Горячий бульон

Мир вокруг плыл и переливался, как сырой утренний туман поздней осенью. Он плохо помнил, как досидел урок до конца, как отпросился у учителя и кое-как добрался до дома. Колени нещадно тряслись, в ушах звенело; Тянь чувствовал себя так, словно мерзкая болезнь разливалась по всему телу, заставляя мышцы дрожать и слабеть. Он чуть не свалился на лестнице, пытаясь добраться до квартиры. Сквозь полуприкрытые веки успел увидеть ступеньку лестницы, об которую неприятным жжением стёрлась кожа ладоней, и его чуть не вывернуло от резкой перемены положения в пространстве. Хэ сглатывал насухую, отчаянно борясь с тошнотой, привалившись всем телом на дверь и пытаясь попасть ключом в скважину. Рука тоже тряслась, как у старика, и единственным более-менее осознанным чувством была странная горькая злость. Хотелось рухнуть на постель и проспать с неделю. Больше не хотелось совершенно ничего. Хэ закашлялся, вяло откидывая от себя рюкзак и путаясь в ногах; горло начало сильно першить. Голова пульсировала от ухудшающейся слабости, и да, он давно так не болел. Иммунитет у Тяня всегда был львиный, и он правда не понимал, с чего его вдруг так подкосило; впрочем, эти мысли растворились под болезненной горечью, когда Хэ безжизненным мешком рухнул на постель. Кое-как стянув кроссовки, парень накрылся одеялом с головой и, уткнувшись носом в подушку, длинно выдохнул. Тьма сомкнулась. Едва он закрыл глаза, на изнанке век зажглись приятно-рыжие волосы, и он почти ощутил их мягкость ладонью. Может, это так повлияла болезнь, а может, он просто почувствовал это ярче, чем обычно, но Тяню вдруг стало так одиноко в огромной, полупустой безмолвной квартире, что он крепко зажмурился и натянул одеяло повыше, пытаясь вжаться в подушку. От бессилия и глухого раздражения хотелось даже плакать; горло сжималось, и Хэ провалился в беспокойный сон. Он редко болел, и в эти ужасные пару-тройку дней всегда был один. Сколько себя помнил. Разве милые отзывчивые девушки со школы могли это знать? Тянем интересовался только Цзянь И, да и то – до недавнего времени он был совсем ещё пацан и хвостиком увивался за своим хмурым дружком, не принимая некоторые вещи всерьёз. Хотя не понаслышке знал, что такое одиночество. И всё равно стоило его предупредить, наверное... В конце концов, они друзья. Но Тянь слишком ослаб, чтобы тянуться за телефоном, лежавшим на тумбочке. Его разбудили тем, что начали активно тормошить за плечо. Хэ проснулся разбитым настолько, что если бы даже его жизнь находилась под угрозой, он бы не пошевелился. А может, из желания насолить брату. Разлепив веки, Тянь не смог подавить удивлённый вздох. – Придурок, – требовательно громко сказал Рыжик, хмурясь так, что морщинки на лбу едва не узелком завязались. – Какого хрена у тебя дверь открыта? Хэ всегда старался выглядеть идеально в присутствии "Не-закрывайте-гору". Старался подчёркивать только лучшие свои черты. Возможно, давить превосходством, заставляя его скрипеть острыми зубами – палец в рот не клади, оттяпает по локоть, если не подавится. Но он так сильно устал. Просто невероятно устал. На ум пришло только то, что сегодня он хотел заплатить Гуань Шаню за очередной приготовленный обед. Виски пульсировали такой болью, что Тянь глухо застонал и повернулся на другой бок, буквально ощущая, как под ним взмокли простыни. Будь что будет. Рыжик всегда хотел от него сбежать и подальше, правда? Рыжик. В груди так перевернулось от ощущения его присутствия, что Хэ не смог сразу отрубиться дальше. Только крепко смежил тяжёлые веки. И с судорожным вздохом приоткрыл пересохшие губы, когда почувствовал на своём лбу ледяную ладонь. Мо как-то чересчур резко прижал руку к разгорячённой коже, забираясь тонкими пальцами под взмокшую чёлку, и Хэ перестал дышать на несколько долгих секунд. Потом рука исчезла, и сквозь пелену чугунного давления на голову и тело Тянь услышал, что тот вышел из комнаты. Он не успевал это всё обработать, но в какой-то момент – минут через десять – Хэ подумал, что Шань просто ушёл. Понял, что от в щи разболевшегося денег не получит, и решил просто уйти. Ну да, заразится ещё. От этой тупой мысли становилось совсем по-детски обидно и больно, и так горько, что Тянь сморщился и снова уткнулся в подушку, едва не заплакав. Совсем расклеился... Ему ведь уже шестнадцать... Он пролежал в этой ужасной полудрёме ещё минут... А чёрт его знает, сколько. Хэ не собирался считать секунды. Просто думал о том, зачем крикливый, шумный, брезгливый Мо трогал его потный лоб. Он всегда отстранялся от Тяня так, словно обжигался огнём, и к этой боли Хэ уже как-то успел привыкнуть. Но сквозь шум своих дурацких мыслей парень услышал, как в комнату снова кто-то вошёл. – Где у тебя лежат деньги? Театр абсурда. Хэ буквально скрутило от истерического отвращения к самому себе, но в этот момент он так сильно себя жалел, как никогда в жизни. Шаню от него нужны только деньги. Это было совершенно здравым и реалистичным суждением взрослого человека; эти слова в его голове почему-то холодно говорил голос брата. Только вот Тяня изнутри кипятком ошпарило, и ему вообще не хотелось отвечать. Потому что... Потому что какого дьявола? – Эй? – Первый ящик, – прохрипел Хэ, со скрипом расходясь по швам изнутри. Не того ли ты добивался? Не того ли ты ожидал, дурья башка? Тянь снова укрылся одеялом с головой. Сейчас он больше всего на свете хотел исчезнуть – вот так малодушно и без всяких последствий. На парня навалилась вселенская усталость, такая, что ему тяжело было даже просто лежать в постели. Обида грызла его изнутри, и Хэ оставалось только отчаянно желать уснуть, не думая о светлых глазах, в которых всегда плескалась злость, и тонких губах, которые он каждый день надеялся увидеть улыбающимися. Он не помнил, сколько прошло времени, пока он премерзко жалел себя, кутаясь в одеяло и дрожа от озноба. Тянь поджимал пальцы ног, не в силах справиться с бушующими эмоциями, и почти сошёл с ума, как услышал открывающуюся дверь снова. Хэ измождённо закрыл глаза. Ядовитая злость плескалась в нём вместе с полузадушенной нежностью. На тумбочку рядом с его головой что-то стукнулось, и Тянь, потянув носом воздух, ощутил потрясающий аромат чего-то тёплого. Неверяще опустив край одеяла и продрав слипшиеся веки, он увидел глубокую тарелку, над которой поднимался пар. Мо положил рядом ложку и шуршащие блистеры таблеток и молча ушёл снова. Болезнь отупляла, и Хэ, много от себя не требуя, дал себе время переварить увиденное. В его квартире не было лекарств. Ну, были какие-то таблетки от головной боли, и они выглядели точно не так. Он бы запомнил. Любые связные мысли отбивал великолепный запах горячего бульона – а в тарелке был, несомненно, он. Во рту тут же выделилась слюна, и Тянь зябко повёл плечами, кутаясь в одеяло и не в силах справиться с собой. Что за? В комнату снова вошёл Мо, и теперь Хэ вскинул на него голодный взгляд. Он по-прежнему хмурился и был в той же серой толстовке, в которой Тянь видел его в школе утром. И вроде бы выражение его милого лица было привычным, но Хэ нутром чувствовал, что что-то было не так. И молча смотрел, поджав сухие губы, и не мог насмотреться. В груди стучало, как в исполинский барабан. Рыжик поставил на тумбочку стакан воды и неловко сунул руки в карманы спортивных штанов, будто надеясь побыстрее спрятать свою собственную реакцию. Поджав губы, он кинул на Хэ быстрый взгляд. И Тянь удивлённо поднял брови. Ему показалось? – Поешь и выпей после еды красную таблетку, – сказал Шань. Он пытался сделать свой голос как можно спокойнее, но тот всё равно дрогнул, а вместе с ним – идиотское сердце Хэ. Гулко кашлянув, Мо снова развернулся на пятках и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Не захлопнув. Закрыв. Тянь медленно взял ложку и уставился в тарелку так, словно вместо куриного бульона там плавали слитки золота. Лицо Мо было хмурым, как всегда. Но не показалось же ему? Его черты выглядели намного мягче, чем обычно. В нём не ощущалось такого напряжения. Странно, но лицо Рыжика стало даже милее, чем всегда – без зло поджатых губ и грубо стиснутых зубов. И, может, за деньги, но перед ним стоял бульон, который он приготовил. О Хэ никогда не заботились, когда он болел. Но он знал, что именно этой едой кормят тех, кто болеет. О ком заботятся. Даже если перемена в Мо всего лишь следствие его глюков из-за болезни, суп стоял перед ним, вполне себе осязаемый и горячий. И Тянь улыбнулся, как придурок, чувствуя, как больно стало губам, растянувшимся в радостную ухмылку. Вкус бульона был не таким ярким и насыщенным, и запах он тоже не ощутил так чётко, шмыгая носом, но каждый глоток и каждая ложка заставляли сердце становиться теплее. Настолько, что Хэ хотелось смеяться с самого себя. Горло сжимала лёгкая тошнота, но Тянь заставил себя доесть до конца, плотно смыкая губы и чувствуя себя – в противовес болезненной слабости – необычайно лёгким. Он выпил таблетку – просто так. Если бы здесь не было Мо, Хэ забил бы, скорее всего, и прошло бы всё само – и мерзкая слабость, и, скорее всего, температура. Но он посмотрел на пустую тарелку, на закрытую дверь и запил несчастную капсулу водой. И все дурные мысли испарились, как шипящая соль в кипятке. Руки и ноги так же отнимались от слабости, его мутило, а голова тяжело и туманно пульсировала. Его состояние не стало лучше, но внутри теперь было тепло. Хэ лёг обратно в постель, вытягиваясь на спине, и снова подтянул на себя одеяло, начиная замерзать. Он попытался прислушаться сквозь звон в ушах – и, кажется, Рыжик ещё не ушёл. Гложущее одиночество испарилось следом, и Тянь широко улыбнулся, прикрыв глаза. В груди и животе сладко тянуло, и неумолимый приступ радости действительно приглушил тягучую болезнь. По какой-то не совсем осознанной причине Хэ потянулся за телефоном, лежавшим рядом с пустой тарелкой. И, протерев глаза кулаком, уставился на значки непрочитанных сообщений. <Малыш Мо: ты где> <Малыш Мо: неужто прогуливаешь> <Малыш Мо: буду только счастлив, если твоя успеваемость снизится> <Малыш Мо: придурок ты где> <Малыш Мо: Цзянь тут переживает> <Малыш Мо: в классе сказали что ты отпросился чё с тобой> <Малыш Мо: Тянь> Заблокировав телефон, Тянь сунул его под подушку и, повернувшись на бок, счастливо выдохнул, зажав руками рот. *** Когда Хэ проснулся, часы на телефоне показывали шесть вечера. Поэтому он подумал, что Мо давно ушёл домой, и решил написать ему, когда вернётся в комнату. Возвращаясь из туалета в свою комнату, пошатываясь от навалившейся снова слабости, Тянь застыл посреди коридора, неверящим взглядом смотря в гостиную. Остатки сна как рукой сняло, и в животе снова заворочалось, и это был точно не съеденный бульон. Шань, сидевший на диване в футболке и штанах, поднял голову от раскрытой тетради. Он сидел, скрестив ноги по-турецки, и ещё парочка потрёпанных тетрадей лежали рядом. Силясь скрыть обожжённые рассветным румянцем скулы, Рыжик деловито прочистил горло. – Я взял у тебя только на лекарства. Остальное потом отдашь, – буркнул он, снова утыкаясь носом в тетрадь. И, кажется, точно не собираясь уходить. Садящееся за окном алое солнце блеснуло в черноте подаренных ему гвоздиков в покрасневших ушах, и Хэ счастливо улыбнулся – так, что Мо поднял-таки голову от конспекта.