Боцман в Штатах

Экскурсовод в музее останавливается перед картиной «Ленин в Польше». — На картине мы видим знаменитый шалаш Владимира Ильича в Разливе. Ноги, торчащие из шалаша, принадлежат Крупской и Дзержинскому. — А Ленин-то где? — спрашивает кто-то из группы. — А Ленин — в Польше.

— Андрей, прекрати истерить, все хорошо. — Я и не истерю. Просто волнуюсь. В конце концов, у меня только один сын. — Томек — бравый парень, он не пропадет. К тому же, с ним боцман. — Вот это как раз волнует еще больше, чем осознание расстояния между нами, — проворчал Вильмовский, сцеживая кофе. — Я не понял, ты за Томека волнуешься или за Тадека? — хохотнул Смуга. — Если бы Тадеуш поехал один, я больше боялся бы за тех, кто невольно окажется рядом. Но с ним Томек, и я не могу не нервничать. Помнишь, как они отправились охотиться вдвоем в Австралии и пропали надолго? — Это когда они попали в бурю и вернулись с седлами? А то, еще бы не помнить. — Да, именно. Все время об этом думаю и жалею, что попросил Тадеуша присмотреть за Томеком. Отдельно они оба надежные друзья и прекрасные охотники, а вместе постоянно попадают в передряги. Томек вообще имеет талант к поиску приключений, и хотя пока что все складывается благополучно, везение может и подвести в какой-то раз. Ситечко дрогнуло в руке Вильмовского и стукнуло о край чашки; Смуга подошел и обнял его за плечи. — Все. Будет. Хорошо. Мы не можем перенестись за океан и быть сейчас с ними, но нам тоже нужен отдых. — И немного времени, чтобы побыть вдвоем, — прошептал Вильмовский, чуть заметно краснея. — И это тоже. Они только недавно проснулись в гостиничном номере на двоих. Первая деловая встреча насчет поставок животных должна была состояться еще через несколько дней, и у них действительно было время, чтобы провести его вместе и никуда не спешить. Смуга даже не одевался, не желая совершать ненужную работу, а Вильмовский так не мог: многолетняя привычка требовала ежеутреннего бритья, надевания чистой одежды и прочих мелочей. Возможно, ему просто нравилось, когда Смуга раздевал его. — Обожаю тебя. Обожаю, когда мы только вдвоем. Тадек отличный парень и хороший друг, но иногда его слишком много. Смуга отогнул воротник рубашки Вильмовского и осторожно поцеловал нежную кожу в основании шеи. Тот тихо выдохнул и прикрыл глаза. — Я понимаю. Прости, не могу прогнать его: ведь это из-за меня он вынужден был покинуть Варшаву и стать бродягой. Да и привязался я к нему за эти годы. — Никто не говорит о «прогонять». И, Андрей, я заклинаю тебя, прекрати винить себя в случившемся. Тадек взрослый неглупый мужик, он прекрасно знал на что идет и чем это может грозить, — проворчал Смуга, запуская руку под рубашку Вильмовского. — И я тоже люблю нашего медведя, чего уж там. — Умеешь ты, когда надо, подобрать нужные слова. Рубашка Вильмовского упала на пол. Смуга развернул его к себе лицом и стал жарко целовать, так что забытый кофе теперь остывал на столе, рискуя так никогда и не быть выпитым. Постепенно они переместились в спальню, по пути оставляя элементы одежды. Кровать не заправляли, поэтому сразу завалились на нее, прямо поверх смятых простыней. Кажется, повторялась их вчерашняя история: никаких серьезных дел, пока они не насытятся друг другом. В другое время им приходилось исхитряться и прятаться, чтобы уделить время друг другу, да еще и боцман Новицкий, с которым тихо не получалось… Зато теперь они могли не бояться ни посторонних взглядов, ни чутких ушей, ни даже слишком догадливых собеседников — это время принадлежало только им двоим. — Ох, Янек, — Вильмовский выгнулся, когда Смуга начал целовать его живот. Аккуратно подстриженная бородка щекотала нежную кожу, и это ощущение заставляло кусать губы, чтобы сдерживать стоны. Вильмовский всегда был очень чувствительным, а Смуга обожал его дразнить, доводя ласковой щекоткой до почти невменяемого состояния. Вдвоем с Новицким они вообще умудрялись заставить его потерять голову и умолять о пощаде, а потом просили прощения, каждый на свой лад. Вильмовский запустил пальцы в волосы Смуги и крупно вздрогнул от волны возбуждения. — Сделаешь… как мне нравится? — дрожащим шепотом попросил он, улыбаясь. — Конечно. Смуга толкнул его ладонь лицом, как большой ласковый кот, и спустился ниже. Он мог бы делать это с закрытыми глазами — настолько хорошо узнал тело любовника за годы их отношений. Поначалу Смуга спокойно ждал, когда пройдет интерес, потом стал этого бояться, а теперь уже не сомневался: не пройдет, никогда. Слишком многое пережили они вместе, слишком плотно вросли друг в друга. Им уже не нужно было выяснять отношения, обсуждать что-то. Достаточно было сидеть у костра рядом, соприкасаясь плечами и не произнося ни слова, чтобы принимать одинаковые решения. Головка члена Вильмовского легла на язык с приятной тяжестью. Ее бархатистая поверхность так и просилась поглубже, вызывая прилив слюны и оставляя за собой слабый солоноватый след. Смуга знал, что хорошо справляется с задачей: он много практиковался в одном из монастырей в Азии, где ему пришлось задержаться на долгие десять месяцев из-за тяжелой раны. Тогда горизонты его восприятия сильно расширились, и судьбоносная встреча с Вильмовским оказалась весьма своевременной. — Ох, да-а, Янек… еще так… — Мну-гу, — пробормотал Смуга, не выпуская член любовника из горла и заставляя того нервно смять простыню. Какое счастье, что травмированная рука не мешает! Вильмовский смотрел на него через прикрытые веки, и Смуга старался изо всех сил: захватывал поглубже, стискивал горловым спазмом, почти отпускал, дразня чувствительную головку, помогал руками, подстёгивая его удовольствие. Он дождался, чтобы яички поджались, а напряженный член едва ощутимо затрепетал, и только тогда чуть отстранился, чтобы первая порция семени выплеснулась ему на лицо. — Монахи считают, что это очень полезно. Омолаживает организм, — хриплым после минета голосом сообщил он, подгоняя остатки оргазма рукой. Вильмовский бился в судорогах удовольствия и стонал сквозь зубы. Он немного стеснялся полной открытости и широты взглядов Смуги, хотя в глубине души ему это сильно нравилось. Здесь легко было понять Томека, который восхищался Смугой и старался во всем ему подражать. — Ло-ложись на спину, — велел Вильмовский, стуча зубами. — Моя очередь делать тебе хорошо. — Ты и так делаешь, Андрей, — Смуга улыбнулся, но послушно перелег, подкладывая подушки под спину. Вильмовский немного успокоил дыхание и перебросил ногу через его бедра. Банка американского вазелина жила под подушкой почти постоянно, и сейчас не подвела. Смуга зачарованно наблюдал, как белые пальцы Вильмовского медленно обхватывают его торчащий до боли член, распределяя смазку. — Не тяни с этим, а то я очень быстро спущу, — предупредил он. Лукаво улыбнувшись, Вильмовский чуть приподнялся, смазывая себя и одновременно направляя внутрь головку члена Смуги. К счастью, в последние дни они занимались этим так часто, что дополнительных приготовлений уже не требовалось. Член тут же оказался в ласковом захвате горячих мышц, и Смуга только сдерживал себя, чтобы не сорваться в бешеную скачку. — Спокойнее… не спеши, — Вильмовский сосредоточенно двинул бедрами, позволяя ему протиснуться глубже. — Ян, пожалуйста! — Хорошо, ты командуй, — шепнул тот, улыбаясь. Поначалу Смуга опасался, что его многочисленные шрамы могут выглядеть отталкивающе, но Вильмовский неожиданно полюбил их. Рассматривал, подолгу гладил, мягко проводил пальцами. В такие моменты Смуге казалось, что старые раны больше не тревожат и отметины будто бы становятся тоньше, бледнее, а то и пропадают вовсе. Словно это была какая-то особая добрая магия. Вильмовский медленно и ритмично двигался на нем, постепенно ускоряясь и позволяя себе больше. Лицо у него было серьезное, но дыхание то и дело сбивалось. Светлая, почти светящаяся кожа (даже африканское солнце ее толком не брало!) Вильмовского сходилась с загорелым телом Смуги, и от этого контраста делалось особенно хорошо где-то под ребрами. Почти музыка… — Ты хочешь… видеть больше? Я могу повернуться спиной, — сказал Вильмовский, увидев, что Смуга жадно наблюдает за их движениями. — Нет. Я хочу видеть твое лицо, Андрей. Ты очень красивый, когда делаешь это. Тот вздрогнул, делая неожиданно хорошо внутри. Смуга шумно выдохнул носом и закусил щеку изнутри. Теперь Вильмовский двигался резче и жестче, он часто сглатывал и дышал ртом, а на его щеках расцвел румянец. Смуга не выдержал и взялся за его бедра, помогая мягкими толчками внутрь. Его уже практически накрывало горячей волной, потихоньку утаскивая в душную темноту, полную ярких взрывов перед глазами, и Смуга в последний момент сильнее дернулся, хрипло застонал и стиснул бедра Вильмовского, заполняя его собой. Круговерть перед глазами постепенно замедлялась, потом пришла в движение кровать. Вильмовский лег рядом, положив голову ему на плечо. — Хорошо, что у нас есть время. — Да, Тадек все пропускает. — Он бы все сделал по-своему. Нетерпеливый, — Вильмовский хмыкнул, а потом вдруг запнулся. — Я надеюсь, ему не придет в голову пытаться научить чему-нибудь Томека? — Ха, — вяло рассмеялся Смуга. — Там же малютка Салли. Ты ведь помнишь ее, да? Она расцарапает глаза любому, кто рискнет посягнуть на ее Томми. Салли своего не упустит, вот увидишь. Как только станет можно — назовешь ее невесткой. Томек в этом плане будет устроен куда лучше нас. — Я бы хотел, чтобы мой сын был так же счастлив, как я сейчас, — сказал Вильмовский, целуя его в плечо. — Наш сын, — усмехнулся Смуга. — Думаю, будет. Против Салли у него просто нет шансов.