***
На часах было двадцать минут девятого, когда Ивайзуми вышел из дома. Утро было тёплым; солнце поприветствовало приятно согревающими лучами, которые не отдавали знойной жарой, а напротив, были чем-то лёгким. В воздухе царила опьяняющая свежесть, а учитывая то, что ещё и на улице было мало людей, утро можно было назвать действительно великолепным. И даже ленивым. Потому что в такую прекрасную погоду хотелось сидеть где-нибудь в парке, среди сочной зелени, или гулять по тихим улочкам, или просто остаться дома. Но нужно было идти на станцию и толкаться в наверняка душном вагоне. Ивайзуми действительно никуда не хотелось. Не хотелось, чтобы эта спокойная атмосфера утра была нарушена гулом поездов и криками людей. Поэтому он просто стоял неподалёку от своего подъезда и наслаждался погодой. Хаджиме ещё и не выспался. Случай, произошедший ночью, не давал ему покоя. Вдобавок на него этой же ночью обрушилось осознание того, что Ойкава, который в последнее время часто работал в ночь, мог тоже подвергнуться нападению. Конечно, охотники сдерживали разбушевавшихся вампиров, но они всё равно не могли снизить их наглость до минимума. Тем более Ойкава был тем, кого бы Миямото хотел убрать… Ивайзуми нахмурился. Такое прекрасное утро — и такие мрачные мысли. Снова. Ивайзуми услышал чьи-то шаги, и он бы вряд ли обратил на это внимание, если бы краем глаза не заметил, что направлялись как раз к нему. Парень повернул в голову в сторону идущего к нему человека и с замиранием сердца обнаружил, что это был никакой не человек, это был его Ойкава Тоору. Он был весь обмотан тёмной одеждой, но не узнать его копну волос и его походку было невозможно. Ивайзуми не сдержал улыбки. Потому что соскучился. Ойкава даже помедлил, и Ивайзуми готов был поклясться, что тот немного опешил. — Ива-чан, у тебя такая красивая улыбка! — Тоору подбежал к Хаджиме, на ходу стянув с лица маску, и обнял его. — Ну тебя… — проговорил тот, обнимая в ответ. — Я просто соскучился. — И я… — тепло улыбнулся Ойкава, вдыхая запах родного тела. Сегодня Ивайзуми пах чем-то лёгким и свежим; Тоору прикрыл глаза, и ему представился морской бриз, шум волн, переливающихся бликами, тепло и приятное покалывание песка под ногами, а ещё — бесконечное счастье. И ощущение, словно ты пришёл домой после долгого и утомительного путешествия. — Я не вовремя, да? — продолжил Ойкава, отпрянув от Хаджиме. — Тебе ведь на учёбу надо. На самом деле, я просто хотел убедиться, что с тобой всё в порядке. Хочешь, встречу после учёбы? Сомнительные мысли начали закрадываться в голову Ивайзуми. Ойкава мог просто позвонить или написать, но вместо этого он, после того как отработал ночную смену, приходит утром к дому, чтобы убедиться, что всё хорошо. Ивайзуми внимательно присмотрелся к Тоору: тот выглядел уставшим, но не настолько, чтобы хвататься за голову; он улыбался — нежно и ласково — и смотрел так же, но что-то в его взгляде было ещё, будто бы вымученное и тоскливое, будто бы что-то случилось, и это волновало вампира. Ивайзуми нахмурился: он знал, как Ойкава умеет взваливать на себя проблемы и не рассказывать об этом до последнего. Ойкава каким-то образом узнал о том, что случилось ночью? Нет… Тогда бы он пришёл этой же ночью, а не утром. — Хочу, — ответил Ивайзуми. — Но ещё хочу, чтобы ты рассказал мне, что случилось. Хаджиме увидел, как в лице Ойкавы мелькнуло удивление, которое он тут же скрыл за беспечной улыбкой и тихим смешком, и это только подтвердило догадки парня. — Ничего, Ива-чан. Обязательно что-то должно было случиться? — Уж мне-то можешь не врать, Дуракава. Я слишком хорошо тебя знаю. Ойкава отвёл взгляд в сторону. Он тяжело вздохнул, повернулся к возлюбленному боком, выставил руку вперёд и закатал рукав толстовки. Как только его кожа открылась солнечному свету, то тут же медленно начала краснеть, и Тоору наблюдал за этим будто бы с интересом. — Эй! — Ивайзуми резко расправил рукав и взял руку Ойкавы в свою, а потом встал перед ним. — Совсем сдурел? — Ива-чан, — улыбнулся Ойкава, — ничего страшного бы не произошло. Видишь, ты постоянно волнуешься обо мне, слишком волнуешься, и я не хочу заставлять тебя беспокоиться ещё сильнее… Я… Не думаю, что заслужил этого, понимаешь? Ивайзуми сердито посмотрел на Тоору; он поджал губы и грозно сдвинул брови. — Опять ты несёшь какой-то бред! — негромко, но довольно сурово проговорил Хаджиме. — Ты идиот. Полнейший. Иногда мне кажется, что это я живу уже лет сто, а не ты. Ведёшь себя как ребёнок! Ойкава невесело усмехнулся. В каком-то смысле Ивайзуми был прав. — Знаешь, — вздохнув, уже спокойно продолжил Ивайзуми, — пойдём в квартиру. Моих родителей всё ещё нет, а я всё равно никуда не хотел идти. И думаю, нам обоим есть, что рассказать. — Обоим? — удивился Тоору. Внутри него словно туго натянулась и в эту же секунду оборвалась струна, болезненно и скрипуче звякнув перед этим. — Ива-чан, что у тебя слу… — Идём, — Ивайзуми всё ещё держал Тоору за руку, потому потянул того за собой в сторону подъезда. Хаджиме думал о том, что если уж он требовал от Ойкавы, чтобы тот рассказывал ему всё, то и сам должен был это делать, — и поэтому он всё же решил не умалчивать о ситуации прошедшей ночи, хотя изначально хотел оставить это в тайне.***
…Ивайзуми задвинул шторы, чтобы свет не просачивался в комнату. Ойкава сидел за столом, поставив локти на твёрдую поверхность, и смотрел на свои коротко подстриженные ногти, крепко задумавшись о том, как он будет рассказывать любимому о произошедшем. На нём больше не было ни толстовки, ни даже футболки: он позволил себе полностью остаться без верхней одежды. Хаджиме ещё не успел переодеться: он так и остался в том, в чём собирался поехать в университет: чёрне брюки, белая рубашка и галстук. Парень стоял около двери, стуча пальцем по ручке. — Хочешь чего-нибудь? — спросил он. Ойкава, вынырнув из моря своих размышлений, обернулся на Ивайзуми и осмотрел его с явным восхищением во взгляде. Вампир хитро улыбнулся и ответил: — Тебя. Ивайзуми цокнул языком и закатил глаза, складывая руки на груди. — Я сказал «чего-нибудь», а не «кого-нибудь». — Ива-чан, какой ты нудный, — усмехнулся Тоору. Ивайзуми довольно улыбнулся, пожал плечами и прошёл к кровати, чтобы сесть на неё. Тоору отодвинулся от стола и сел лицом к спинке стула, обняв её руками, чтобы прямо смотреть на Хаджиме (стол находился параллельно кровати). Они посмотрели друг другу в глаза. Заигрывания это, конечно, хорошо, однако им предстоял важный разговор, но никто из них не решался начать первым. Ивайзуми и Ойкава прекрасно представляли реакции друг друга, но всё ещё волновались; но они также понимали, что лучше уж ничего не скрывать. Они смотрели друг на друга какое-то время, и в какой-то момент — буквально на несколько секунд — необычайная нежность захватила их; взгляд стал мягче и светлее, а на губах промелькнула едва заметная улыбка. Вот они здесь, вместе, сидят совсем близко, а вокруг — никого, они совершенно одни, полностью в безопасности, и они абсолютно точно влюблены друг в друга навсегда, — и осознание этого отдалось приятной теплотой в груди. Это были несколько секунд, но они словно расчистили тропинку беспокойства, оставляя на ней лишь пыль пережитого прошлого, и вокруг этой тропинки — взращённые любовью и заботой цветы, сочная зелень, хранящая в себе все годы, что они провели вместе, и бесконечный простор, который они обязательно заполнят чудесными воспоминаниями. И они поняли, что не должны испытывать чувство тревоги, когда хотят рассказать что-то такое опасное, вроде того что приключилось ночью, ведь волноваться друг за друга это нормально и естественно для людей, которые не безразличны друг другу. По тому, как с готовностью Ойкава вздохнул и на секунду прикрыл глаза, Ивайзуми понял, что он будет первым, потому стал ждать, когда, наконец, вампир начнёт. И он начал. Не утаивая ничего, он в красках рассказал о произошедшем. Его лицо забавно скривилось на моменте, когда он сказал, кто спас его, и Ивайзуми не сдержал улыбки. «Ты должен был зарегистрироваться в ассоциации вампиров», — понизив голос, Тоору даже не поленился спародировать Ушиджиму, а потом продолжил (не забыв устало вздохнуть, будто он рассказывал и одновременно таскал мешки кирпичей). Ушиджиму Вакатоши Ивайзуми знал — тот не первый раз встречается на пути Ойкавы и повторяет ему одни и те же слова, — а вот о Тендо Сатори слышал впервые. И тем не менее, он был бесконечно счастлив, что эти двое появились в нужный момент, иначе… Ивайзуми даже представлять не хотел, что было бы. Когда Ойкава закончил, то посмотрел на Хаджиме несколько виновато, будто ожидал, что тот сейчас начнёт злиться. По правде говоря, так и было — Хаджиме всегда сердился, когда Тоору попадал в очередную передрягу. Но на этот раз Ойкава не заметил во взгляде Хаджиме ничего того, что бы могло говорить о том, что он сердится или вроде того; в его взгляде было что-то стальное, тяжёлое, но это было явно не по отношению к Ойкаве — ведь Ивайзуми даже не смотрел на него, он смотрел куда-то в пол, напряжённо сдвинув брови; он словно злился на тех, кто посмел напасть на его любимого. Хаджиме перебирал пальцами и постукивал ногой. — Ива-чан, не будешь кричать на меня? — осторожно спросил Тоору. — Кричать на тебя? За что? — Ивайзуми поднял на него удивлённый взгляд, а потом до него дошло, почему Ойкава спрашивает такое. — Знаешь, в этот раз ты даже никого не провоцировал, — объяснил он. — Этот Миямото… Ублюдок! — Хаджиме ударил кулаком по своей ладони и стиснул зубы, явно борясь с гневом, что жаром поднимался внутри него. — Какого хрена он вообще прицепился к тебе?! Кусок дерьма, он даже не сам пришёл, а отправил своих людей! — Ива-чан, спокойнее, всё же хорошо закончилось. — Ага, а кто сказал, что он не повторит снова? — Хаджиме встал с кровати и начал ходить туда-сюда, постоянно хмурясь и что-то гневно бормоча про себя. Ойкава наблюдал за ним; удивительно, как может быть зол человек — и ему не обязательно кричать или метать всё вокруг, чтобы другие почувствовали его гнев. — Ива-чан, — позвал Ойкава, и Ивайзуми повернулся к нему — слишком резко, будто развернулся для удара, но Тоору лишь мягко улыбнулся. — Иди сюда, — позвал он. Хаджиме изогнул одну бровь и подошёл к Ойкаве, а тот в ту же секунду взял парня за галстук и резко притянул к себе. Ивайзуми не ожидал такого, из-за чего даже рот приоткрыл, но это было только на руку Тоору: он без церемоний поцеловал любимого, проникая языком в его рот. Ивайзуми почувствовал, как весь его агрессивный запал начал спадать. Ойкава улыбался ему нежно, но целовал страстно и грубо: этим поцелуем он хотел успокоить Хаджиме; уж лучше пусть в нём разгорится возбуждение, нежели гнев. Ойкава намотал галстук на руку, начиная покусывать губы Хаджиме, и довольная улыбка мелькнула на его губах, когда парень простонал в ему в губы. Они отпрянули друг от друга разгорячённые и покрасневшие, с сбитым дыханием и полной путаницей в мыслях. Ивайзуми хотел сказать много по поводу рассказанного вампиром, но поцелуй Ойкавы буквально выбил из него всё, что только можно и нельзя. А теперь, смотря на этого коварно улыбающегося вампира, Хаджиме и вовсе на несколько секунд забыл, что умеет говорить. — Теперь твоя очередь рассказывать, — напомнил Ойкава. — Шутишь? — Хаджиме нахмурился. — Сначала ты целуешься так, словно за этим последует продолжение, а потом просишь продолжить разговор? Чёрт возьми, я хочу тебя прямо сейчас, Дуракава. — Он взял вампира за руку и потянул, чтобы тот поднялся со стула. — Как быстро из состояния гнева ты переходишь в состояние возбуждения, — усмехнулся Ойкава, облизывая губы и кидая мимолётный взгляд на выпирающий бугорок на брюках. — Это всё твоя вина, — притянув Тоору за талию к себе, ответил Хаджиме и снова утянул в сладкий, до дрожи приятный поцелуй. Ойкава прижался к паху Хаджиме, начиная тереться о него, и это вызвало очередной стон со стороны парня. Тоору и сам уже порядком возбудился, и происходящее заставляло сходить с ума, окунаясь в опьяняющее удовольствие. — Хаджиме, — разрывая поцелуй, томно произнёс Ойкава, и он почувствовал, как дрогнул Ивайзуми; кажется, ему нравилось, когда вампир звал его по имени. — Хаджиме, — повторил Ойкава, — тебе чертовски идёт эта рубашка… и галстук, но… — Ойкава толкнул парня к кровати. — Без рубашки будет лучше. А вот галстук мы, пожалуй, оставим. Уже буквально через минуту они были на кровати, не переставая дарить друг другу страстные поцелуи; одежда валялась где-то на полу. Ойкава сидел на бёдрах Ивайзуми, изнывая от мучительно-сладостного возбуждения каждую секунду — их члены касались друг друга, но этого было мало. Ойкава, не выдержав, рукой потянулся к возбуждённой плоти, но Ивайзуми неожиданно перехватил её. — Ива-чан, пожалуйста, — простонал Ойкава и прикрыл глаза, когда губы его возлюбленного вновь стали покрывать чувствительную шею поцелуями. — Укуси меня, — вдруг попросил Хаджиме. — Тебе явно было мало той крови, что дал Тендо, а? Учитывая, насколько долго ты не пил. — Что… Ты… Хочешь всё испортить? — Ойкава намекнул на то, что из-за этой просьбы всё желание может пропасть, но его тяжёлое дыхание и очередной стон, когда Ивайзуми толкнулся бёдрами и одновременно с этим оставил засос на шее, говорили об обратном. — Уже столько времени прошло. Когда ты уже поймёшь, что я не злюсь на тебя? Я давно тебя простил, так прости же ты себя. Пожалуйста, — Ивайзуми произнёс это слово на выдохе, и оно прозвучало так, словно Хаджиме желал, чтобы Ойкава укусил его, так же сильно, как и его прикосновений. Тоору вдруг подумал: неужели у Ивайзуми фетиш на такое? Ивайзуми снова толкнулся бёдрами и рукой обхватил член Ойкавы, крепко прижав к своему собственному. Ойкава простонал и тоже толкнулся бёдрами, прося большего. Тоору понял, что желаемое получит, если… укусит Ивайзуми. Он посмотрел на Хаджиме, тот с вызовом и желанием посмотрел на него в ответ. Ойкава криво усмехнулся, а потом… Оскалил клыки. Это привело Хаджиме в невообразимый восторг. — Чёрт, какой же ты сексуальный, — сказал он. Тоору, будто бы дразня, провёл языком по клыкам и соблазнительно улыбнулся, а затем наклонился к шее Хаджиме. И когда он впился в шею парня, то почувствовал, как тот содрогнулся всем телом и сдавленно простонал, будто побоялся, что он будет слишком громким. Ивайзуми начал активнее двигать бёдрами. Ойкава чувствовал тёплые пальцы парня на своём члене, а ещё — член самого Хаджиме, крепко прижимающийся и трущийся об его. Тоору и сам рефлекторно начал двигаться, одновременно с этим он пил кровь Ивайзуми и судя по тому, как тот дышал и стонал, ему это очень нравилось. Ох, Ойкава вспомнил, как же приятна была на вкус кровь его любимого… Это было прекрасно. Но Ойкава знал, что вовремя останавливаться необходимо. Потому в какой-то момент он отпрянул и принялся облизывать не только место укуса, но и всю шею Ивайзуми, а потом покрывать её поцелуями. Благодаря тому, что Ойкава больше не был сосредоточен на укусе, он смог свободнее и интенсивнее двигаться. Их стоны соединились в общую мелодию удовольствия. Чувствовать разгорячённые тела друг друга так близко, целовать любимые губы, исследовать языком нежную кожу — всё это сводило с ума, заставляло чувствовать себя бесконечно хорошо и забыть обо всём и всех. В моменты страсти они существовали только друг для друга, не было больше никого в этом мире. — Ива-чан!.. Хаджиме! — Ойкава вцепился в плечи Хаджиме, чувствуя, что скоро достигнет своего пика. И Ивайзуми, кажется, тоже уже был близок к концу. — Прикоснись ко мне, — услышал Тоору хриплый шёпот и почувствовал, как рука Ивайзуми полностью обхватила его член. Ойкава кивнул и, опустив руку, обхватил член Ивайзуми и начал двигаться. Хаджиме прикусил нижнюю губу, а затем потянулся к Тоору за поцелуем. Так, лаская друг друга и целуясь, как обезумевшие, они полностью потерялись в этом омуте наслаждения. И вынырнули из него лишь тогда, когда блаженство вышло за пределы допустимого, заставляя тела содрогнуться в последний раз. В комнате стало непривычно тихо, ведь стоны и горячий шёпот утихли, осталось лишь шумное дыхание. Ивазйуми потянулся к прикроватной тумбочке, которая использовалась для хранения салфеток, презервативов и смазки. — Ну что, — начал первым Ойкава, более-менее отдышавшись, — теперь-то ты мне расскажешь, что у тебя произошло? — Расскажу, — улыбнулся Хаджиме, доставая салфетки. — Надеюсь, ты тоже разозлишься, и мы повторим. Ойкава бросил быстрый взгляд на открытый ящик и заметил, что там ещё лежало несколько презервативов и небольшая баночка, которая явно пустой не была. — Мы повторим, даже если я не разозлюсь, — сказал он.***
Такахаши сидел в комнате для допросов: звуконепроницаемое небольшое помещение с приглушённым светом от настольной лампы, голыми тёмными стенами, пуленепробиваемым стеклом с одной стороны стены, столом посреди комнаты и парой стульев, стоящих по разные стороны от стола, напротив друг друга, на одном из которых, собственно, и был Такахаши. Он покачивался из стороны в сторону, тупо глядя на гладкую поверхность стола, и время от времени посмеивался, вздыхал, вздрагивал плечами и что-то бубнил себе под нос. Он не вёл себя агрессивно, не пытался бежать, он словно смирился с тем, что его поймали, хотя лицо его выглядело иначе: в нём был какой-то особый пофигизм, граничащий с подступающим весельем, к происходящему. Взгляд вампира так и говорил: мне плевать, что я здесь нахожусь, но я готов повеселиться, если вдруг что. Губы растягивались в хитрую улыбку с каждым новом вздохом. Киёко тихо зашла в комнату, и только в этот момент Такахаши прекратил качаться. Он замер и поднял глаз на женщину. — Вау, — присвистнул вампир. Киёко выглядела совершенно великолепно: чёрный цвет ей был очень к лицу. На женщине была юбка-карандаш, весьма короткая, чтобы можно было в полной мере наблюдать красивые стройные ноги, облачённые в чёрные колготки; пиджак застёгивался парой пуговиц на талии, что особенно подчёркивало её, а чёрная бабочка на фоне белой рубашки смотрелась прелестно и отлично дополняла образ. Волосы были собраны в пучок, но пару прядей выбивались из причёски, однако это только добавляло очарования к красивому лицу с выразительными голубыми глазами, прямой и строгий взгляд которых не сдерживали даже стёкла очков. Но, конечно же, особое внимание Такахаши уделил длинным ногам. — А почему прячешь такие ножки в колготках? — Он бесстыдно рассматривал, казалось, каждый сантиметр. — На них шрамы. Я их стесняюсь. — Конечно же, она не смущалась своих шрамов, но распознать её ложь было невозможно: красивое лицо было невозмутимым и совершенно нечитаемым. — Шрамы? — Такахаши просиял и провёл языком по губам; дыхание его стало тяжелее, а в глазах метнулся огонёк безумия. — Так это же прекрасно! Покажи! — Как нагло. — Киёко, соблазнительно виляя бёдрами, прошла до стола и села напротив Керо. У того во взгляде мелькнуло разочарование: прекрасные ноги скрылись где-то под поверхностью стола, это расстраивало. — Я не покажу их просто так. Такахаши усмехнулся. — Я знаю, для чего вы меня схватили, но пытайте меня сколько хотите — про Миямото и его планы я не расскажу ничего. Ни-че-го, — отчеканил Такахаши и рассмеялся, а затем откинулся на спинку стула и закинул ноги на стол. Киёко никак на это не отреагировала, лишь сказала: — Но мне не интересен Миямото. Не нужно о нём рассказывать. Можно всего лишь ответить на пару моих вопросов. — За дурака меня держишь? — В голосе мелькнула угроза. — Конечно же, эти вопросы будут касательно нашего главаря и наших дальнейших действий. «Пожалуй, Такахаши и сам знает немного», — рассудила Киёко, чуть отодвинулась от стола и тоже закинула ноги на стол, чем привела Такахаши в нескрываемый восторг. Казалось, ещё чуть-чуть — и у него потечёт слюна. Киёко прекрасно была осведомлена: ноги — величайшая и самая большая слабость Керо, его мозг практически отключался, если вампир видел те ноги, которые сам считал достойными своего внимания. И это может сыграть ох как на руку. Киёко как бы невзначай провела вдоль коленки и чуть выше, вроде как смахивая пылинку. Такахаши сел нормально и выпрямился, наклонился к столу и поставил на него локти, скользя взглядом по ногам девушки. Он прикусил нижнюю губу, а потом осторожно потянулся к Киёко, но та среагировала быстро, ударив его ладонью по пальцам. — Ауч. — Пару моих вопросов — и я сниму колготки. Покажу шрамы. Такахаши оскалил клыки. — Милочка, ты, кажется, забываешь, с кем сидишь… На мне даже наручников нет, я смогу размазать тебя… — Не сможешь, — оборвала его Киёко. Тот немного опешил, а потом вновь улыбнулся: — Хочешь, проверим? — Почему бы и нет. — Киёко пожала плечами. Она была так спокойна, что это сбивало Такахаши с толку. Он привык, чтобы его боялись, он привык ощущать страх, исходящий от людей, он привык чувствовать себя главным, но здесь — он не ощущал абсолютно никакого страха со стороны девушки, только холодную уверенность, а ещё ему казалось, что главная она. Он даже не мог понять, что творилось внутри у девушки, потому что ни одна эмоция не проскальзывала на её идеальном лице. Киёко чуть приподняла правую ногу и дёрнула ей, чтобы туфля немного слетела и осталась болтаться на носке, а потом легко махнула — и обувь улетела на пол. То же самое было и со второй туфлей. Такахаши проследил за этим; внутри у него всё скрутилось. Чёрт, как он хотел увидеть её стопы! В колготках они смотрелись идеально, но без них было бы куда интереснее! Такахаши чувствовал, как постепенно сходит с ума: ноги женщины были слишком соблазнительны, и он бы мог прикоснуться к ним, мог бы забрать себе, но почему-то всё ещё сидел, будто прикованный к стулу, и не двигался, что-то словно останавливало его, и впервые Керо ощутил лёгкий испуг. Он вдруг понял, что аура этой женщины невероятно давила на него. Он впервые сталкивался с таким поведением и не знал, что с этим делать. Ещё и эти ноги… — Так что? — Киёко внимательно посмотрела на Такахаши. — Я хочу твои ноги. — Я отдам их тебе. — Что?! — Керо вскочил со стула так, что тот с грохотом упал. Он чувствовал, как в груди распалялся пожар. Взгляд вампира начал мутнеть, а слюна собралась в уголках губ и начала медленно стекать вниз едва заметной тонкой нитью. К такому он не был готов, но какая же это была удача — заполучить такие прекрасные ноги! — Да ты врёшь! Лишь бы разговорить меня! — всё ещё сохраняя остатки рационального сознания, вскрикнул Керо. Киёко заметила, что Такахаши уже был готов напасть на неё, потому быстро дотянулась до чемоданчика, который всё это время стоял рядом с ножкой стола, и положила его на стол, а затем открыла. Внутри чемоданчика был какой-то мини-набор юного хирурга. А ещё там лежали небольшие топор и пила. — Может быть, и так, — кивнула она, рукой указывая на чемоданчик. — А может быть, и нет. — Никто в здравом уме не захочет отдать свои ноги! Это же самая важная часть! Не считая мозга, конечно. — Но ты хочешь их? Такахаши стиснул зубы и сжал кулаки. Смешанные чувства разрывали его: он хотел уже придушить её, чтоб не болтала, но в то же время не мог напасть. Что-то подсказывало ему, что его атака обернётся против него, и всё станет только хуже. — Хочу. — Зачем тогда задаёшься глупыми вопросами? Разве нужны вопросы для достижения того, чего ты хочешь? — Киёко взяла скальпель, покрутила его в руке, а потом приставила к месту чуть выше колена и надавила. — Стой! Что ты делаешь?! Киёко медленно провела скальпелем вверх, разрывая тонкую ткань колготок. — Не уродуй ноги! — Но ты же сам сказал, шрамы — прекрасно. — Прекрасно, но когда они сделаны правильно или получены в результате важного события! Но не таким вот хамским образом! Это неуважение! — Такахаши стал совсем напоминать безумца. Он метнулся к Киёко и, опираясь рукой о край стола, наклонился к ней. Киёко подняла скальпель и покрутила им перед носом Керо. — Ну тогда сделай всё правильно, — шепнула она так, что у Такахаши по спине поползли мурашки. — Но не за просто так: у меня к тебе несколько вопросов. Керо, в котором смешались безумство, злость, азарт и отчаянное желание, проскулил, как подбитый пёс. Эта женщина издевалась над ним! Он резко схватил её за руку, в которой она сжимала хирургический нож, и наклонился к её лицу — так близко, что они могли чувствовать дыхание друг друга: у Киёко оно было лёгким и едва заметным, Такахаши же дышал часто, тяжело и рвано. Они пристально смотрели друг на друга, и Керо невероятно бесило, что в её голубых глазах он не может увидеть даже намёка на испуг. Эта женщина словно имела внутри невероятную силу и, казалось, могла поставить на колени одним лишь взглядом. В общем-то, она настолько поразила Керо, что он был готов стоять перед ней на коленях, гладить её ноги, вырезать на них прекрасные кровавые узоры, а затем ломать, ломать как ветки… Он был уверен, что хруст костей Киёко — самый красивый из всех… Танака, смотревший за этим в комнате наблюдения, был вне себя от ярости. И хотя он стоял на месте, все остальные охотники, бывшие рядом, чувствовали каждой клеточкой своего тела, насколько же зол Танака. Рюноске поклялся, что, как только его Киёко выбьет из этого гада всю нужную информацию, он выбьет из него всё дерьмо.