weak

      Иваизуми Хаджимэ был сильным. Очень сильным, нет, экстремально сильным, если учитывать, что существует не так уж много учеников старшей школы, которые бы дрались со старым байкером с множеством татуировок и смогли бы справиться с этим без травм и ранений.       Вообще, он особо не думал об этом. Всё всегда было так: он был сильным и это позволяло его сокомандникам время от времени быть слабыми.       Неважно, была ли это ненависть Ойкавы к самому себе, когда он снова слишком много думал о Тобио, или нервный срыв Куними, когда он слишком долго был в окружении людей. Иваизуми был сильным для них. Он брал Ойкаву на руки и позволял ему выплакаться на его плечах и вытереться об его грудь. Он сидел напротив шкафа, облокотившись о закрытую дверь, разговаривал с Куними и слушал его. Он просто был там, рядом. И он не задумывался над тем, нужно ему это делать или нет. Он просто это делал.       Для него это не было проблемой – быть сильным. Иваизуми гордился быть сильным. Это было приятно, когда он мог помочь своим друзьям с их проблемами и смотреть, как они его почитают; когда он снова оказался единственным человеком в команде, кого слушался Бешеный Пёс; когда у незнакомцев и учеников других школ бежали мурашки по коже, когда он забивал мяч по ту сторону сетки.       Иваизуми хотел этого – быть сильным. Он был счастлив, что у него было достаточно дисциплины, чтобы быть таким. Не то, чтобы у него был выбор…       Пару лет назад его тетя посмотрела вместе с ним несколько серий «Игры Престолов», и он запомнил оттуда не всё, но одна сцена не выходила у него из головы – королева, разглядывая человека, который играл Боромира в трилогии «Властелин колец», сказала: «Когда играешь в игру престолов, ты побеждаешь или умираешь. Третьего не дано».       Это предложение было довольно хорошим описанием его жизни дома. Он знал это, когда ещё был ребёнком, но только в этот момент он действительно понял. Было опасно находиться рядом с его родителями, когда он дрались и ссорились; это было ужасно, но стало чуточку лучше, когда Иваизуми Хаджимэ стал намного сильнее своего отца.       Были такие дни, когда он просыпался рано утром и чувствовал, что скоро начнётся ссора. Он спал последние шесть или семь лет не позже, чем до шести утра… но эти дни были самые плохие. Когда эти дни приходили, брюнет вставал так быстро, насколько возможно, и поспешно покидал дом. И было все равно, горячее ли лето снаружи или холодная, тёмная зима. Несмотря на это, он всегда оставлял листочек с коротким текстом на холодильнике – не то, чтобы кто-нибудь когда-нибудь его читал.       По утрам он запасался чем-нибудь покушать и садился на автобус, неважно, куда и в какую сторону. По крайней мере, внутри было тепло. Когда он доезжал до конечной остановки, этим же автобусом он ехал обратно. И приблизительно в десять часов Хаджимэ начинал свой путь в спортзал.       Ну, да, не всегда. Иногда он ждал до полудня и шёл к своему другу, спрашивал, можно ли ему остаться, с извинениями за неудобства, он «просто нуждался в помощи с его домашними заданиями». Иногда Макки, иногда Маттсун. Большинство своего свободного времени они проводили дома. Однако, все-же его первым порывом неизменно оставался Ойкава.       Иваизуми Хаджимэ был сильным. А во всем мире был только один человек, при котором он мог себе позволить чувствовать слабость. - Ива-чан? Ты здесь, внутри?       Нет. Нет, пожалуйста, нет. Он не должен быть здесь. Никто не должен быть здесь. - Ива-чан? Ты плачешь?       Хаджимэ должен был быть здесь один. Другие должны были быть снаружи, ждать автобус, они должны были быть снаружи… - Эй, я вхожу, хорошо? Я иду к тебе.       Он не хотел, чтобы Тоору подходил ближе, но только до того момента, когда он почувствовал его тепло, его руки на его плечах… и он поддался. - Все хорошо. Все хорошо, Хаджимэ. Все хорошо.       Иногда Иваизуми вспоминал о хороших годах. Годы, которые были давно, очень давно. Счастливые, беззаботные лета, когда он проводил своё время в здоровой семейной обстановке. Атмосфера, которая не была пеклом, в котором он сейчас жил. Это были прекрасные, яркие воспоминания, которые, однако, причиняли ему такую сильную боль, что хотелось выть, потому что эти счастливые времена никогда не вернутся. Это была не его вина, Иваизуми это хорошо знал. Но иногда, когда красного полусухого уже не хватало, его мама бралась за напитки намного крепче. И потом рассказывала ему… об этом. О нём и о причине, из-за которой она и отец Хаджимэ так часто ссорятся.       Иваизуми не знал, становится ли его мать одной из тех, кто говорит правду, когда напивается, или из тех, кому лишь бы наговорить всё, что придёт в голову, включая всякую дичь. Он охотно убеждал себя, что это его не заботит, что ему всё равно… Но потом он каждый раз ловил себя на том, что он надеется и молится, что всё, что рассказала ему мама – не правда. Она ведь всё ещё была его матерью.       Временами всё становилось так, как раньше. Она приходила к нему в комнату вечерами, садилась на подножие кровати и просила о прощении. Потом она плакала и он, конечно же, крепко её обнимал. Потому что он был сильным, а она – слабой. На следующий день все снова повторялось: мать кричала на отца. Через день всё заканчивалось.       Однако эти короткие, вроде бы счастливые моменты удерживали его от того, чтобы просто взять и убежать. Редкие, приятные вечера заставляли его вновь думать, что его мама и, возможно, отец, были бы очень опечалены и начали бы переживать, если бы Хаджимэ ушёл, поэтому каждую ночь брюнет возвращался и оставался до следующего дня. Но вскоре, то чувство опять заставляло его вставать с постели и уходить.       Иваизуми это ненавидел. Каждый раз это ощущалось так, словно он предаёт самого себя, швыряя свою сумку в угол и громко говоря «я дома!», хоть и не получал никогда ответа. Словно он вырезал новые шрамы у себя в душе только потому, что он был слабым.       Нельзя сказать, что Ойкава был единственным, перед кем он мог быть слабым. Иваизуми мог также быть слабым и перед собой, когда он был один и уже не мог выдержать того давления, которое на него оказывает жизнь.       Только Ойкава был тем человеком, который мог поймать его прежде, чем Иваизуми успеет со всей скоростью разбиться о землю. - Он сказал, что я никчёмный. - Он сказал дерьмо, Ива-чан.       Это было не смешно, но Хаджимэ посмеялся. Только немного. Это было приятно. Тоору провёл своими пальцами по волосам брюнета и нежно поцеловал его в лоб. - Для меня ты очень много значишь. Я бы определённо по чему-то скучал, если бы тебя не было. - Он хотел меня ударить. Я успел поймать его руку, но он почти ударил. - Ну и хорошо. Только не прекращай бороться. Это не навсегда. Скоро ты уедешь.       Иваизуми облокотился на плечо Тоору. - Я не знаю, куда мне уйти. Я не хочу жить один. - Нет? Я тоже не хочу. Вау, какое совпадение! Два лучших друга, которые не хотят жить одни и которые совсем скоро заканчивают школу. Хм, смогут ли они найти правильное решение?       Он недоверчиво перевёл взгляд на своего друга, но все, что он прочел на лице Ойкавы, была нежная уверенность и теплая улыбка. - Ты это серьезно? - Конечно! Что я, по-твоему, должен буду делать, если мой любимый ас не будет больше орать на меня каждый день?       Он ничего не смог сделать, и, всхлипнув, расплакался, на этот раз – слезами счастья. Тоору нежно похлопал его по спине и, легко пройдясь руками по волосам Хаджимэ, крепко обнял. - Все хорошо. Все хорошо, Хаджимэ. Все хорошо.       Иваизуми не знал, что бы он делал без Ойкавы. Да, он был идиотом и оболтусом, раздражающим и спятившим парнем, но он все-таки любил Дерьмокаву. Было бы не ложью сказать, что Ойкава Тоору был самым важным человеком в его жизни.       Иногда Хаджимэ стыдился себя, когда плакал, лёжа на руках Тоору. Потом он представлял, как бы это выглядело со стороны: внушающий страх ас Сейджо – словно ребёнок. Лузер. Он боялся, что Ойкава видит его именно таким.       Он не желал этих мыслей. Он скрывался от них настолько, насколько это возможно, но они чаще всего приходили к нему ночью, а темнота была не самым лучшим местом, чтобы прятаться от того, что и так темнее тёмного. Они приближались без предупреждения, после которого у Иваизуми были кошмары, и он быстро вставал в четыре или пять утра и бежал через весь парк, пока его колени и лёгкие не взорвутся в попытке убежать от всего плохого.       В такие дни он чувствовал себя особенно слабым. И когда он сидел под деревом в шесть утра, Ойкава был единственным, кому он мог позвонить. Они разговаривали час, два, а может и три, и встречались после этого в спортзале. Было приятно кидать мячи через сетку. Словно облегчение. И когда что-то ломалось вдребезги, Ойкава всегда был рядом, чтобы это починить.       Иваизуми Хаджимэ был сильным. Но он оставался человеком. И это было смехотворно легко – ломать людей на мелкие куски. В идеале кто-то бы был рядом, который бы собрал все осколки и склеил их обратно.       Это было нормально. - Тоору? Я слабый? - Ты самый сильный человек, которого я знаю. - Да посмотри на меня! Я всё время плачу и рассказываю тебе, как я плохо себя чувствую и как у меня ничего не получается. - Разве это не сила? Тоору рассмеялся своим фирменным смехом и посмотрел Иваизуми глубоко в глаза. - Люди иногда ломаются. И чем они сильнее, тем труднее заново вставать. Ты же каждый раз снова поднимаешься. Не один, с моей помощью. И я должен тебе что-то говорить, Хаджимэ? Это нормально.       Иваизуми был слабым.       И это было нормально.