hellfire

      Гнев, блуд, тщеславие, гордыня, непокорность, страсть, агония, — синонимичные эпитеты к имени Люцифера можно подбирать бесконечно, не промахнувшись, ведь это плотское воплощение смертных, изощрённых грехов. Адское пламя течёт в его жилах заместо крови, плоть, взрывная и горячая, будто материя самой преисподней, способна своим жаром соблазнить даже не искушённого грешной мыслью ангела. Нечисть, гордость Отца, зависть и ненависть многих, перспективное будущее Ада. Но даже адское пламя можно приручить, сделать так, чтоб, облизывая руки, оно не жгло плоть и не питалось силой, а покорно исполняло приказы и вилось под умелыми руками, сотворяя Искусство с большой буквы. С первого дня появления Люцифера в небесной школе ангелов и демонов Геральд узрел эту извращённую истину.       С самого начала молодой демон исправно посещал уроки, вызывая возмущённое восхищение даже у пернатых проповедников своим нахальством, призрачно граничившим с дозволенностью, и бурю различных и противоречивых эмоций у учеников. Замечания, наказания и отработки он хватал почти постоянно. Особенно на уроках ангела Фенцио. Приходилось действовать не только хитрой и времязатратной дипломатией, но и через грубую силу, не забывая о хладнокровном спокойствии. Юный сын Сатаны был словно тайпан маккоя: спокойный, но до ужаса опасный. В кроваво-вишневых очах читалось веселье, граничившее с максималистичной строптивостью и убийственностью. Постоянные стычки с ангелами и дерзкие встречи с Отцом закаляли Люцифера, делая из него настоящее исчадие, накапливая яд в ещё молочных зубах, которые обязательно когда-нибудь заменятся на коренные. Ему не хватало сдержанности и реального спокойствия, которое Геральд пытался втолковать на отработках и занятиях. Учитель в красках почувствовал всю сложность и опасность нрава строптивого демона при появлении непризнанной.       Вики. Дочь Ребекки Уокер, что сумела добиться высот среди бессмертных и занять ранг серафима. Девушка, лишь внешне похожая на мать. Упрямая, настырная, не способная отпустить прошлое, мечущаяся среди ангелов и демонов. Несовершенная, застрявшая в своих грехах, но не лишенная принципов и доброго сердца. У многих демонов она вызывала откровенное омерзение, а у ангелов — слепое непонимание. Но как бы ни было парадоксально, ей удалось подружиться с самыми шумными и такими же неординарными личностями обеих сторон на потоке. Своей безбашенностью и человечностью она обратила на себя внимание двух огней — адского и чисто ангельского. Сын Сатаны, поддавшийся ее чарам, не был исключением. И лишь учитель понимал, к чему эта порочная связь может привести, какую беду она может навлечь.       Карие, сравнимые с пьянящей сочностью переспелой вишней, глаза пылали адским огнём намного ярче. О, этот взгляд, наполненный древним, как мироздание, интересом, который не предвещает ничего хорошего ни носителю, ни жертве. Если не пресечь его, будет беда, перечёркивающая, ломающая жизни. Ошибки ни в коем случае не должно быть. Урокам свойственно кончаться, а это радовало и огорчало, отвлекало от тягостных размышлений и внутренних переживаний. Так и этот закончился, но в этот раз — оставив после себя только взбудораженность умов и мнимый покой. Пробуждение и прозрение древнейшей статуи — принц предзнаменования ужасного, нападения древнего чудовища.       Но, как говорится, беда не приходит одна. Не успели и вздохнуть спокойно, а очередное происшествие уже затронуло всех — убийство одной из немногочисленных непризнанных в стенах школы. Одному Шепфа известно, как успокоить и разогнать детей по безопасным местам. Ведь дети — такие беспокойные и любопытные, не до конца оперившиеся, ещё не набравшиеся вселенской мудрости высших существ. И с одним из них откладывать разговор было нельзя. В тот же вечер, найдя Люцифера в библиотеке за массивным фолиантом, учитель занял место напротив.       — Доброго вечера, Люцифер, — произнёс он. Да, даже самые прославленные в народах существа имеют представление о правилах приличия, которых желательно придерживаться. — Нам стоит с тобой поговорить.       — О чём, учитель? Я что-то не так сделал? — насмешливость таилась в сеточках мимических морщинок и размахе бровей, но в уголках губ спряталось беспокойство. Актёр из актёров, который ещё не познал полноту своих возможностей и наивысшего опыта, но многого добившийся.       — Ты должен осознать, что всё происходящее здесь связано с Адом, ведь ты один из лучших учеников-демонов. Я понимаю, что твой Отец для тебя огромный авторитет, Люцифер. Но он тоже может делать ошибки и просчеты, как и ты или я. И если всплывет что-нибудь связанное с ним или появятся подозрения — а это точно произойдёт, не сомневайся, — ты будешь воспринимать их с хладной головой и рассудительностью. Не пыли и не руби с плеча: всё может быть, не стоит поддаваться всеобщему психозу, — тихо и вкрадчиво говорил Геральд, сжимая напрягшиеся руки ученика, — и не делай глупостей. Я понимаю, что непризнанная, несмотря на свою сущность и несовершенство, интересна и необычна. Но не теряй голову и не совершай то, что тебе выйдет боком. Она — погибель многих, так что не дай себе попасть в её похоронный список.       — Учитель, вы говорите со мной, как с мальчишкой, у которого ещё не прорезались крылья. И почему вы так говорите, неужто записались в ряды проповеданных святош? На вас так пагубно влияет ангел Фенцио? И что вас так вдруг взволновала моя шкура? — язвительная колкость, но не ядовитая дерзость прозвучала в этих словах. Показывает свои ядовитые клычки, защищаясь, но не применяет. Слова услышаны и вняты.       — Не хочу, чтобы ты гробил свой потенциал, Люцифер. Тебя ждет многое, и я бы хотел увидеть пик твоих возможностей, — заместо прощания сказал демон и покинул библиотеку.       После этого разговора минуло много беспокойных дней, а вакханалия из пугающих событий продолжала закручиваться, извращенно скалясь и стараясь захватить как можно больше живых существ. Атмосфера общения ангелов и демонов стремительно ухудшалась, набирала опасные обороты. Только Геральд все больше волновался за главного своего ученика. Нет, Люцифер почти не пересекался с Уокер, напротив, но все чаще появлялся с Ости в обществе и выглядел задумчивым, погружённым в себя. Беснующийся огонь кровавых глаз не внушал покоя, а лишь показывал бурю беспокойной жизни, что рвётся сквозь преграды. И приходилось с большой осторожностью следить за его действами, держать все под контролем и не упускать из вида происходящее.       Яркая, запоминающаяся энергия личной бестии, как наваждение, мерещилась во снах, хоть демонам они и не снятся. Он стал его личной болезнью, которую не хотелось лечить. Хотелось только запустить ее, дать ей развиться, чтобы та расцвела и показала, каким должен быть истинный демон по крови и харизме. Хотелось познать хотя бы в мороке, каков вкус плоти искушения, сорвать пламенные вздохи с дрожащих губ, выпить сочащийся яд в секунды порока с его кожи. Крови и нервов было не жалко, точно так же, как и нерадивых учеников. Главное держаться всеми силами, сохранять спокойствие, хладность ума и настрой, не забывать шутить, учить и наставлять птенцов в своей манере на путь истинный, объясняя реалии мироздания, которые ему известны, твердил долг. Но сама суть молила, воползала из оков в царстве сумрака ночного, продолжая войну, которую он, Геральд, неминуемо проигрывает раз за разом.       За призрачными целями и муками грёз учитель даже не заметил, когда в войне появилась новая сторона, вносящая в игру свои правила. И когда беспощадный огонь только успел перейти черту, сжечь все стены запретов и добраться до ночного порока страсти? Но факт остаётся фактом. На ночном патруле — в то время, когда учащимся дозволено развеяться на "шабаше молодёжи", — его бесцеремонно прижали к стене и молча пытались подавить, ввести в потаённые муки.       Тихий, сладко искушающий голос щекотал ухо, и железное самообладание дало трещину, непозволительную слабину. Слова, произносимые этим голосом, не воспринимались по существу. Но это ничего не меняло, даже если они перечили всевозможным правилам. Для того ведь правила и нужны, чтобы их нарушать. Не это ли главная заповедь природы демонов?       — Я хочу вас, только вас, профессор, — рокочущий голос пробуждал спящую в глубине саму сущность.       — Меня?       — Тебя…