Intimacy

      Над ними чистое небо вблизи границ Багдада, усыпанное звёздами. Сегодня тихо. За палатками слышно шелест песка, всполохи растяжки тента над базой от слабого ветра. Сегодня без бурь.       Днём всегда не по-человечески жарко, а ночи холодные, стылые. Где-то вдали выли барханы.       — Возьми.       — Что это? Это ты?       — Хах, да… Чтобы всегда быть рядом. Нравится?       Норт лежала в палатке и держала в руках игрушку, напоминающую ей о Каре.       Такая забавная…       Ткань за долгие месяцы службы посерела, истрепалась, свалялась. Но когда Норт глядела на неё, внутри, то в груди зажигался огонёк тёплой нежности и воспоминаний, то открывалась ноющая рана, наполненная тоской по родному дому, запахам. И ей.       Каре…       По её улыбке, каждый день наполненной заботой, бесконечной добротой и особенной наивности, которую не изничтожили никакие жизненные трудности. Душещипательной наивности. По чуткости к самым незначительным мелочам. По её заботе к целому, необъятному миру. По её открытому взгляду. По её надёжным объятиям, которые каждый раз вытаскивали из любых горестей, как самый надёжный и большой спасательный круг.       Норт обводила очертания мягкой куклы, испытывая сейчас изламывающую, горькую, едкую тоску, разъедающую душу изнутри. Она бы никогда не подумала о том, как сильно способна скучать по кому-то, так сильно желать, хотеть оказаться дома. Где не пахнет пылью и песком, не слышны взрывы, автоматная очередь, чужое шамкающе наречие, крики людей и детские рыдания. Всё то, от чего каждую из них пробирало ледяным ужасом, кошмаром, который во снах возвращался снова и снова...       Норт желала оказаться дома, где есть тёплая постель, а рядом она. Мягкая, сонная, пахнущая лавандой после ванной и приготовленным к ужину банановым пирогом. Самым вкусным на свете!.. Но вкуснее его могли бы быть только поцелуи на её коже, пахнущей им. Она бы обязательно повернула голову и чуть улыбнулась на них, переплела бы свои пальцы с ладонью Норт, обхватившей её за живот.       Можно ли в такое время желать чего-то подобного? Желать её объятий и ласки, пока где-то там не спят террористы?       Желать хотя бы одного прикосновения?       «Чтобы всегда быть рядом».       Норт прижала маленькую Кару к груди и прикрыла глаза, чувствуя в носу неприятную заложенность, пощипывания. В голове проносились воспоминания о том, как они могли в темноте болтать о самых разных глупостях, пока не засыпали. Как Норт могла ещё по два-три часа не спать, слушая мерное дыхание Кары, вздрагивания, слабое бормотание. Как они могли вместе лежать в тишине, не спать, пока одна из них не поворачивалась и не тянулась за поцелуем. Норт вспомнила их такой последний нежный поцелуй в ночь перед отлётом. Она положила ладонь на щёку Кары, а та погладила плечо, сжала, как всегда несмело, трогательно подняла глаза.       Воспоминания уносили Норт всё дальше, и она рвано вздыхала. Пальцы сильнее стиснули мягкую игрушку. Рука дрогнула на груди. Харт опускала ладонь, пока наконец не стиснула между бёдер вместе с игрушкой, прижимая между ног. В краткий миг её схватило оцепенение от испуга: нормально ли то, что она делала сейчас? Но она…       Она так переполнена грустью от их разлуки, что внутри от одной мысли болезненно стонет. Ведь Кара… ведь это, чтобы быть рядом?.. Когда Норт так сильно нуждалась в своей супруге.       Она почувствовала непонятный укол в груди и стеснение перед самой собой, и мысленно перед Карой. Однако нерешительно продолжала слабые трения, будто ей снова шестнадцать. Норт нахмурилась, постаралась избавиться от навязчивой неловкости и и грубо сдавила игрушку.       Вот она резко разворачивает к себе Кару, нависает над ней. Пристально всматривается в темноте в её глаза, чувствует на плечах её мягкие ладони и слышит взбудораженные вздохи. Ощущает в своих волосах её пальцы и волнительное предвкушение. Обычно в начале Кара слегка зажата, её не нужно торопить. Поцелуи отрывистые, мягкие, но Кара постепенно втягивается, и они становятся продолжительными, мокрыми, шумными, с несдержанным дыханием.       Норт замычала в угол подушки и свела брови.       Она целует шею, мажет губами, прижимается ими, трётся. Тихоня Кара только едва слышно вздыхает, пока ей выцеловывают ключицы и ставят негрубые засосы, одними губами, чтобы не оставить синяки. Её руки водят по голой спине жены, спускающейся ниже. Кара дышит чаще, звучнее, выше. И Норт чувственно впивается в грудь.       Харт сдавила в себе все звуки, шурша одним одеялом.       Под пальцами сминается небольшая, нежная грудь, крупные соски напрягаются. Кара распахивает губы и уводит голову в бок, не в силах сдержаться.       И Норт тоже.       Щёки слабо загорелись. Несколько движений, и она сдавленно пару раз дёрнулась, стараясь не шуметь. Её дыхание почти не сбилось. Бёдра её слабо напрягались, сжимая мягкую куклу поверх амуниции.       Она повернулась на бок, выждала пару минут и обратно подняла в невнятной неловкости маленькую Кару к груди, прижала и тихонько шмыгнула носом.       «Нравится?»       В горле встал ком невыносимый ком невысказанных чувств. Свело скулы. Нужно поспать…       «Конечно да. Конечно.»       «Конечно ты мне нравишься, Кара.»