Ты чувствуешь воду? — М? — парень, хоть и был смышлён, но, тем не менее, накуренного Поперечного понять всегда было сложно: тот мог выдать гениальную мысль, а на следующую секунду смеяться над утками. — Ну, вода. По колено прям, ты в ней стоишь. Руслан посмел предположить, что такое ощущение у Данилы мог вызвать зимний ветер, вырывающийся из полуоткрытого окна, гуляющий по полу, но сказать этого не посмел. — Чувствую. — А что ещё ты чувствуешь? Словами не описать, да и, если честно, то всех языков мира не хватит для этого. Усачев отходит от окна, чтобы потрепать рыжую голову, но парень резко вскакивает, подбегая к окну, ладонями упираясь в подоконник и нелепо подпрыгивая. — Руслан, смотри, смотри! Люди плывут на катере! Нихуя там ветер! Ситуация была критически комической и глупой. Обычно в такие моменты следовало уложить Даню спать, укутать в одеяло, поцеловать в лоб и заботливо оставить стакан воды с обезболивающим на утро. Но когда Усачев следовал советам? — Эй, чудаки! — уже открывая окно нараспашку и почти вываливаясь оттуда, кричит рыжий. Руслан вытаскивает накуренного придурка, закрывает форточку и шикает. Проявление заботы всегда давалось ему трудно. — Ты чего? Видишь, как они робко теребят свои носовые платки? — Дань, пожалуйста, иди поспи. — Ты мне что, мамка что ли? — вот и второй этап: агрессия. Успокоиться и не поддаваться провокации. — Нет, вовсе нет. — Тогда не пойду. — Дань. — Не-а. — Пожалуйста. Ради меня. Смерив парня взглядом напыщенного шестилетки, рыжий и правда идёт в постель. Что это было – неизвестно, но в подробности никто не вдаётся. Руслан того заботливо укрывает, подоткнув одеяло, как делала мама – хотелось, чтобы о нём так же заботились, да некому. И вот, закончив с похмельными приготовлениями на утро, Усачев уже хотел было развернуться и уехать к себе в одинокую квартиру, где-то там, на Невском, и безостановочно думать, скучать, но его останавливают цепкие пальцы. — А ты? — Что я? — Куда ты? А спать? — А мы не спим вместе. — Почему? Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Данила, хоть и превращался в малого ребёнка, требующего любви и ласки, но говорил невероятно правильные слова. И правда, почему? — Это немного сложно. — Так давай разъясним. — С утра ты всё забудешь, а я буду мучиться дальше. И, возможно, тогда происходит первый шаг к постановлению и взаимопониманию. Потому что пьян совершенно не Руслан, но именно он не замечает, как оказывается притянут за шею, падая на парня. Столкнуться со своими проблемами многого стоит, а если эти проблемы ещё и совмещены в одном человеке, то всё – пиздец. На публике Усачев не матерится, но в мыслях – постоянно. Оттого из-за неожиданно сложившейся ситуации пара словечек нецензурной лексики всё же слетает с губ. Их глушит Поперечный, притягивая парня ещё ближе и врезаясь своими губами в его. Руслан никогда не любил привкус травы, но сейчас ему всё равно, Руслан никогда не любил привкус травы, но ему начинает нравиться, когда поцелуй набирает обороты. Чуть надавить на челюсть, самому приоткрыть рот, проехаться по кромке зубов и сплестись языками – одна неосуществимая грязная усачевская фантазия наяву. И хочется быть ближе, плотнее прислоняясь, но вы, итак, уже одно целое, а дальше – больше. Но он не готов. Отстраниться, отдышаться, извиниться и уйти. План хороший, но неосуществимый, когда взгляд серых глаз смотрит на него так, словно Руслан – целая вселенная, словно важнее ничего в жизни нет. — Я до сих пор помню наш первый поцелуй. И вру сейчас: я совсем не пьяный, — и добавляет. — Ну, может чуточку рядом с тобой. — Я врал насчёт того, что тогда, на балконе, это ничего для меня не значило. — Блять, я тоже. И ещё, и ещё, и ещё, и ещё. Казалось, у них целое время во Вселенной, но потратить его хотелось как можно скорее. Возможно, эта зима будет лучше других. Да, несомненно. Руслану всё стоило понять и всё осознать всерьёз. Неужели до сих пор стучит?