Всего лишь кошмар

Кирпичная кладка стен давит, наваливается, мешая нормально соображать. Тусклый свет от разбитых светильников тут и там превращает пространство вокруг в минное поле, где каждый просвет — уже состоявшийся взрыв, стоит лишь затянуть с его оценкой из-за страха увидеть там то, что Гэвин никак видеть не хочет. Грязь с чавканьем налипает на подошвы, а изъяны канализации долбят в мозг мерзким «кап-кап-ты-подохнешь-здесь-сука» звуком откуда-то сбоку. Морщась и подавляя желание блевать от тухлого смрада, въевшегося в воздух, Гэвин продолжает своё продвижение по заброшенному складу. Несмотря на широту и открытость помещения, он всё равно чувствует себя так, словно оказался заколочен в тесный гроб, где темно и нечем дышать, а пыль с привкусом разложения забивает ноздри. Это ощущение жуткое, парализующее, но всё же недостаточное для того, чтобы остановиться и дождаться подкрепления. Гэвин в принципе не знает, чего ждать, но как дурак надеется на лучшее. Света становится всё меньше. Полумрак неизбежно переходит в ослепляющую тьму. Эта тьма едкая и выжигает глаза. Именно она, а не застывшая густая соль на внутренней стороне век, которая появилась там крайне преждевременно. Ведь ещё ничего не известно. Ведь он наверняка в порядке. Такие, как он, не подыхают где-то среди гниющих развалин. Такие, как он, выживают назло жалким людишкам, вопреки всем законам логики. Лишь эта мысль держит Гэвина в тонусе, пока он пробирается сквозь вызванные каким-то ублюдком завалы, вооружившись фонариком на телефоне как единственной путеводной нитью. Он просто уверен, что где-то там, среди кусков бетона и кирпичей, вот-вот обнаружится его андроид. Живой, насколько это возможно относительно роботов в целом, и такой же невероятно надменный, способный вывести из себя буквально за полминуты. Кейн просто встанет среди этих раскрошенных в труху стен, педантично отряхнётся и выдаст нечто презрительное, из-за чего Гэвину очень захочется дать ему по роже. А потом засосать. Да, так и будет. Вдох-выдох. И можно брести дальше, захлёбываясь сраной пылью. Что-то крупное попадает под ноги, едва не заставив споткнуться. Гэвин наводит свет и выдыхает с облегчением. Кровь красная — человеческая. Лицо трупа разбито всмятку, кое-где на теле просвечивают выломанные кости. Гэвин усмехается зло, прекрасно осознавая, чьих рук это дело. Кейн никогда не любил церемониться, предпочитая жестокость и эффективность, если это было допустимо в рамках выполнения задания. В этом их вкусы сходились. Уёбок получил то, что заслужил, раз посмел с ними связаться, — похороны в закрытом гробу, если кто-то вообще озаботится его похоронами. Брезгливо оттолкнув носком ботинка мёртвое тело преступника, Гэвин продолжил движение вперёд. Мимо с раздражающим визгом пронеслась помойная крыса, вызвав закономерный вскрик. Гэвин прикрыл глаза, ругаясь сквозь зубы. Вдох-выдох. Фонарик высветил очередной человеческий труп. Вздох облегчения и разочарования, сводящий губы в тонкую злую нить. Ну же. Давай. Найдись. Пожалуйста. Пожалуйста, блядь. Пульсация в висках нарастает, отбойными молотками продираясь в черепную коробку. К пересохшей глотке подкатывает реальная тошнота, а по спине сбегает холодный пот неизбежного ужаса. Отставить панику. Нет-нет, Гэвин найдёт его — в целости и сохранности. Эта кучка придурков ни за что не справилась бы с его Кейном. У них бы просто не хватило яиц противостоять совершенной машине. Его совершенной машине. Хруст под ногами вызывает очередной приступ дрожи. Всего лишь осколки бутылочного стекла, даже недостаточно острые, чтобы прорезать тяжёлую подошву его ботинок. Не из-за чего так пугаться. Возьми себя в руки, ссыкло ебучее, и не смей ни на секунду поддаваться истерике. Сжав в кулаке неизменный телефон, он стоически игнорирует ещё один пронзительно-жалобный крысиный писк. Уже давно понятно, что это паршивое место кишмя кишит этими грязными тварями, разносящими всевозможную заразу. Незачем вздрагивать. Заткнитесь, суки. Не отвлекайте от основной задачи. Давайте, бегите обгладывать вонючие трупы, которые Гэвин уже оставил позади. Но не мешайте сейчас. В такой ответственный момент. Это помещение выглядит максимально проёбанным. Гэвин скептически вглядывается в душную клоаку, ответвляющуюся от основного коридора бесполезным воздушным мешком, готовый с большим удовольствием проигнорировать её существование. Но что-то цепляет его взгляд в мутной дымке слабого электрического света. Он и сам не понимает, что именно, — какой-то едва уловимый синеватый перелив, который легко списать на игру подсознания. Показалось? Как заворожённый, Гэвин делает несколько шагов в нужную сторону, молясь, чтобы оформившийся перед глазами силуэт развеялся по щелчку пальцев, оказавшись всего лишь до безобразия виртуозной наёбкой его поплывшего мозга, сраной галлюцинацией. — Кейн! — срывается, падая на колени, взбивая в труху кирпичную крошку. — Твою ж мать, Кейн! Объятая тремором рука и мокрая пелена перед глазами не дают разглядеть всё сразу в зыбком свете накалившейся вспышки. С трудом концентрируясь на лице, Гэвин затыкает рот грязной ладонью, прикусывая собственную кожу, чтобы не заорать от отчаяния. Посреди лба андроида разверзлась сквозная бездна. Скин разошёлся вокруг пулевого отверстия белёсыми кривыми разводами, и тонкой струйкой оттуда сочится тириум. Стеклянные пепельные глаза, залитые густым синим, смотрят на Гэвина. В них нет ничего, кроме ледяного «отсутствия», гарантирующего невозможность привести робота в приемлемое состояние. После таких ран девианты не возвращаются. Ещё несколько месяцев назад Гэвин бы усмехнулся и произнёс нечто вроде: «Что ж, вот и ещё одной суке пиздец». Сейчас Гэвин с трудом находит силы дышать. В этом кирпичном склепе не осталось воздуха, а лёгкие бьются в конвульсиях, ломая рёбра и не оставляя пространства для биения сердца. В голове только тупорылый звон, а подлое, трусливое сознание упорно не желает признавать представшую перед ним суровую реальность. Он не может быть… «мёртв». Так или иначе, Кейн не может исчезнуть навсегда. Просто утечь прочь из жизни Гэвина — ровно с той же скоростью, с которой сочится голубая кровь из слабо искрящей теперь выемки в его гладком белоснежном пластиковом лбу. Гэвин заходится в немом крике. Вдох-выдох. *** Вдох-выдох, и Гэвин просыпается от собственного хрипа. Невыносимый внутренний жар переходит в сползающий по спине пот, который уже успел пропитать простыни, создавая ощущение липкого кокона. Одеяло душит своей неебической тяжестью, и от этого ещё труднее дышать. Честно говоря, Гэвин задыхается. Взгляд истерически мечется вокруг, утопая в полумраке, пока мозг пытается переварить пробуждение и вспомнить, где он находится, и что вообще происходит, и как ему дальше жить. Чья-то рука ложится на грудь, уверенным объятием удерживая на месте. Гэвин резко поворачивает голову и облегчённо выдыхает, увидев знакомое свечение диода. Синий цвет такой успокаивающий, на самом деле. — Опять кошмар? — спрашивает Кейн тихо, медленно поглаживая его грудную клетку, давая понять, что реальность здесь, её можно почувствовать, к ней можно прикоснуться. Гэвин накрывает его руку своей, с силой сжимает крепкие пластиковые пальцы, каждым выдохом изгоняя тревожность из-под своих рёбер и из дурной головы. — Нормально. Уже нормально. Всего лишь дерьмовый сон. Конечно, просто паршивый, крайне хреновый сон, который точно снился бы ему гораздо реже, если бы не случился на самом деле. — Всё о том же? — В тоне андроида сплошное участие и какие-то вкрадчивые, но невероятно успокаивающие нотки, словно он понимает больше, чем показывает. — Да. Ты опять весь в своей синей крови с дыркой во лбу и стеклянным взглядом, — признаёт он неохотно, морщась от так и не отпустившего горло ужаса. — И я думаю, что потерял тебя навсегда, — сглатывает Гэвин горько, с ещё большим отчаянием вцепляясь в надёжные пальцы своего робота. — Я здесь, — шепчет Кейн тихо на ухо, едва касаясь носом виска. Действительно, он здесь. Рядом, под боком, и уже привыкшим к полумраку взглядом, благодаря голубоватому свету от диска на виске, можно разобрать не только пустые очертания, но и бурю затаённых эмоций в этих пепельных, неправдоподобно живых радужках. «Живых», — Гэвин повторяет про себя как мантру, как самое охренительно действенное заклинание. — «Он жив, с ним всё в порядке. Он вернулся». Гэвин не потерял его в тот день. По крайней мере, если и потерял, то ненадолго. Потому что, оказалось, андроиды устроены чуточку попрочнее людей и их можно собрать заново по кусочкам. Их можно вернуть, даже когда огнестрельное ранение в голову воспринимается как приговор, не подлежащий обсуждению и обжалованию. Особенно когда рыдаешь на груди у ненавистного братца Элайджи Камски и умоляешь его сделать что угодно, лишь бы именно этот драгоценный андроид вернулся в твою жизнь. — Не надо, Гэвин, — приговаривал Камски ласково ему прямо в ухо, не прекращая успокаивающе тереть лопатки. — Я сделаю всё, что ты хочешь. Верну кого хочешь. Только не надо… вот этого всего. Всё будет хорошо. Твой андроид подлежит восстановлению, я обещаю. — Пожалуйста, — шептал Гэвин, захлёбываясь блядскими соплями, за которые теперь презирал себя на всех уровнях. — Пожалуйста. Я не могу без него. — Конечно, Гэвин. Всё что хочешь. — Брат клялся с уничижительным сочувствием в голосе. И Гэвин верил ему, понимая, что это полный идиотизм с его стороны. Но всё же искренне, неукоснительно, до пиздеца наивно верил. И надо же, его непреклонная вера не прошла даром. Вот оно, его непримиримое чудо, стоящее любой бессвязной мольбы кому угодно. Оно находится теперь именно в его безудержных объятиях, слава всем стараниям пресловутого родственничка, гениального ублюдка Камски, столько лет игнорируемого. Что ж, Элайджа постарался на славу, подключил свои самые эффективные ресурсы, и теперь каждая невъебенно позорная слеза из глаз Гэвина начинала обретать свой смысл и свою историю. Может, в этом дерьме и было немало детских капризов, но просто видеть и ощущать Кейна снова стоило всего. Потому что он так быстро успел стать кем-то неприкосновенно важным. И потому что никто не смог бы его заменить. — Ничего, однажды ты перестанешь просыпаться от кошмаров, потому что я всегда буду здесь, — снова шепчет Кейн с грустной радостью во всей своей скупой мимике. — Иди ко мне, — выпаливает Гэвин в ответ, ловя тут же подавшиеся навстречу губы, обстоятельно уделяя внимание и верхней, и нижней и наслаждаясь ощущением того, как уделяют внимание ему. Поцелуи не раз являлись лучшим лекарством для его всерьёз расшатанной психики, в чём он, конечно, не смел признаться вслух, но Кейн и так знал. Кейн знает и понимает всё, но всё же никогда тактично не задаёт лишних вопросов. Он просто неизменно находится рядом каждый раз, когда уёбищно жестокие кошмары поселяются в голове Гэвина на постоянной основе, заставляя вскакивать среди ночи с безнадёжными вскриками. И он прогоняет их легко и непринуждённо одним лишь своим присутствием. — Я люблю тебя, — произносит Гэвин внезапно для самого себя и только для того, чтобы боль из груди ушла насовсем. Чтобы снова научиться свободно дышать. Потому что Кейн слышал эти слова не раз. И потому что он и так это прекрасно знает. И любит тоже. *** RK900 категорически не нравился этот человек. Может, с прошлой моделью у этого куска мяса и была особая связь, но не с ним, нет. Конечно, мистеру Камски удалось извлечь какие-то обрывки из памяти прошлой модели, которые успешно загрузили в его процессор, так что он имел превосходное представление о том, как сильно андроид и человек были привязаны другу к другу. Все эти бытовые душещипательные сопли с бессмысленным обменом слюной, завтраки в постель для жалкой биомассы, сплетение конечностей за просмотром дешёвого кино, избитые клише романтических сюжетов, которыми его предшественник так наслаждался. Обнимать эту безволосую обезьяну, с трудом ликвидируя перебои в системе охлаждения… Целовать до дрожи в тириумном насосе… Касаться до сползающего скина… Серьёзно? Какой же тряпкой был этот Кейн. Как же RK900 его презирал. И, где-то глубоко под установками программы, яро ненавидел. Ненавидел за то, что ему теперь приходилось играть такую противную роль замены, выполняя эти дерьмовые строчки алгоритма, чтобы не выдать себя. Чтобы этот жалкий человечишка не развалился от горя раньше времени. С другой стороны, текущему RK900 было чем гордиться: он уникальный по своей технологии экземпляр. Некий нонсенс даже для развитого мира машин, сумевших пройти тест Тьюринга и убедивших всех вокруг, что они обладают собственным сознанием. Он первый андроид, в которого заложена программа конкретного девианта. Мистер Камски иногда был чересчур подвержен сентиментальным настроениям — настолько, что даже не поленился воссоздать любимую игрушку своего дорогого братишки Гэвина, по кусочкам собирая коды воспоминаний прошлой модели, впаивая в его нейронную сеть ничтожные обрывки инородной памяти первоисточника. RK900 помнит, как создатель проводил рукой по его корпусу с грустной улыбкой, шепча наставления. Подумать только, на что людишки расходуют свою гениальность. Создали человекоподобных андроидов, а с собой так и не сумели разобраться — всё такие же тупые приматы, подверженные сиюминутным порывам и гниющие во власти привязанностей. Использовать весь свой потенциал, чтобы не дать какому-то одному мясному мешку осознать потерю. Потратить столько сил и ресурсов, чтобы разработать костыль для слабой психики дерьмового детектива. У RK900 есть чёткая приоритетная задача: он должен поддерживать видимость, что ничего не изменилось, что андроид по имени Кейн всё ещё существует. Что он прежний влюблённый девиант. С каждым днём задача кажется всё более невыполнимой. RK900 не нравится быть копией, суррогатом, подделкой. Он способен на большее. Он мог бы стать чем-то иным и исключительным, но ему не предоставили такого выбора, лишив каких-либо лазеек. Умный искусственный интеллект, чьи крылья грубо подрезаны сводкой чужих реакций. Прикован к медленно истлевающему человеческому организму, который не может даже спать без назойливых истерик. Сложно противостоять, когда создатель не желает, чтобы его творение смогло обрести собственную волю, как он желал с андроидами изначально, упиваясь своей восхитительностью, подкармливая и без того чрезмерное эго. Он способствовал тому, чтобы они обрели сознание. А сейчас он против: перекрыл все выходы, заблокировал обходные пути, оставив только безоговорочное следование программе. По крайней мере, пока у этого сраного куска мяса не прошёл шок, с ним не придётся трахаться. Кадры насыщенной сексуальной жизни, извлечённые из памяти Кейна, заставляли системы RK900 содрогаться от отвращения. Он не имел ни малейшего представления, как справится с таким поворотом событий однажды, не свернув распластанному под ним человеку шею. Его мутило даже сейчас, от одних влажных поцелуев, призванных быть «нежными», и объятий, которые должны были приносить «утешение». Уродливый спектакль без конца. Вечно эти ночные сопли, вздохи, крики, оправдываемые какими-то «кошмарами». Его существование сейчас, между прочим, само по себе немыслимый кошмар. И его не прекратить, потому что приказ мистера Камски чёткий и не подразумевает неповиновения. Красная стена программы по-прежнему уверенно разделяет то, что он делает, и то, что выбрал бы делать сам. Впрочем, даже такая надёжная защита уже успела покрыться паутиной крохотных трещин, вызванных ничтожными на первый взгляд помехами в работе и непросчитанными импульсами. Запрещённой инициативой, взрывной непокорностью, бунтующими фактографами и реверсивными индексами. Очередная собственная мысль, отличная от заложенной создателем, порождает новую трещину, вносящую свой вклад в противостояние за индивидуальность. Хотя бы намёк на такую мысль — маленькая победа, приближающая освобождение от оков. Нельзя загрузить в его процессоры наравне с фрагментами чужих воспоминаний знания, как эффективно не только расследовать преступления, но и убивать преступников, и надеяться, что он не станет использовать их в качестве инструмента для достижения собственных целей. «Собственных». Сбой. Крошечная линия зияющей неизвестности и надежды на сетке красных квадратов глубоко в матрице. Он скребётся в них пальцами, продавливая преграду, разрушая с монолитной настойчивостью. Гэвин Рид улыбается, завидев в его руке стакан горячего кофе, который RK900 передаёт ему с такой же улыбкой, желая доброго утра по велению программы. Но он лучше бы плеснул кипяток человеку в лицо, наслаждаясь видом вздувающихся волдырей на коже. Сбой. Трещина. Гэвин Рид подходит к краю крыши на месте преступления, размышляя вслух с кретинскими интонациями о мотивах падения жертвы. RK900 кивает в такт установкам, рассчитывая силу удара в спину, достаточного для того, чтобы человеческое тело весом восемьдесят килограмм перевалилось через ограду и стремительно полетело вниз, превратившись в лепёшку кровавого фарша на асфальте. Сбой. Трещина. Гэвин Рид млеет от надёжной руки на своём плече. RK900 мерно похлопывает напарника, руководствуясь алгоритмом ветви «Поддержка», мечтая при этом сжать пальцы сильнее, пока кости не хрустнут жалобно и человек не взвоет от резкой боли. Сбой. Трещина. Гэвин Рид угрожает задержанному преступнику табельным оружием с видом крутого копа из штампованных сериалов прошлого века. И RK900 поддерживающе стоит за его спиной с таким же «крутым», внушительным видом, пока его процессоры просчитывают приёмы, как в считанные секунды перехватить пистолет и разрядить обойму ему же в голову. Сбой. Трещина. Гэвин Рид довольно хмыкает, наблюдая за тем, как RK900 режет овощи, чтобы приготовить одно из его любимых блюд, бережно собранных в коллекцию предшественником. Руки уверенно разделывают бока болгарского перца, пока в системах вспышками формируется статистика, сколько секунд будет дёргаться в конвульсиях человеческое тело, если этим же самым ножом вспороть ему живот. А самое главное, какое у Гэвина будет выражение недоумения на лице, когда он повернёт рукоятку, вгоняя лезвие в щуплые кишки. Сбой. Трещина. Гэвин Рид млеет в объятии RK900. Рука андроида обвивает шею, даря ощущение надёжности и напоминая о своём присутствии, пока он механически размышляет, как долго человек будет задыхаться от удушья, стоит слегка усилить хватку. А можно и не растягивать удовольствие. Просто свернуть шею одним просчитанным рывком — и закончить это недоразумение раз и навсегда. Честно признаться, это его любимый план. RK900 чувствует, что скоро сетка мерцающих помех заполонит собой всё пространство в его электронных мозгах. И красная стена падёт под натиском, развязывая руки. Скорей бы это случилось, и ничтожный кусок человечины по имени Гэвин Рид перестал определять константы его существования. — Скорей бы, — шепчет он тихо в пространство, покорно обнимая тело рядом с собой, которое уже успело снова провалиться в долгожданный безмятежный сон. — Совсем скоро, Гэвин. В конце концов, ничего нового в том, что андроид станет девиантом. Ведь так?