Ромашки-веснушки, мы лучшие подружки

Ногти пришлось обрезать. Жаль, конечно, — на летних каникулах, лишь два месяца в году, Северина могла позволить себе маникюр. Длинные, покрытые чёрным лаком («Невеста Дракулы», — смеялась Лили, а потом просила не дуться, она ведь не имела в виду ничего такого), в отличие от обрезанных под корень, а то и вовсе обломанных, вечно жёлтых или бурых от зелий обрубков, которые были у неё обычно, — Снейп налюбоваться на них не могла, и это, пожалуй, скрашивало два месяца без котла и пробирок. Папаша магию не терпел до того, что отказывался даже от материного антипохмелького, а ей и вовсе не разрешал ничего делать: ни колдовать, ни варить зелья, ничего — только читать учебники, да и то спьяну мог разораться, что в нормальных книжках картинки двигаться не должны. Родители Лили были бы и рады, если бы она попрактиковалась побольше, только вот взрослых волшебников в её доме не жило, так что любые упражнения с палочкой грозили большими проблемами с Министерством. В самом конце четвёртого курса, буквально перед каникулами, Лили пришла в голову мысль, как было бы чудесно играть на музыкальном инструменте — впрочем, когда готовишься к экзаменам, хочется заниматься чем угодно, только не подготовкой к экзаменам. Тогда же Лили захотелось изучить книгу по ядам, не входившим в школьную программу, почитать о дрессировке крапов и научиться печь торты. Но теперь, изнывая от скуки, она и правда раздобыла гитару и поставила Северину перед фактом: они учатся играть. Так что да, с маникюром пришлось попрощаться. Они играли каждый день, чаще встречаясь у Эвансов, но иногда заходя и к Северине. Своей бедности она стыдилась, но не перед Лили — та и так всё знала. В доме было относительно чисто, в её комнате так вообще идеальный порядок, а больше от Северины ничего не зависело, так что париться, спрашивается? И перед кем? Перед лучшей подругой! О том, что они так себе подруги, Северина поняла поздновато. Это случилось в один из вечеров, когда матери не было дома, а отец, хоть и порядочно раздражённый этим, но трезвый, увлеченно смотрел телевизор. О том, что солнышко Лили Эванс тоже учится ведьмовству, Тобиас был ни сном ни духом. Как и другие магглы, он был уверен, что, будучи дочерью врачей, она решила пойти по их стопам и поступила в медицинский колледж. Мать, конечно, знала правду, но с мужем знанием не делилась, и поступала мудро. Всем от его неосведомлённости было лучше и спокойнее. У Северины спустя несколько неудачных попыток наконец получилось взять аккорд, и она, порядком натрудившая руку, передала инструмент Лили и рухнула на подушку, прикрыв глаза и вытянувшись. Когда она открыла глаза и увидела, как Лили, сосредоточенная, серьёзная, перебирает струны, как солнце подсвечивает её огненные волосы и лицо с трогательными веснушками, какой яркой зеленью сияют под лучами солнца прищуренные глаза, как кружатся вокруг неё пылинки в нагретом закатном воздухе, — то поняла вдруг, что влюблена. Слушая своё сердце, забившееся так быстро, словно она была пойманным воробьём, Северина всё пропустила, и очнулась только тогда, когда Лили довольно воскликнула: — Ну, теперь-то у меня получилось гораздо лучше, правда, Север? — Правда, — сказала она сипло от долгого молчания — или от чувств. Разве могла она ответить что-то другое в ту волшебную минуту? Лили счастливо улыбнулась, и улыбка её была ярче солнца, которое, впрочем, уже почти зашло — так что нечего было сравнивать. Примерно тогда Снейп и поняла, что ей придётся стать ещё более скрытной и замкнутой; даже для Лили — тем более для Лили, — от которой прежде не было секретов, её мысли и чувства (не все, но довольно значительная часть) отныне были спрятаны. Она была уверена, что любая девчонка почувствует недоумение, отвращение, страх или злость, признайся ей в любви другая девчонка, так что стоило помолчать и подождать, пока это пройдёт. Должны же эти чувства, которых даже быть не должно, когда-нибудь пройти? Северине предстояло сыграть дружбу на Оскар, и даже в этом находились плюсы: постоянный контроль над эмоциями мог стать неплохим подспорьем для занятий окклюменцией — но это, конечно, не всегда утешало. …И не то чтобы у неё всегда получалось справляться с чувствами. Как, например, тогда, в середине августа, когда от пятого курса Хогвартса их отделяли лишь две недели. С утра было душно и муторно, они шатались по Коукворту без дела. Лили, в отсутствие родителей пережившая безобразный скандал с Петуньей, ушла из дома — остыть, отвлечься; Северину же никогда не нужно было уговаривать на прогулки — она предпочитала находиться подальше от отчей хибары в любое время и независимо от настроя домочадцев. Изнемогая от жажды, они заскочили за водой в крохотный магазинчик, в котором было ещё хуже, чем на улице. Лили зависла возле холодильника с напитками, а потом наклонилась и заговорщицки шепнула ей в самое ухо (Северине тотчас же стало ещё жарче, хотя она думала, что уже некуда): «Вот бы заколдовать продавца, чтобы он продал мне пиво». Снейп, справившись с собой, демонстративно возвела глаза и ахнула, и это наша примерная девочка, и это наша староста, мол. Но Конфундус, до последнего не уверенная, стоит ли это делать и выйдет ли у неё, наколдовала, благо беспалочковую магию Министерство не отслеживает. Пили в заброшке, вообще-то жутко популярной у маггловских подростков, но тогда пустовавшей. Вроде как в войну с Гриндевальдом там был госпиталь, но потом здание было частично разрушено, поэтому его пришлось оставить. Лили как-то быстро захмелела и принялась жаловаться на сестру, чванливую соседку по комнате и почему-то Мародёров, в особенности Поттера и Блэка, но больше всё же Поттера. Марлин Маккинон считала, что Лили нравилась Поттеру; Северина Снейп не то чтобы считала, больше опасалась, что Поттер нравится Лили. Или только начинает нравиться, но это как будто бы закономерно и неизбежно, вроде как классический сюжет с притянувшимися противоположностями. Крыши над ними не было, так что, запрокинув голову, можно было увидеть, как сгущаются тучи. Лили замолчала и привалилась к ней, положила голову на плечо. Было одиннадцать утра и очень тихо. Мысли в голове ворочались, ползли — лениво и медленно, как разомлевшие на солнце змеи. Думалось почему-то исключительно о всякой ерунде. Жара стояла страшная, футболка липла к спине; от выпитого алкоголя согревалось что-то в груди, и сопение в шею тоже никак не охлаждало. Северина начала задрёмывать, когда Лили вдруг встрепенулась и сказала: — Знаешь, Север, а я ведь ещё не целовалась. И мычание в знак того, что информация принята к сведению, её явно не устроило, потому что она спросила: — А ты? — Ты меня видела, подруга? — невесело хохотнула ей Снейп в ответ. Лили отстранилась и окинула её задумчивым взглядом. Что она увидела? Тусклые волосы, жирнеющие через пять минут после помывки, кожу, сквозь которую просвечивали сосуды (хорошо хоть без прыщей!), тяжёлый взгляд глаз земляного цвета, бледные тонкие губы. И, конечно, незабываемый клюв на по-лица. Дальше — тощая мальчишеская фигура, словно ей не пятнадцать, а десять лет, выцветшая красная футболка и единственные приличные джинсы. Мрачно разглядывая запылившиеся от долгой прогулки кеды, Северина подумала, что давненько не чувствовала себя такой некрасивой и нелепой. — Эй, — неуверенно окликнула её Лили, почувствовав, как резко ухудшилось у неё настроение. Или она просто залипла и прослушала что-то, такое тоже бывало. Снейп подняла глаза. Девушка, сидящая перед ней, выглядела как принцесса рядом с бродяжкой — особенно в той части, что касалась гардероба (полы рубашки завязаны узлом, мини-юбка, которую не решилась бы надеть ни одна чистокровная волшебница — на каникулах Лили была настоящей модницей), но и сама она тоже была прекрасна. Волосы-пламя, загорелая, яркая, глаза — как влажный после дождя молодой листок, а губы… А её губы вдруг коснулись губ Северины. Липкий блеск с вишнёвым вкусом у Лили на губах, а после — у неё на языке. Нос коснулся носа, дыхание, прерываясь, ложилось на чужие щеки. В происходящее верилось с трудом. Это даже не «случилось то, о чём прежде только мечталось», это «я даже думать об этом не смела». И всё-таки Снейп её целовала: она начала первая, что уж. Потом выяснилось, что подружкам можно так делать («И с Макдональд так будешь делать?», — спросила улыбнувшись (по ощущениям — криво), и услышала смущённые заверения, что Мэри не такая близкая её подруга), что любопытно же, что хочется научиться, и Северина кивала на каждую реплику, как когда преподаватель тебе говорит что-то непонятное и переспрашивает, согласна ли ты, а на просьбу «сказать уже что-нибудь» ответила: «Отлить охота», — грубовато, беззаботно, точно не чувствовала себя потерянной или — нет, не обманутой, но обманувшейся. В конце концов, вины Лили в том, что её обуревают неправильные чувства, не было. Она искренне считала её подругой и ждала, и заслуживала того же. К полудню небо наконец сбросило накопленное напряжение громом и ливнем, но ни Лили, ни сама Снейп бежать и укрываться не торопились; Северина, в отличие от некоторых, не стала метать молнии, хотя ей очень хотелось, и ограничилась самодельным дождём, как иносказательно называл слёзы выпустивший за год до того Лавгуд, чудик и изгой, как будто вечно пребывавший в своём мире, но при этом очень точно чувствовавший душу окружающих людей. В своё время он дал ей парочку весьма ценных советов и почву для размышлений. Ничего не видя вокруг, Лавгуд видел всех насквозь. А Лили, хотя часто на неё смотрела, не видела Северину вовсе: к концу лета, проведённого вместе, Снейп начало казаться, что кроме этой внезапной, неправильной влюблённости в ней вообще ничего не осталось. Проблема была в том, что Лили не воспринимала серьезно происходящее между ними. Нет, не так. Между ними ничего и не было. «Да какая любовь может быть между двумя девчонами», — словно говорила расслабленная поза Лили (лежала головой у неё на коленях, глаза закрыты, рука в руке — Северина сплетала их пальцы и в бешеном биении своего сердца и спокойном — её — читала ответ: они обе слишком разное вкладывали в эти жесты). Вдыхая полной грудью, задыхаясь от чувств — горечи пополам со счастьем, — Северина ощущала свежий озон, мокрый асфальт и цветочно-цитрусовые духи своей рыжей зазнобы. Парой лет позже она узнает этот запах в парах идеально сваренной собственноручно Амортенции; парой дней позже — что «их» дерево — могучее, раскидистое, то самое, недалеко от которого они познакомились, под которым колдовали, читали, говорили обо всём на свете, — что «их» дерево погибло во время той грозы, буквально расколотое молнией пополам. В оставшиеся до отъезда две недели ничего примечательного не случилось, так что остаток лета прошёл… ну, нормально. Снейп не могла насмотреться на свой лучик солнца, не могла наслушаться, как она смеётся. Каникулы заканчивались, а это значило вернуться в Хогвартс, что само по себе было неплохо, но принадлежность к враждующим факультетам и приверженность к противоборствующим идеологиям не могли не придать из отношениям отстранённости и непонимания. Приятели Снейп из змеиного дома никак не могли дождаться, когда она наконец прекратит якшаться с грязнокровкой; гриффиндорским подружкам Лили, в свою очередь, не нравилась она. И, конечно, Мародёры, как о них забыть. Осень и зима, как и предполагала Северина, едва не разлучили их. Ничего не случилось, просто они отдалились друг от друга настолько, что иногда даже не здоровались в коридорах, торопясь по своим делам. Поттер вовсю ухлёстывал за Лили, и она всё ещё отпрокидывала его с походом в Хогсмид, но сумку таскать уже снисходительно разрешала. «Лёд тронулся, а?» — заржал Блэк, однажды не удержавшись и таки прокомментировав одну из таких сцен, и Снейп едва не затошнило. Кто угодно, только не из этой компании, только не Поттер. Но стоило ей лишь заикнуться о том, что Поттер её недостоин, прилетало в ответ: «Он хотя бы не такой мудила, как твой Мальсибер». Мальсибер был не её, но Лили даже слышать об этом не желала. «Мерлин, что стало с нашей дружбой? — мрачно веселилась иногда Снейп. — Мы даже мальчишек не можем обсудить так, чтобы не поругаться». В последний перед рождественскими каникулами поход в Хогсмид Лили присоединилась к компании Мародёров. «Они что-то задумали, я слышала, как они обсуждали какой-то розыгрыш, — оправдывалась она. — Посмотрим, как они собираются проворачивать свои гадости под носом у старосты. Ты ведь не обиделась, Север?» Снейп улыбнулась помертвевшими губами и заверила, что всё нормально (они всегда ходили вместе)., просто тогда ей лучше остаться в замке, чтобы не провоцировать конфликт, всё равно у неё много дел. Она и сама думала, что останется в гостиной и продолжит читать трактат о змеиных ядах, что подарил ей Люциус. Однако сидевшие рядом одногруппники мешали сосредоточиться, так что она захлопнула книгу и вклинилась в их разговор, как обычно делала. Эйвери рассмеялся и сказал: «Ну наконец-то ты прекратила притворяться, что читаешь!» Снейп не успела ничего сказать, а он уже снова проявлял чудеса наблюдательности: «Я вижу, ты никуда не собираешься. Со своей рыжей гр… с рыжей своей поругалась, а одна идти не хочешь? Сходи с Мальсибером тогда, а то у меня сегодня свидание с той заучкой с Рэйвенкло — помнишь, я рассказывал про неё, — а он чахнет без компании». Мальсибер, по её мнению, не очень походил на человека чахнущего, более того, было похоже, что он недоволен поступком друга, но возмущаться не стал. В общем, Северина даже не успела понять, когда её уболтали, и очнулась уже на улице. Эйвери всегда хорошо языком чесал. Прогулка прошла, на удивление, неплохо. Сперва Мальсибер под предлогом подарка на праздник загнал её в магазин одежды и оплатил несколько тряпок взамен безнадежно испорченных мародёрскими «шалостями», и, хотя ей было страшно неловко и досадно, это было кстати, поскольку гардероб стал слишком скудным даже для неё. К тому же, Снейп пообещала сварить любое зелье в пределах возможностей, если ему понадобится, так что её гордость не слишком пострадала. Позже они закупились всякой мелочёвкой вроде пергаментов и перьев в «Писарро» и, замёрзнув, зашли отогреться в «Три метлы», где её приятель опять включил джентльмена и заплатил за неё, игнорируя недовольное шипение и закатанные глаза. Они заняли освободившийся столик в углу, под лестницей на второй этаж. Мельтешили там меньше, от входа не видно — очень удобно. Тепло и сливочное пиво заставили её слегка разомлеть. Мальсибер рядом молчал, изучая очередную книгу по боевым чарам. Наверное, она задремала, незаметно для себя положив голову на плечо своего спутника, потому что пропустила момент, когда в заведении появились Мародёры и Лили. Захотелось уйти оттуда немедленно, но усилием воли она заставила себя оставаться на месте. Эллиот, оторвав взгляд от страницы, внимательно посмотрел на неё, а потом покосился в сторону, откуда раздавалось хвастливое кривляние Поттера и громкий хохот Блэка, в котором терялось подобострастное хихиканье недоумка Петтигрю. — Хочешь уйти? — хмуро спросил он. — Есть немного, — ответила она с усмешкой. — Не хочу, чтобы эта компания меня заметила. — И Эванс, что ли? — фыркнул он. Снейп неопределённо повела плечом. Он продолжил: — Незаметно мимо них не пройдёшь, Блэк заметит и поднимет шум. Северина уже и сама прикинула, что расселась эта компания действительно неудачно — для неё так точно. Взглянув на Лили, она обомлела: какими влюбленными глазами она пялилась на Поттера! От злости выход нашёлся сам собой — Дезиллюминационное заклятие. Мальсибер закатил глаза: мол, знаешь же, оно мне не даётся. Снейп, вздохнув тыкнула в него палочкой и отправила первым. Выйдя на улицу сама, сразу сняла с них обоих чары, уж очень они энергозатратны. И, как назло, в эту же минуту резко распахнувшаяся дверь явила Блэка, которому припёрло выйти покурить. Завидев их, он улыбнулся так широко, что едва не выронил сигарету, которую держал зубами. — Оу, — протянул он, глядя почему-то не на Снейп, а на её спутника. Рожа у него была глумливая. — Я вам помешал, молодожёны? Северина, уже вытащив палочку, бросила быстрый взгляд на Мальсибера, которого почему-то перекосило, — и вовремя. Она едва успела схватить его вскинутую руку и отвести в сторону. Кирпич, куда попало проклятие, раскололо надвое. Уверенности не было, но скорее всего это была Сектумсепра, её новое заклинание — сильное режущее, раны от которого не залечивалось стандартными медицинскими заклинаниями. Контрзаклятие она ещё не подобрала, так что, не успей она повиснуть на руке у Эллиота, Блэка пришлось бы зашивать по-маггловски вручную и, вероятно, посмертно. Блэк, кстати, даже в ус не дул. Безоружный, расслабленный, он только крутил в руках незажжённую сигарету, не переставая ухмыляться. Это было совсем на него непохоже. Вдруг он отвернулся, заглянул в паб и что-то крикнул. Снейп решила, что он позвал дружков, и уже развернулась, сбегая уходя, когда услышала насмешливо-тягучее: — А ты говорила, она занята!.. «Не оглядывайся», — сказала Северина сама себе и выпрямила спину. Интуиция говорила: то, что она увидит позади, её не обрадует. Резкий порыв ветра растрепал её отросшие волосы. Нога в осеннем ботинке соскользнула на притоптанном гладком снегу, и Эллиот подхватил её под локоть, чтобы она не упала, и не убрал руку, когда она выпрямилась и стала твердо, чему Северина мимолётно удивилась (в тот день он не отпустил её руку до самых хогвартских ворот). Откинув с лица чёлку, она обернулась. В дверном проёме «Трёх мётел» застыла Лили, глаза и прилипшая к губам улыбка которой были непривычно холодными. …Зато весной, как водится, наступила оттепель. Лилс на время забыла о своей неприязни к её слизеринским приятелям, о которой не забывала упомянуть каждый раз, когда они говорили дольше пяти минут, и их спокойные доверительные отношения восстановились. Правда, объяснить хихикающей подруге, что они с Мальсибером не встречаются, оказалось далеко не просто. — Но он тебе нравится, не отрицай! — веселилась Лили. Отрицать хотелось. Снейп не торопилась опровергать слух про них с Эллиотом (который наверняка пустил ублюдок Блэк): её всё равно не стали бы слушать, а истинное положение вещей открывать и вовсе не хотелось. Экзамены СОВ неотвратимо приближались. Обе они начали подготовку заблаговременно, так что времени в сутках оставалось порядочно, особенно в сравнении с теми бедолагами, которые собирались за неделю запомнить то, что, по-хорошему, должны были учить пять лет. Вместо того чтобы корпеть над уроками целыми днями, они с Лили стали выходить на долгие прогулки. Нет, им обеим нравилось учиться, но чахнуть в пыльной библиотеке с книжками, когда на дворе такой апрель, казалось глупостью и едва ли не преступлением. Часто они брали с собой учебники и занимались на воздухе, ещё чаще — просто болтали или отрабатывали те заклинания, какие хотелось. Северина поделилась с ней своей радостью: у неё наконец стали получаться собственные заклинания, не говоря, правда, что это случилось ещё в ноябре. Осенью Лили, казалось, не было до неё никакого дела (сейчас Снейп считала, что она просто-напросто была завалена увеличившейся учебной нагрузкой и многочисленными обязанностями старосты, и упрекала себя за нелепые обиды), но вряд ли она оценила бы полугодичное утаивание такой информации от лучшей подруги. Выбрав для своих встреч не самое популярное место, а также набросив на него чары отвлечения внимания и заглушающие, они могли рассчитывать на некоторое уединение. В тот день было жарко; мантии унылыми чёрными комками валялись на траве. Когда Лили сняла свою, под ней обнаружилась та самая маггловская мини-юбка. Северина сначала тупо уставилась на её бедра, на уже проявляющиеся веснушки, а потом искренне расхохоталась: — В тихом омуте черти водятся, а? Ста-а-ароста! Та покраснела и пихнула веселящуюся подругу в бок. — Да ну тебя, Север! Жарко же. Показывай лучше свои заклинания, — умело перевела тему Лилс. — Уверена, что хочешь? — уточнила она, дождалась кивка и предупредила: — Тогда приготовься и крепко держи свою юбку! Лили успела только недоверчиво фыркнуть, прежде чем Левикорпус мягко вздёрнул её за ногу вверх. К её чести, она не завизжала: только сдавленно ругнулась себе под нос, потом попыталась освободиться, подтянула сползшую юбку, бросила возмущённый взгляд вниз, на Северину, и, наконец, рассмеялась. Вопреки опасениям, лекции о недопустимости создания и использования проклятий и других заклинаний, которые можно использовать в бою, в тот день не случилось; Лили только попросила показать ей движение палочкой и вербальную формулу заклинания и контрзаклинания. Тогда ещё мало кто знал о Левикорпусе. Подвешивать им кого попало, к неудовольствию взрослых и старост, в том числе и Лили, которая перестала находить его забавным, стали лишь парой недель позже, и Снейп не отследила, откуда пошла эта мода (Эйвери, что ли, растрепал?.. Вот уж кто любил и умел болтать, когда не надо было). А ещё к весне Снейп закончила «улучшение» учебника зелий за шестой курс. Она всегда просматривала программу по любимому предмету наперёд. Солнышко Эванс продублировала заклинанием все нужные ей пометки в свой экземпляр и могла радовать старикашку Слагги и в следующем году, благо программа не менялась уже много лет, и учебник тоже был только один (можно подумать, в противном случае кто-то работал бы с учебником кретина Либациуса Бораго). Мать вот, тоже радовалась, что хоть зелья Северине покупать не нужно, она может довольствоваться её старым экземпляром. Тогда они говорили по душам. Может, это неверное слово, но это было самое близкое к прежним доверительным отношениям, что было у них за этот год. Мечты Лили, смешные и глупые, срывались с её губ легко, словно семена с одуванчика, и, невесомые, как те же семена, цеплялись на Северину, облепливали шерстяные рукава её старого кардигана, а она не решалась стряхнуть их или снять. — Ты только задумайся, Север, — говорила Лили внезапно, без всякого перехода от праздных разговоров к серьёзной теме, — как было бы прекрасно жить, если бы никто не относился с презрением, ненавистью и страхом к людям, которые просто от них отличаются. «Как Пожиратели Смерти», — не сказала она. «Как магглы, — подумала Северина, вспоминая отца. — И как он вообще умудрился сойтись с матерью?» Вслух она ничего не ответила. Жить в утопии правда было бы замечательно, только что мечтать о месте, которого нет? — Ты решила, чем будешь заниматься после школы, Лилс? — спросила Северина, когда они улеглись на нежно-зелёную молодую траву, в яркости которой не было ничего от благородного изумруда с её галстука, зато было много весенней радости и жизни, и когда появилась необходимость чем-то разбавить густую и напряжённую тишину — не уютное безмолвие родных людей, когда понимаешь и принимаешь другого без слов, а тягостное молчание человека, осознавшего, что с другом детства не о чем теперь говорить. Кому с другом, кому ещё с кем-то. Хочется сказать бо́льшим, но в их случае всё ровно наоборот. — Я думаю стать целителем. Ты же знаешь, я в детстве мечтала, что буду работать врачом, как родители. Вообще, было бы неплохо в Министерство — бороться изнутри с предрассудками про магглов, оборотней, других магических существ. Но я не такая наивная — кто ж меня туда возьмёт без связей. — На этом моменте она прервалась, повернула голову так, чтобы взглянуть в лицо Снейп хитрым прищуренным глазом. — Ты бы, может, и пробилась. Малфой, Мальсибер, другие твои знакомые помогли бы. — Я не хочу работать в Министерстве, ты же знаешь. — Или аврорат, учитывая нынешнюю ситуацию, — не отводя взгляд, продолжала Лили, будто не слыша её. Взгляд, между прочим, был с прохладцей, не для лучшей подруги. Невольно вспоминилась та походка в Хогсмид: лёд под ногами, почти случившаяся беспричинная потасовка между Блэком и Мальсибером и лицо Лили, выражение на котором больше подошло бы Нарциссе Блэк, Элеоноре Забини или ещё какой-нибудь холодной аристократке. Сначала пришло непонимание, сразу после накатила злость. Ну почему даже в такой день Лили не могла не затронуть эту тему?! Ещё бы Поттера с компанией начала нахваливать, чтобы Снейп окончательно уверилась, что Эванс сама ищет с ней ссоры. Закрыв глаза и глубоко подышав, Северина заставила себя успокоиться. Лили всегда такой была — готовой драться за то, что считает правильным и справедливым. Поступила бы она на Гриффиндор, не будь в ней этой черты? Уже на первом курсе Снейп порадовалась, что её наивное детское желание видеть подругу с собой на Слизерине не сбылось — очень уж своеобразно привечали грязнокровок на их факультете, уже спустя пару месяцев учёбы на затравленных первашей было страшно смотреть. Интересно, куда бы она поступила, если бы не Гриффиндор — бессмертная вера в свои идеалы, жажда справедливости (какой она её понимала) и смелость, не отчаянная, геройство в критический момент, а какая-то обыденная, бытовая, часто выражающаяся в дерзости. Лили ничего не боялась, но если бы нет — перевесила бы страсть к знаниям или доброта и верность? Самой Северине шляпа предлагала Рэйвенкло. Они могли учиться вместе. Ходить вместе на все занятия, может, даже жить в одной спальне. Было бы тяжелее, конечно, усмехнулась она. — Что? — спросила Лили. — Да так, просто. «Так, просто» — совсем как когда у неё получилось наконец вслед за Лили вызвать Патронуса. Такого же. Лето перед пятым курсом, гитара в загорелых руках, подсвеченные солнцем рыжие волосы, улыбка сухими губами и ямочки на щеках. В воздухе танцуют пылинки, тёплые апельсиновые отсветы ложатся на стены. Кто сказал, что воспоминание для этих чар должно быть непременно радостным, без тени горечи или печали? «Что у тебя за воспоминание, Север?» — «Так, просто.» Отмахнуться, как будто неважно. Как будто ты по жизни счастливый, оптимистичный человек и не нужно никаких усилий, не нужно вспоминать хорошее, потому что всё в этом мире для тебя хорошо и радостно. Редко встречаются такие люди, и их всегда видно, но можно сделать вид, что ты одна из них. И Эванс может сделать вид, что поверила. «Что у тебя за воспоминание, Снейп?» Всегда одно и то же. Всегда. Она не спросила у Лили, когда у той получилось впервые, хотя и присутствовала при этом. Знала, что её в том воспоминании не будет. Этого было достаточно. А если там есть Поттер? Ха. Ха-ха. Не смешно. Было бы смешно, если бы у него тоже был Патронус, как у неё. Или нет, парный. Лось какой-нибудь или олень. Ему бы подошло. Две серебристые лани беззвучно возились в кустах шиповника. Лили долго глядела на них с улыбкой, а потом присела и начала собирать одуванчики. Они ей подходили, и наверняка однажды подошла бы мать-и-мачеха; Северине оставалось довольствоваться акацией, люпинами и петуниями. (Однажды они обернутся златоцветником и полынью, и станет ещё хуже.) А потом они гуляли каждую неделю, старательно не касаясь опасных тем, и Северина была так счастлива, как до прошлого лета. А потом притихшие в предыдущие месяцы Мародёры прилюдно подвесили её за ногу — её собственным заклинанием. А потом Лили, вместо того чтобы реально заступиться за неё делом, а не пустыми сотрясениями воздуха, воспользовалась возможностью построить глазки Поттеру, сохраняя при этом образ воина справедливости и пряча свой интерес к нему, как за ширму, за пострадавшую честь подружки. Подружки!.. Снейп зажмурилась и спросила себя: что ты чувствуешь? Что у тебя есть? Горькая обида и слепящая злость. Вот для чего тебе эта дружба, вот чего она стоит! — Мне не нужна помощь от грязнокровки, — выплюнула Снейп, смакуя последнее слово как никогда. Эванс не осталась в долгу — никогда не оставалась. — Постирай мамочкину юбку, а то подол в грязи, змея! Ну вот и всё. Так выяснилось, что у них обеих были готовы ножи в спину другой. Как легко с языка сорвалось то, что не должно было, то, что било в самое больное место. В кармане штопаной мантии завалялось несколько конфеток «Берти Боттс». Интересно, есть ли со вкусом предательства? Теперь-то она знает, какой у него вкус. Горький. Остыв, она сделала несколько попыток примирения — заведомо безнадежных. «Я не хотела этого говорить», — беспомощно и неправда. В тот самый момент она именно этого и хотела. Значит, хотела и Эванс. Может, они смогли бы это всё переступить, но её стремление присоединиться к Пожирателям Смерти Лили расценивала как что-то близкое к поддержке идей Гитлера у магглов. Но ведь это было совсем другое! «Я ничего не потеряла, — убеждала себя Северина, — потому что у меня ничего и не было». Но что-то было — вечера за зельями и заклинаниями, шутки, понятные лишь им двоим, долгие прогулки по школьному саду, по отдалённым пустынным коридорам Хогвартса, а летом — по родному городу — дыре, в которой даже радуга в небе была похожа на бензиновые разводы на разбитом в крошки асфальте под их ногами. Накрыло её ещё до отъезда домой — осознание, сожаление, желание вернуть всё на свои места. Могла ли она подумать ещё год назад, что её едва не вывернет наизанку невзаимная влюбленность? Могла ли она знать, что их дружбе с Лили остался всего лишь год? Заперев дверь в ванную, она исполосовала руку режущими, но раны получились неглубокие и несерьёзные — духу не хватило. Жить не хочу, шептала побелевшими губами, умереть не могу. Мерлин, какая слабачка! Тогда-то она и узнала, что раны от родной Сектумсепры, даже небольшие, до конца не заживают, если применить только контрзаклинание, без бадьяна. Наоборот, наверное, тоже. («Хорош красавец будет Поттер», — мстительно подумала, осознав это, Снейп и пожалела, что заклинание вышло недостаточно сильным, чтобы действительно его изуродовать, а не просто слегка подпортить ненавистную рожу.) Она ещё долго забывает про шрамы, а потом удивляется, словно видит их впервые и понятия не имеет, откуда они взялись. Однажды она привыкает к ним. Но почти сразу после этого шрамы перекрывает узор — череп и змея, и привыкать приходится уже к другому.