Джон-ирландец

Двери салуна со скрипом распахнулись, и внутрь ввалился Билли. Он обвёл взглядом присутствующих и завопил, да так, что перекрыл звуки расстроенной скрипки: — Всадник!.. Всадник безголовый убил Томми! — О чём ты? — бросил в ответ Уайетт, сплюнув на пол. — Какой, бычьего дерьма тебе на голову, всадник?! — Томми мёртв? — вскрикнула Рози, выронив поднос с кружками. Пиво расплескалось, поднялась брань, и Билли на некоторое время потерял внимание аудитории. Набрав воздуха побольше, Билли заорал, восстанавливая справедливость: — Всадник без головы пришёл по наши души! Он сбил Томми с лошади! — И ты его бросил там? Койотам на съеденье? — кинулась к нему Рози, не обращая внимания на то, что ей в спину продолжали лететь ругательства. — Вы же были друзьями! — С нечистью не сладишь, — отпихнул её Билли. — Собирайтесь! Нам нужно положить этому конец! И тут же наступила тишина. Очевидная несостыковка в высказываниях настораживала. Переглядываясь между собой, ковбои, официантки и скрипач не спешили присоединяться к правому делу Билли. Как раз в этот момент Джон поднял усталую голову от стола. Тишина в салуне заставила его проснуться и почувствовать неладное. Обведя мутным взглядом застывших со странными лицами людей, он тихо спросил: — Случилось что? — А, спи дальше, бычье дерьмо, — Уайетт пренебрежительно взглянул на него. — Тебе-то со всадниками без головы не тягаться. — Что? — Джон мотнул головой, и та отозвалась болью. — Всадниками без… Родители Джона были из Ирландии, и пусть они покинули его ещё в малолетстве — с отцом разделались индейцы, а мать не протянула долго и умерла с горя, они успели порассказывать сыну немало историй о мистических тварях, населявших недостижимо далёкую родину. Всадники без головы — даллаханы — в тех историях точно были. Вот только откуда бы даллаханам взяться в Техасе?.. Билли, заметив благодарных слушателей, отодвинул Рози и приблизился к Джону. — Да, всадник, — выдохнул он ему в лицо. — А ты, что ж, не боишься его?! — он схватил Джона за рубашку и приподнял над стулом, а затем швырнул назад. — Да вы все здесь дрожите от страха! Кто пойдёт со мной отбивать Томми у нечисти?! — Сначала надо выпить! — встрял Эрл. — Спиртовой запах — вот чего боятся призраки! — Дело говоришь! — поддержали остальные. Завизжала скрипка, и Билли вручили кружку. Джон проследил за ней взглядом, поднялся и, пошатываясь, направился к стойке. Остатка денег хватило на одну бутылку на вынос, и вскоре Джон покинул салун. За дверьми начиналась темнота, звёздное небо укоряюще покачивалось, а если на нём задерживать взгляд, то даже вращалось. Джон вздохнул и направился вдоль по пыльной улице. Его лошадь сегодня осталась на ранчо за городом — кобыла отличалась дурным характером и терпеть не могла, когда Джон пил. До ранчо было не так уж близко, но пройтись во мраке с бутылкой в руке Джон любил. Если зажмуриться, то можно было представить себе, что бредёшь по дороге в Ирландии. Не сказать, что Джон точно помнил, какими были ночи в Ирландии, но он не мог забыть, как по ней тосковал отец и какие о ней песни пела мать. Сегодня ночь выдалась безлунной, так что в нескольких шагах тьма скрывала совершенно всё, и Джон мог мечтать сколько угодно. Дорога вильнула, и Джон разобрал впереди что-то тёмное. Темнее окружающей тьмы. Он опустил ладонь на рукоять пистолета, но тёмное пятно не угрожало ему, а просто маячило, переминалось с ноги на ногу, если, конечно, имело ноги. Приблизившись, Джон вздрогнул. Это был конь. Наверняка он принадлежал Томми. — Эй, приятель, — Джон протянул руку к шее, но конь всхрапнул и вдруг прянул во тьму, точно ему явился призрак. Философски пожав плечами, Джон сделал глоток. — Не такой уж я страшный, — сказал он тихо. Оглядев дорогу вокруг, он не заметил Томми, а потому продолжил свой путь. Изредка ему слышались шаги. Будто бы конь бродил совсем рядом. Но Джон не оборачивался — в конце концов, до чужой лошади ему не было дела. «А вот если бы я нашёл этого всадника и убил бы его… — замечтался Джон, — то они поменяли бы своё отношение ко мне. Кто лучше ирландца может справиться с даллаханом? И что такая тварь делает в Техасе?» Джон остановился, поставил бутылку себе под ноги и зашарил по карманам обеими руками. Мать вечно твердила, что от всякой твари есть средство, так что у Джона собралось таких немало — и кроличьи лапки на счастье, и грубо выструганный ещё отцом четырёхлистный клевер, и задний зуб лошади… И кусочек золота, который должен был помочь от встречи с безголовым всадником. Но сколько Джон ни перебирал свои богатства, золота среди них не обнаружилось. Джон потёр внезапно вспотевший лоб. Мрак вокруг точно сгустился, начал давить на горло, тишина звенела в ушах — даже стук копыт куда-то исчез. «Я ж его… я пропил его на той неделе!» — вспомнил Джон и похолодел от ужаса. «Никогда, слышишь, никогда не пей и не играй на талисманы, — говорила мать, хоть ему было всего восемь и он точно не собирался играть в карты или пить. — Навлечёшь на себя беду!» Впрочем, Джон вздохнул, беда всегда была где-то поблизости. Он поднял бутылку, сделал глоток, и его тут же шатнуло, да так сильно, что он упал бы, если бы не упёрся во что-то спиной. — Привет, приятель, — сказал Джон бездумно. Накатила тоска. Он уже готов был услышать от внезапно возникшего на дороге ковбоя проклятья в свой адрес, но тот промолчал. Только его конь фыркнул. — А знаешь, без тебя было так одиноко… Не поворачиваясь, Джон сделал ещё глоток. — Будешь? — предложил он собеседнику и, не дождавшись ответа, продолжил: — Какого лысого дьявола отец забыл в Техасе?! Он и стрелял-то не особенно метко. Что удивляться, что индейцы разделали его… — тяжело вздохнув, Джон опустил голову. — Я бы, может, и вернулся бы в Ирландию, да кому я там сдался?! Представь себе, приятель, что можно быть совсем никому не нужным. Вот говорят, у ковбоя есть хотя бы лошадь… Так моя меня ненавидит! — он потряс бутылкой. — Представляешь себе?! Лошадь… ненавидит! Он расхохотался, потом зарыдал и успокоился, только почувствовав ободряющую ладонь на плече. — Я пустой человек, — заявил он темноте — ночь стала столь непроглядно чёрной, что он не мог разобрать лица того, с кем беседовал. — Жалкий, ничтожество. И денег уже не осталось, потому что мне и… А, о чём говорить, — Джон отмахнулся. — Ты — первый, кто выслушал меня. Если б можно было влюбиться, я б влюбился в тебя лишь за то, что ты молча меня слушаешь, не пытаясь назвать бычьим дерьмом! Он шатнулся и почувствовал, что ужасно устал. Опустившись у ног чужой лошади, он грустно улыбнулся. — Да, такая беда, приятель. Хорошо, что я тебя встретил… Но ты уж… это… оставь меня… койотам… И сон сморил его. *** Плавное течение сна прервали выстрелы и крики. Джон почувствовал, как его поднимают, но затем ровное потряхивание, будто его везли через седло, убаюкало, и он уснул крепче прочего. Снилась ему Ирландия — сказочная зелёная страна, холмы, где дивный народ угощал его элем, а призраки без головы устроили гонки на лошадях, сквозь чёрную шкуру которых то и дело проступали белые кости. *** Прохлада разбудила его позже. Джон с трудом открыл глаза и сообразил, что лежит в какой-то пещере. Откашлявшись, он уже собрался приподняться, как в лицо ткнулась лошадиная морда. Сфокусировав взгляд, Джон замер, только сердце забилось как сумасшедшее. У лошади из-под бархатистых чёрных губ выглядывали хищные клыки, а глаза горели недобрым красным огнём. — Тиш-ше, — протянул он дрожащую ладонь и погладил коня. — Тиш-ше, хорош-шая… В горле пересохло, и больше Джон не смог выдавить ни слова. Он сел, опираясь на локти, чтобы наконец разобрать, что на коне сидел всадник. Сидел и молчал, отчего Джон снова ощутил холод ужаса. Он запрокинул голову, чтобы рассмотреть лицо… Но на широких плечах незнакомца не было головы. Рот Джона сам собой раскрылся, но ни звука не вырвалось из горла. Конь переступил, поворачиваясь боком, и наконец Джон увидел голову — закреплённая на луке седла, она представляла собой улыбчивый череп, в глубине глазниц которого сияли алые огоньки. Джон поклялся бы, что череп ободряюще ему подмигнул. Это было уже слишком, глаза Джона закатились, реальность стёрлась. *** Когда он проснулся снова, его ждала бутылка виски. Джон оценил такую заботу и, сделав первый глоток, огляделся уже почти без страха. Всадник маячил у входа в пещеру. Поднявшись на ноги, Джон подошёл к нему и, пусть не решаясь смотреть на пустые плечи, заговорил: — Ты лучший собеседник, что у меня был. Всадник, казалось, слушал со всем вниманием. — А ещё заботлив, — вздохнул Джон. — А что там в городе? По-прежнему пытаются тебя подстрелить? — Лошадь всхрапнула, словно это и был ответ. — Да, они вряд ли успокоятся так легко… А Томми? Томми был таким дерьмом! И Рози он бил… Всадник молчал. Джон отсалютовал ему бутылкой. — Был бы я нечистью, — добавил он позже, — я б сжёг весь город. С другой стороны, что с них взять?.. — он пожал плечами. — Они не особенно дурные люди, просто… чёрствые? — Джон усмехнулся. — А как вы, даллаханы, понимаете, кто именно достоин смерти? Конь снова повернулся боком, и Джона пронзил тёмный взгляд черепа. Жуть поднялась где-то внутри и скатилась волной мурашек по позвоночнику. — Ну… — сглотнул он. — Хорошо, что ты уверен во мне. Может, я не такой конченый человек, каким себя считал… Всадник поднял руку, тяжёлая ладонь опустилась Джону на плечо и ободряюще сжала его. *** Джон вернулся в город спустя неделю, когда его уже записали в умершие, а лошадь продали. Впрочем, это его не пугало. Он вообще стал совершенно другим. Если раньше его неохотно брали сгонять стада, то теперь любой скот слушался его так, точно до смерти боялся. Если прежде над его меткостью смеялись, то теперь каждый его выстрел находил цель. Изменились и его глаза, в них появилось столько уверенности, точно он посмотрел в лицо самому дьяволу. Так или иначе, теперь Джон куда больше походил на всех остальных ковбоев… И куда больше от них отличался. Но, пожалуй, самой странной привычкой его была та, что никому не мешала. Раз или два в неделю Джон уезжал из города в прерии и оставался там на всю ночь.