***
Наступило утро, птички, проснувшись, поют свои песенки. В поместье работа начала набирать свои обороты, только ребёнок спит в своей тёплой кроватке, ему снятся сновидения, об отце, как тот все же забрал сына от злобного дедушки. Но сон — это лишь наше воображение, дающее нам то, что мы хотим, желаем или боимся, но у ребёнка первый вариант, и как бы не хотелось оставаться в этом прекрасном моменте, надо возвращаться в реальность. Так и нашему соне не дали досмотреть прекрасный, добрый сон; его будит служанка. — Herr Германия, вставайте! Утро уже наступило, — но не видя результата пробуждения, но она знала, что точно может точно разбудить. Девушка подошла к мальчику, что до сих пор спит, села на кровать к нему, положила руку на маленькую головку и начала гладить. — Herr Германская Империя передал, что хочет Вас видеть перед завтраком. У Вас есть десять минут, — только служанка договорила, ребёнок мигом встал. Уже стоя у кабинета***
После этого вызова прошло полтора года, теперь Германии через месяц должно исполнится 13 лет, и он частично ослеп на оба глаза, как это произошло он не помнит, а спрашивать про свою слепоту он не решался, ведь отношения с дедушкой не улучшились, а наоборот все хуже стали. Например, ГИ может жёстко оскорбить внука, хоть это было и до потери зрения, потому что старшему не нравится что-то в младшем (а не нравится всё, даже когда он просто рядом стоит и дышит), по той же причине он может его ударить. Некоторые моменты Германии с его «любимым» дедушкой, первый вспоминает с болью в душе: На дворе лето, мальчик, у которого сейчас день рождение, одиноко сидел на лавочке, рядом стояла трость, и наслаждался природой, хоть он не видет её, зато слышит (подросток теперь больше полагается на орган слуха), как жужжат пчелы, поют прекрасные песни соловьи, летают бабочки и, как к нему кто-то подошёл и сел рядом, буравя взглядом юнца, ему даже показалось, что на улице стало холоднее, хоть это было не так. А этот незнакомец, маленькому немцу даже кажется, что это его дед с ним сидит, всё молчит и молчит, продолжая смотреть на парня. Германия тоже молчит, но только из-за чистого страха, он даже руки не знает куда деть: то на коленки положит, то пыль невидимую сотрёт с шорт, то поправит очки (они на улице темнеют, а в здании возвращают прежний вид, чтобы не добить и так повреждённую сетчатку). — Ничтожество, как и твой отец, — и правда, этим незнакомцем оказался ГИ. — Почему? — тихо спросил младший немец, опустив голову. — Ещё спрашиваешь. Ты только посмотри на себя! Ой, забыл, ты же не можешь. Ты же слепой, — улыбаясь, сказал старший, при этом смотря, даже любуясь, как слезы начинают капать на белые щеки, внука. — От пустяка начинаешь плакать, как и он в детстве. Я до сих пор не могу понять, как ты в будущем можешь управлять страной. Отец может хотя бы сможет доказать, что может считаться отличным правителем, победив в войне, в чем я не уверен. А ты? Ты отброс общества, ничего не можешь, кроме как пла… — Это не правда! — крикнул парень, не давая договорить старшему арийцу, встав со скамейки. Не ожидал такого ГИ замер, ребёнку на секунду показалось, что стало слишком тихо, будто все на несколько секунд замерло, но тут его родственник тоже поднялся и ударил Германию ладонью по щеке, а после и кулаком в солнечное сплетение. — Sie werden не имеешь права перебивать и орать на меня, тупой ребёнок! — злобно прокричал ГИ. — Ich habe es? — Ja, — тихо ответил подросток, сидя на земле, не смея поднять взгляда, за что опять получил удар, только теперь в живот носком ботинка. — Я не услышал, что ты там себе пробубнил под нос. Повтори, сволочь, что ты там сказал. — Ich habe es, что не имею право перебивать и орать на Вас, — поднимая взгляд на деда, держа при этом живот, и щуря глаза, очки оказались разбитыми и теперь лежат где-то рядом, как и тросточка, сказал мальчик. — Хоть что-то ты понял, тварь. И вот тебе, кстати, подарок на твой ничтожный день рождение, в прочем как и ты, — мужчина ударил подростка в сплетение, а когда тот упал, то ещё ударил носком ботинка в лицо, из носа пошла кровь. *** На дворе осень, деревья «перекрасили» свои листочки из зеленого в желтый и оранжевый цвета, дожди стали частым явлением, становилось холоднее, как и в немецком особняке, хотя здесь всегда присутствует холод. Германская Империя сидел в библиотеке и читал книгу, скорее всего это был роман, рядом занимался его внук. — Дедушка, — тихо обратился парень, поворачиваясь туда, где предположительно сидит отец Рейха. — Что? — спросил, не отвлекаясь от книги, ГИ. — Я бы хотел спросить кое что-то у Вас. — Говори, что хочешь, — не вытерпел бывший император, уже готовясь ударить будущего демократа. — А отец скоро приедет? И почему он не пишет мне письма*? — Наверное, потому что не хочет знать тебя и видеть, поэтому и отправил тебе ко мне. — Это правда? — огорчился подросток, опустив голову. — Да откуда мне это знать. Всё заткнись и не мешай мне. За это время что бы не услышал от тебя звука, или тебе будет хуже, понял? — он продолжил читать. — Да, — у парня настроение немного улучшилось, ведь те слова деда могут оказаться ложью. Вроде шло тихо, спокойно, Германия продолжал заниматься, а Империя — читать, но так будет не интересно матушке Судьбе. И поэтому по закону подлости, первый чихнул с такой силой, что чуть даже не упал со стула. После чиха ФРГ замер, боясь пошевельнуться, надеясь, что родственник не услышал его чиханье, но его не ожидания оправдались. — Тварь, я же приказал без звука, ты даже этого не можешь исполнить, — ГИ не мог терпеть, когда не исполняют его приказы, ему плевать, что чих неожиданно появился. Он встал, подошёл к мальцу и дал пощёчину, да такую, что тот упал на пол. — Я все это время терпел, но сейчас я тебя накажут по полной, — что терпел империалист не понятно, но то что Герман будет страдать это и так ясно. — Снимай штаны и трусы, задери рубашку и облокотись об стол. — Зачем, Opa? — парень начал уже дрожать, он не понимал, что с ним хочет сделать дед, хотя догадывался, но не хотел принимать этот факт. — Hündin, я не буду повторять! — крикнул старший ариец, Германия быстро поднялся на ноги, снял низ с себя и быстро выполнил последний приказ ГИ. Сын Рейха тут же почувствовал что-то на своей попе, вроде это ремень. Ремень?! Когда германец успел бесшумно его снять? Хотя скорее всего Герман в это время исполнял приказ и был погружен в себя. — Не надо, пожалуйста! — умолял ФРГ. — 20 раз, считай в слух. Сразу же после того, как прилетит тебе удар и без крика, услышу, получишь ещё плюс 10. Понял? — J-ja, — сразу прилетел первый удар, хотелось крикнуть, но вместо этого громко сказал. — Раз! После 20 раз ударов ремнем, когда дед ушёл из библиотеки, Германия наконец смог упасть на ноги и заплакать, выплеснуть наружу чувства.***
Парню уже 16 лет, за это время он вымахал в прекрасного юношу, на дворе май 1945 года, а он до сих пор не слышал голоса отца, даже ни одно от него письма не получил. Мальчик уже думал, что папа про него забыл. Но тут пришло письмо на имя Германии, чему младший немец был очень рад, но так как он не мог его прочитать, то мальчик позвал служанку, чтобы она это сделала за него. «Дорогой сынок! Я надеюсь, что ты не забыл своего отца. Хоть физически я не был рядом эти несколько лет, зато морально всегда, даже сейчас, когда ты читаешь это письмо. Думаю, что твой дедушка (я не хотел привозить тебя к нему, но я сделал это всё же, чтобы ты не видел эту войну. Он тебя не обижал, малыш? Надеюсь, что нет) как-то говорил, что я устроил войну, чему уже не рад, так же и моей очень близкой знакомой, СССР. Но я хотел, чтобы мы жили в мире, где есть одна идеология, нация и всё было прекрасно, но… Где-то в середине 43-го её армия начала крепчать и отодвигать мои войска с её границ, а в 44 году открылся второй фронт. Я уже знаю, что проиграю эту войну и мне придётся капитулировать. Мой любимый Германия, мой сынок, если ты это читаешь, то знай, что меня уже нет в этом мире. Я, как последний трус, сбежал от ответственности, убив себя. К сожалению, теперь тебе придётся отвечать за мои ошибки, чему я совершенно не рад. Я не хочу, чтобы тебя сравнивали со мной. Хоть я сам этого и добился, чтобы такое будущее было у тебя. Но ведь ты другая страна, отличная от меня, как же хочется, чтобы это поняли и другие. Иди, моя Германия, по своей дороге, предназначенной только тебе, не слушая никого. Ich liebe dich, Sohn, и скучаю, но надеюсь, что увидимся на том свете не скоро. Успеха тебе во всем: от твоего хобби до управления страной. Мне так жаль, что я не писал тебе, на это у меня, честно, нет оправдания. Я даже пойму, если ты меня возненавидишь. Verzeihen Sie mir, Baby.Твой непутевый отец, Третий Рейх»
После прослушивания письма у парня началась истерика: его бросило в дрожь, слезы потекли ручьём; мальчика прижала к себе и начала гладить по голове и спине, чтобы успокоить, служанка. Её тоже тронуло письмо отца сыну; жаль, что Herr Рейх уже не узнает, что его ребёнок ослеп, и они даже не виделись столько лет. Не повезло мальчику. Ему очень будет тяжело в будущем.***
В месте, где захоронены люди и даже некоторые Страны, у самой дальней могилы сидит парень, он смотрит на могильный камень, а точнее где должно быть фотография его отца. Германия, а именно этот парень сидит у могилы, одет в чёрные брюки и черную рубашку, на ногах кожаные чёрные ботинки, в руках он держит букет из четырех гвоздик, рядом лежит трость. Сначала немец молчал, наслаждаясь, если это можно назвать наслаждением, смертельной тишиной. — Сколько лет прошло с твоей смерти, отец. Хоть я и не видел твоего мёртвого тела, зато я могу думать, что ты уехал куда-то, не попрощавшись. Прости, пожалуйста, что я не посещал тебя это время, был немного занят, хех. Но Ich скучаю очень. Надеюсь, ты слышишь меня. 10 лет я уже управляю страной. Было вначале сложно, меня многие считали твоим продолжением, но я сумел доказать, что я другая личность, чему я рад. Но мне в порыве ссор по отношению ко мне иногда начинают вспоминать, что я твой сын и при этом слепой. А я не могу ничего ответить, — немец почувствовал, что его глаза стали влажными. — Ты помнишь, как ты написал мне то, последнее твоё, письмо, я его до сих пор храню, кстати? — не дождавшись ответа, Германия продолжил. — На следующей неделе приехал Великобритания с Францией и забрали меня от дедушки; он, на моё удивление, был сначала против настолько, что у него остановилось сердце. Мне так Франция сказала, ведь я уже в машине был, когда ему плохо стало, но мне не дали с ним попрощаться, хотя я очень хотел. Думаю, вы уже на Небе давно встретились. Передай ему, пожалуйста, я его простил, хоть было это и трудно, за то что он издевался надо мной. Я не знаю, где он похоронен, мне они это говорили, хотя я спрашивал. Но и хорошо это даже. Мне было трудно так же из-за глаз, не чего не видел, но сейчас лучше. Я прохожу курс лечения, правда сначала шло хорошо, зрение возвращалось, а потом остановилось и пошло на убыль, то есть еще хуже становится. Ты не представляешь я не мог, и сейчас не могу, прочитать документы, хорошо, что есть секретарь и Россия, они помогают разбирать бумаги, а так же переводить бумаги на шрифт Брайля. Хоть для первого это и является одной из обязанностей. А русский хороший собеседник и друг, он помогает мне во всем, даже, когда у него своих проблем полно, иногда не понимаю зачем. Я иногда поражаюсь, что при этом он меня ни о чем не просит. Он меня, кстати довел до твоей могилы, отец, и также пообещал меня забрать. Он не как его мать, как мне кажется, хоть с ней я прожил два года, — помолчав немец продолжил. — Это он наверное и идёт, — к дальней могиле подошел парень, одетый в тёплую камуфляжную куртку и штаны, на ногах берцы, и остановился. — Ну мне тогда пора. Tschüss, Vater. Люблю тебя и скучаю. Надеюсь, на Небе тебе хорошо. Германия поднялся с колен, отряхнулся и повернувшись в сторону подошедшего, обнял того. Русский не удивился такой реакции, ведь немцу после «разговора» с отцом нужна моральная поддержка, в виде обнимашек. Этот случай не был исключением. — Отнести? — одно слово в вопросе, хоть оно и необязательно. — Да, — так же и в ответе. Это максимум из их диалога, когда они на кладбище. Россия берет своего друга на руки, как принцессу, тот утыкается носом в куртку, охватывает русскую шею руками, чтобы легче было нести большой стране, тот берет трость и уходит.***
Пятница, как же все её ждут, чтобы можно было отдохнуть от рабочей недели, ведь после нее идут суббота и воскресенье. Наши друзья, в лице русского и немца, ходили друг к другу в гости, иногда гуляли по улице, ели мороженое, распивали, но не алкоголь, Германия не переносит его, а Россия пьёт только по праздникам. Но именно в эту пятницу что-то произошло не то. Немец выпил три банки пива, что уже для него много, но тут услышал, как кто-то позвонил в дверь. «Кто же это может быть?» — немец, шатаясь, дошел до двери, и не спрашивая, открыл ее. — Привет! Как ты, Гера? — спросил Россия, немец это понял по голосу, заходя в квартиру и закрывая за собой дверь. — Нормально. А что ты тут делаешь? — с заплетающимся языком вопросил ФРГ, идя на кухню, чтобы напоить чаем гостя. — Сегодня же пятница, Гер, ты пьян? Может что-то случилось? — русский остановил друга у входа на кухню, схватив за локоть и повернув Германию, увидел, что его глаза стали влажными. — Так дело не пойдет, — Росс, взяв Республику за руку, прошел с ним до гостиной, посадил того на диван, сам сходил на кухню за чаем, после пришел и сел рядом с немцем, обняв своего близкого друга. Тот за все это время сидел на диване и смотрел в пустоту своими некогда голубыми глазами, из которых на данный момент текли слезы. Они просидели в тишине где-то минут 20, после бывшая советская Республика повторил свой вопрос, после того, как понял, что ФРГ перестал шмыгать носом: — Что случилось, Гера? Из-за чего ты пил? — Ich bin Niemand will es, — в плечо проговорил немец. — Что? — не понял сначала русский, что сказал Республика. — Я. Никому. Не нужен, — отстранившись повторил сын Рейха. — С чего ты это решил? «Ты никому не нужен, отброс! Тебе будут помогать только в корыстных целях, а так о тебе никто не вспомнит. От тебя даже отец отказался, ему не нужен такой нытик, как ты. Хоть тот таким и был иногда, а вот ты постоянно! — злобно возвышался над сгорбленной фигуркой лет пятнадцати, что сидела на полу и обнимала свои плечи и плакала, Германец. — Ты даже сейчас ревешь, как девчонка! Запомни на всю жизнь, что мальчики не плачут и о тебе никто не вспомнит, даже если ты умрешь!» — Что с тобой? — Россия потряс немца, что минут пятнадцать сидел, не двигаясь. — А? Что? — отойдя от «приятных» воспоминаний, задал вопрос он. — Все в порядке, говорю. — Да, только… — Германия повернул голову в сторону, чтобы не видеть русского, и продолжил. — Если бы я умер, ты вспомнил бы обо мне хоть раз? И еще, для чего ты мне помогаешь? — Что за мысли… — но его перебили. — Ответь, пожалуйста. — Конечно, я буду помнить о тебе всегда. А помогаю, потому что хочу. Ты мне самый близкий человек, не считая семьи. И… — он хотел бы продолжить, но тут ему кто-то позвонил, и пришлось ответить: — Да? -… — собеседник что-то сказал. — Обязательно? — немного злобно проговорил сын Союза. -… — По телефону никак? Нужно обязательно быть? -… — Понял. Ждите. Германия во время разговора «разглядывал стены». — Мне надо, к сожалению, идти, — обреченно сказал Росс, хотя уходить он не очень хотел, ведь чувствовал, что тот с собой да сделает. — Ладно. Раз надо, значит иди, — сказал немец, уже смотря на друга. Когда русский ушёл (перед этим он спросил, что все в порядке, и не будет он думать о смерти, на что ФРГ ответил, что тому не стоит переживать), немец ещё простоял у двери.***
Германия устал. Устал не физически, а морально. Его преследуют кошмары чуть ли не каждую ночь с переезда. Ему уже наплевать на них стало. У него даже мысли некоторые возникали, но он их отгонял. Он притворялся, что у него хорошо, что с ним в порядке перед всеми, кроме русского. Но чем больше он хочет открыться перед Россией, тем больше он закрывается. Что за маленький парадокс? Хоть тот и помогает везде, включая собрания.***
«А может попробовать? Один выстрел и все. Проблемы исчезнут для меня», — так рассуждает парень, что сидит в белой рубашке и трусах на полу своей комнаты. На улице тёмная ночь. Ветер. Холод. Как на душе у***
«Теперь все будет хорошо, Германия!»