К юго-востоку от Альдебарана

За окном чернела темнота. Возможно, звезды были не видны с этого ракурса, возможно, они слишком глубоко ушли от звезд Большого Пса, по крайней мере, так Федя говорил Саше, убеждая, вот только сам он знал, что звезд попросту не было. Все было симуляцией, экспериментом, и как бы он ни хотел поверить в реальность происходящего, он не мог. Он часами смотрел туда, за иллюминатор, стараясь представить бескрайний космос, вот только не видел ничего, кроме черноты. Света каждый день проводила на два, а то и три часа больше у приборов, чем требовалось в ее дежурство. Она хмурилась, совсем по-взрослому, не как должна хмуриться тринадцатилетняя девчонка, записывала показатели приборов, раз за разом проверяла их, уходя в работу настолько, что вздрагивала, когда Саша тихо подходил сзади, кладя ей руку на плечо. Она скучала по жаркой Бухаре, по горячему солнцу, освещавшему улицы, по сочным фруктам в корзинах торговцев. Она много танцевала, тоскуя по своей группе, часами сидела у приборов, была бледнее обычного, но держалась молодцом. Света была настоящим бойцом, и, как бы Федя ни ерничал на этот счет, это было и правда так. Больше всего она напоминала ему Джой Гастелл из книг Джека Лондона, которыми, как и всем, что было в Библиотеке Приключений, он зачитывался. Света была такой же сильной, такой же выносливой, умной, наравне с мужчинами выполнявшей все те бесконечные рутинные дела, какие подкидывала жизнь на космической станции, такой же верной и преданной, и Федя невольно сравнивал Сашу со Смоком, когда тот подходил к койке девочки, заступая на смену, укрывая ее плотнее одеялом. Смок, Малыш и Джой, так? Наверное, в сущности, оно так и было, крайний север тоже почти космос, верно? Света верила, что рано или поздно они совершат великое открытие, что продвинут науку. Света верила, что это была экспедиция мирового масштаба. Саша пихал друга в бок, когда тот в очередной раз, сам не зная зачем, цеплялся к девочке, сердито шептал ему на ухо, чтобы он отстал от нее, за что получал презрительное: — Тоже мне, Робин Гуд! А Свету и правда задевали его колкости, хоть она и не показывала этого, хмурясь еще сильнее и еще сильнее затягивая собственные дежурства, в свободные часы прячась в углу с картой звездного неба, скрываясь даже от Саньки. Однажды, когда командир уже был на карантине, тот пихнул локтем Федю, зная, что девочка давно спит и не может их услышать. — Ты чего все время ее задираешь? — он нахмурил аккуратные брови, глядя на временного капитана сверху вниз, сложив руки на груди. Федя не выдержал, отвернувшись от него и делая вид, что очень увлечен изучением показателей температуры обшивки. — Просто, — слишком напряженно для безмятежного тона бросил он, передергивая плечами. — Экая королева, и то ей не так, и это! А ты чего ее защищаешь? — перешел мальчик в атаку, однако Саша не вспылил, как ожидал его друг, а еще сильнее нахмурился, сжал губы. — А с каких пор ты, Айвенго, воюешь с женщинами? — спросил он в ответ, прозрачно намекая на то, как отошел Федя от рыцарских идеалов, описанных в книгах. — Тогда уж Айвенго здесь ты, а она леди Ровена, — резко бросил в ответ командир, подкручивая настройки приемника, связывающего корабль с Землей. Хотя какая Земля?.. Они никуда и не улетали. — Прекрати, — неожиданно спокойно и строго отозвался сзади его друг. — Что с тобой, Федька? Я не узнаю тебя. Что-то случилось? Ты только скажи! Конечно, он ничего не сказал ему. Да и что было говорить? Он не мог рассказать, что весь этот полет на Астре, все это большое космическое путешествие — просто фикция, последнее испытание, что на самом деле приборами управляют ученые, что все с самого начала было подстроено. Он не мог рассказать, что это гнетет его ежечасно, ровно как и не мог рассказать, что само наличие тайны гнетет его едва ли не столь же сильно, как и сама суть секрета. Вероятно, болезнь Егора Павловича была тоже частью эксперимента. Саша тоже тосковал по дому, хотя и умел держать это в себе куда лучше, чем маленькая Света. Он закусывал губу, глядя в иллюминатор, стараясь найти взглядом Плеяды или Бетельгейзе, и в его глазах ясно виделась грусть. Не та печаль, которую принято показывать в кинолентах, а что-то светлое и глубокое, что-то теплое и доброе, такое, как и сам Саня. Он был высоким, хорошо сложенным, однако при этом он был куда скромнее и куда добрее, чем могло показаться любому, кто бы пришел на его соревнования, когда он выступал на Земле. Федя знал, что Света приходила на них однажды, когда Сашка выступал в финале кубка, проходившего в Москве. Саша грустил, что не успел со всеми проститься, вспоминал родителей и лучшего школьного друга, однако ни минуты не допускал и мысли, что они могут погибнуть, попросту не веря в это. Такой уж он был человек. В тот день, когда они чуть было не поджарились в метеоритном дожде — как думали Света и сам Саня — он до последнего пытался заставить аппарат работать, не давая машине развалиться, а потом долго стоял, прижимая к себе девочку, обнимая и тихонько покачивая из стороны в сторону, успокаивая. Она и правда успела испугаться, думая, что они обречены, и Федя чувствовал себя подонком, поскольку знал, что все это — только иллюзия. Света не плакала, просто прижималась лбом к голому плечу друга, совершенно игнорируя тот факт, что он был весь в липком поту и грязи, и крепко обнимала его в ответ. Были ли они друзьями? Федя часто думал об этом. Несомненно, все трое, они и правда были отличной командой, они были даже лучше, чем три мушкетера, вот только мальчик знал, что он был от своих товарищей куда дальше, чем они друг от друга. Он стоял за границей тайны, они стояли рука об руку. Не сейчас, не тогда, когда им по тринадцать и когда они рвутся в небо, но позже, Федя знал это, Саша и Света точно перестанут быть друзьями, став чем-то большим вместе. Он знал это, видел в том, как отчаянно Саня оберегал ее от колких выпадов самого Феди, как он ерошил ее волосы, заглядывая через плечо в маленькое окошечко показателя боковой скорости, как в шутку называет Мэри Грант. Если она — Мэри, то Саша точно был Джоном Манглсом, капитаном «Дункана».

***

Федя хмурился, зябко ежась в морозильной камере, потирая плечи. — Что теперь, командир? — Саша выглядел не многим лучше, прекрасно понимая весь ужас ситуации, в которой они оказались. Они были в ловушке, выхода из которой не было. — Мы в безвыходном положении, мой друг. Придется резать канаты, — по привычке ответил цитатой мальчик, стараясь не стучать зубами. — Нам ничего не остается, как сидеть здесь. Они оба думали об одном и том же, и Федя снова чувствовал себя мерзавцем, потому что знал, что все это понарошку. Они оба думали, что же сделает Света, которая, должно быть, все еще находилась на капитанском мостике, безрезультатно пытаясь связаться с пропавшими товарищами, зовя их раз за разом. Они знали, что гласили инструкции: немедленно отсоединиться от станции и продолжать движение, вот только это была их Светик, не менее храбрая и решительная, чем Джоанна Сэдли, поэтому… — Ничего, братец, она сейчас нас вытащит, вот увидишь, — попытался приободрить друга Федя, вот только глаза Саши потемнели, и он отвернулся, скрывая страх. Голос его звучал непривычно глухо, когда он ответил. — Я надеюсь, что она отсоединит «Астру». Только бы она не пошла за нами… — Умереть достойно, вот это настоящее приключение, — горько усмехнулся Федя, закусывая губу до крови, снова отвечая цитатой. Вот он, вот будущий космонавт, тот, кем Родина может гордиться уже сейчас, тот, кто не боится собственной смерти, до чуть ли не воет, боясь, что его напарница, его друг, его Бэкки Тэтчер может тоже попасть в эту чертову ловушку. На самом деле, и правда было бы лучше, если бы она послушалась инструкций. Стоит «Астре» отсоединиться, как их вытащат отсюда, и дальше это большое космическое путешествие будет только в ее руках, руках Светы, которая останется единственной, кто выполнит команды с Земли. Впрочем… Наверняка ей расскажут, что они живы и спасены, но сможет ли она после этого спокойно спать? Сможет ли она жить одна там, где раньше их было трое? Саша обреченно уронил голову на руки, когда она упала откуда-то сверху, такая маленькая, взъерошенная, перепуганная. — Мальчики!.. — она, кажется, еще не совсем понимала, насколько плачевно их положение, потому что ее взгляд был теплый и радостный, а сама она выглядела так, будто только что спасла их, а не попросту угодила в ту же ловушку. Азот продолжал охлаждать комнату. — Ну вот, мы опять в-вместе, — тихо сказал Федя, помогая вместе с Сашей ей подняться. Она смотрела на них с облегчением, которое, впрочем, почти сразу сменилось беспокойством. — Мальчики, — повторила она. — Вы же совсем-совсем замерзли… — она опустилась на колени у стены, стараясь открыть дверь, и Федя опустился рядом, тоже трогая дверь окоченевшими пальцами, хотя, скорее, просто для виду. — Вы в западне, гвардейцы, сказал Д’Артаньян. Отсюда нет выхода, — он знал, что за его спиной Саша до скрипа сжал зубы, противясь тому факту, что теперь все они обречены. Кажется, впервые в жизни этот неисправимый оптимист понял, что они действительно на волосок… Когда через десяток минут они трое, разгоряченные после танцев, сидели в той же морозильной камере, Саня с поразительным спокойствием сказал то, чего так боялся его друг. — Выход только один. Кто-то из нас должен выйти в космос и добраться до аварийного люка «Астры», — Саша произнес вслух то, что Федя сотню раз говорил про себя, тем самым ставя точку в томительном ожидании. Он предлагал верную смерть, выход в открытый космос без скафандров и шлемов, жертву. Саня готов был действительно умереть — за своих друзей, за командира, который остался на «Астре», за космонавтику и Родину, ведь они дали клятву. — Предлагаю жребий, — и добавил тихо, но твердо. — Без Светы, конечно. — Это почему же? — вскинулась она, бросаясь к нему, глядя внизу вверх большими глазами, возмущенно моргая. Но что бы Сашка не ответил, Федя и так знал, почему он сказал так. Кажется, его друг наконец смог сказать сам себе то, что давно понимал капитан. — Не дамское это дело, шастать в космосе… — он аккуратно промокнул пот со лба девочки, и столько нежности было в этом его жесте, что Федя с трудом сдержался, чтобы не выдать все с потрохами, прямо здесь и сейчас, лишь бы избавить друзей от этого мучительного выбора. Наверное, этим и отличаются дети от взрослых: чистотой. И тем, что умереть скорее обидно, а не страшно, а страшно остаться одному. Федя знал, что будь эта ситуация настоящей, он бы до хрипоты спорил, отстаивая именно свое право пойти пожертвовать собой, и не уступил бы его несмотря ни на что. Но это был симулятор, чертов макет, и все равно он заставлял сделать страшный выбор, и что мог он, тринадцатилетний ребенок, сейчас сделать? Впрочем… Мог. Все еще именно он был временным командиром корабля, и, мальчик был готов поклясться, он сделает все, лишь бы не заставлять друзей ощущать смерть еще ближе, выбирать того, кто первым встретит ее. Пусть понарошку, пусть в эксперименте, но, Федя знал: он не позволит никому из своего экипажа погибнуть. Сейчас он был Жюлем Верном, Робертом Стивенсоном и Вальтером Скоттом, и он решал, кому из героев предстоит в финале умереть. В этот раз — либо все, либо никто. Уж точно не Света и не Саша. Не сегодня и никогда, потому что они были ему ближе, чем кто бы то ни было еще. Пусть они и любили друг друга, по-детски чисто и немного наивно, но Федя не был третьим лишним с ними, потому они втроем были едины. Они были первой космической тройкой, и, Федя поклялся сам себе, как только они выберутся отсюда, он сразу все расскажет им. Хватит тайн. Стены всегда возводил только он сам.