Нежности и доверие

Дурное предчувствие завладело Би Чжунляном с самого утра: как открыл глаза, так сразу понял, что ничего хорошего от этого дня ждать не стоит. Не утешила его даже привычная мягкость жены. Он честно старался совладать с собой, но тревога разрасталась — от желудка к голове, — пока не заполнила его разум целиком, не стала единственным, о чем он мог думать. Еще и растреклятая логика, которая настойчиво требовала прислушаться к интуиции. Би Чжунлян сел за стол, взял в руки палочки, да так и не позавтракал, лишь с трудом влил в себя две кружки горячей воды. Так и ушел на работу голодным, но без признаков аппетита. К обеду лучше не стало. В отделе творился привычный бардак, отряды мерялись между собой своими начальниками, «А»-мальчики жарили крыс, Лю Мэйна сплетничала и кокетничала. Все было в порядке. Отчего же Би Чжунлян так тревожился? Шпионы? Ничего нового. Би Чжунлян уже привык к мысли, что в его отделе затаились Ремания и Воробей, их поимка — вопрос времени, а не повод для тревоги. Беспорядки в Шанхае? Вряд ли. Японцы держат город под контролем, именно поэтому Би Чжунлян работает на них, а не националистов или коммунистов. — Лю Эрбао, — позвал он единственного человека, которому на самом деле доверял, пусть и не называл братом. — Проверь, чем занимаются начальники отрядов. — Сидят по своим кабинетам. Отличная у них работа — сидеть по кабинетам да зарплату получать, а Чэнь Шэнь каждый раз жалуется, словно под палящим солнцем в поле работает и даже жажду утолить не может. — Пригласи ко мне… А впрочем, не надо. Ну посмотрит он на эту троицу, что это изменит? Тревога чудесным образом рассосется? А то как же. Би Чжунлян жестом отпустил Лю Эрбао, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Наверное, просто съел что-то не то, вот нутро и бунтует, раз других причин нет. К вечеру нутро не успокоилось, скрутилось в тугой змеиный узел, вцепилось в позвоночник, да так, что голову от боли заломило. Би Чжунлян сдался и пошел по кабинетам, лично проверить, кто чем занимается. Чэнь Шэня привычно не было, скорее всего, опять по девицам убежал. Тан Шаньхай и Сюй Бичэн как раз ушли домой, он только их спины и увидел. Су Саньсин спал, лежа головой и грудью на столе и сминая бумаги. Совсем стыд потеряли! Никакой дисциплины! А все почему? А потому, что он — Би Чжунлян — слишком добрый, и это его самая большая ошибка, которая ему жизни может стоить. — Решено, никакой отеческой доброты! Сплошная начальственная строгость! Сказав так, Би Чжунлян подошел к столу Су Саньсина и хлопнул по нему раскрытой ладонью. В тихом кабинете звук показался особенно громким, похожим на выстрел. Су Саньсин вздрогнул, дернулся, потянулся к поясу, но тут же обмяк. Лишь тогда Би Чжунлян заметил лихорадочно горящие щеки, и испарину на лице, и влажные волосы. — Да вы больны, дружочек! — воскликнул он. Ужели тревога его объяснялась так просто? Но откуда было ему знать, что Су Саньсин так болен? «Потому что я головой думаю. Кто под ливнем стоит и после всю ночь по улицам бегает, просто обречен заболеть». Но переживать-то зачем? Би Чжунлян только выиграет от смерти Су Саньсина. Наверное. Хотя стоило признать, Су Саньсин был лоялен и крайне деятелен, работал с полной отдачей, пока не валился с ног от усталости. Или болезни. Нет сомнений, он предаст любого, если это будет ему на руку, но до тех пор будет служить верой и правдой, лишь самую малость хуже, чем А Сы. Его смерть была бы бесполезной тратой ценного ресурса. Би Чжунлян тяжело вздохнул, подошел к Су Саньсину, перекинул его руку через плечо и подхватил за талию. — А вы хорошо кушаете, — пробурчал он, с трудом подняв Су Саньсина. — В больницу или домой? Домой или в больницу? — Домой, — слабым голосом разрешил его сомнения Су Саньсин. — Так и знал, что вы просто на мне хотите повисеть. — Простите. — Да не дергайтесь! Я шутить изволил, а вы нервничаете. Вас же ноги не держат. Значит, домой? — уточнил он на всякий случай. — Ну, тогда домой. И только закрыв за Су Саньсином дверцу своей машины и заметив удивление на лице Лю Эрбао, Би Чжунлян спросил себя, почему таскал болезного сам, а не вызвал подручных. В отделе мальчики на побегушках закончились? «Сделанного не воротишь», — отмахнулся он от неудобного вопроса, сел в машину и приказал трогаться. Болезный сразу же задремал. На повороте его качнуло и он упал головой на колени Би Чжунляна, завозился, пытаясь подняться, пришлось прижать его твердой рукой, а после, когда затих, устроить поудобнее. Би Чжунлян с нескрываемым интересом смотрел на новое лицо Су Саньсина — такое трогательное, по-детски беззащитное и открытое. Контраст был разительным. Ужели этот человек — мальчик! — был безжалостным убийцей, неутолимой ищейкой, способной загнать и себя, и жертву, единожды взяв след? В груди Би Чжунляна разлилась щемящая нежность, он поймал себя на том, что глупо улыбается, тут же отвернулся и закрыл глаза, но увиденного не развидишь, и образ спящего Су Саньсина отпечатался на изнанке его век, врезался в память так глубоко, что не стереть. Не сотрудники, а сплошное наказание. Поездка закончилась возмутительно быстро. Лю Эрбао попытался было вытащить из машины сонного Су Саньсина, но Би Чжунлян остановил его резким: — Я сам. И сам же удивился своей реакции и волне глухого гнева, поднявшейся при взгляде на бесцеремонную хватку Лю Эрбао. — Открой двери. У тебя же есть запасные ключи? — Да. — Вперед. Можно было бы разбудить сестру болезного, даже стоило бы, кому-то же надо ухаживать за ним, но Би Чжунлян не хотел выпускать его из рук, терять прижавшийся к левому боку жар и ворочаться потом всю ночь, спрашивая себя, донесла ли Су Цуйлань брата до его постели, и удобен ли его подголовник, и тепло ли его одеяло. Би Чжунлян себе не враг, поэтому — и только поэтому — сам, лично, потащил Су Саньсина в спальню. Су Цуйлань дома не было. Разве для того ее привезли из деревни в Шанхай, чтобы она дома не ночевала? И как теперь оставить Су Саньсина одного, без присмотра? Би Чжунлян снова стер с лица глупую улыбку, пока Лю Эрбао не заметил ее, и тут же укорил себя за потерю контроля. Ну не мальчик уже, почему же ведет себя так, словно впервые в жизни увидел нечто красивое и возжелал обладать им? Красивое попыталось отлепиться и дойти до спальни самостоятельно, но Би Чжунлян решительно прижал его к себе — раз уж взял на себя нелегкую миссию, то доведет ее до конца, а не сдастся на полпути. — Свободен, — сказал он Лю Эрбао. — Выйдешь, закрой дверь. — А как же вы? Би Чжунлян повернулся, склонил голову к правому плечу и, легко улыбаясь, уставился на Лю Эрбао. — Ну… я тогда утром… привезу завтрак, — замялся тот, развернулся и торопливо убрался с глаз долой. Наконец-то, одни. Горячечное дыхание казалось особенно шумным в ночной пустоте. Би Чжунлян закрыл глаза, медленно выдохнул, успокаивая свой разум, подхватил Су Саньсина поудобнее и отвел его в спальню, усадил на кровать и опустился перед ним на колени. — Я, конечно, всячески извиняюсь, но мне придется преступить границы дозволенного и раздеть вас, — сказал Би Чжунлян и торопливо — снова! — стер с лица улыбку. — Я сам, — ответил Су Саньсин и тут же попытался снять с себя пиджак, но запутался в рукавах и спустя несколько секунд обессиленно уронил руки. — Сдаюсь, — прошептал он и надул губы. Би Чжунлян прикрыл глаза руками, торопливо поднялся и отошел в другой конец комнаты. — Дайте мне минуту, — глухо сказал он. — Я… в горле пересохло, мне срочно нужна вода. Хорошее оправдание, убедительное. Би Чжунлян вылетел из спальни и заметался во дворике, как тигр в клетке. Он, не иначе, и сам заболел. От чего бы еще у него щеки горели и сердце бешено колотилось? А вот это дыхание? И дрожь в пальцах? И желание прижаться горячим лбом к холодному камню? — Возьми себя в руки, право слово, — приказал он себе жестким шепотом, остановился и похлопал ладонями по щекам. — Не мальчик. Мальчик сидел на кровати и сражался с узлом галстука. Бесславно проигрывал, отчего был явно недоволен собой — и галстуком тоже. Бубнил себе что-то под нос, как Би Чжунлян ни вслушивался, ни слова разобрать не смог. Су Саньсин дернул галстук особенно неудачно, затянул его на своей шее, закашлялся, пришлось срочно вмешаться, иначе так и задохнулся бы и смерть его повесили бы на Би Чжунляна, а тот не был готов мараться так явно, потому подошел, стукнул по ладоням, заставляя Су Саньсина опустить руки и расслабиться, снял с него галстук и расстегнул верхние пуговицы рубашки. — Дальше помогать или сам? — спросил он и похвалил себя за спокойный, ровный голос. — Сам, — кивнул Су Саньсин, поймал руку Би Чжунляна, поднес ее к своему лицу и прижался к ней горячим лбом. — Хорошо, — прошептал он. — И что я вам сделал? И почему вы меня убить пытались? Я ведь знаю, знаю, это все с вашего одобрения, а может, и вовсе с вашей указки. Ну ладно эти ваши начальники — один раздолбай, другой подкаблучник, — приревновали, за себя испугались, решили избавиться. Но вы-то? Вы? «Да вы бредите…» — ...дружочек, — выдавил из себя Би Чжунлян и попытался высвободиться, но Су Саньсин держал крепко и отпускать не собирался. — Не уходите, — прошептал он, развернул руку Би Чжунляна и прижал ладонью к своей щеке. — Не уйду. Обещание далось легко, за ним пришло облегчение — он и не хотел уходить, но все не мог оправдаться перед самим собой. Ладонь впитывала в себя жар щеки, большой палец гладил бровь, дыхание частило, а Би Чжунлян не мог насмотреться — на лицо в неровном свете керосиновой лампы, на надутые губы, на глубокие морщины на переносице. Как же он попался в эту паутину? И все же выпутаться надо было. Хотя бы для того, чтобы раздеть Су Саньсина и уложить его спать. Разве не для того он остался в этом доме, чтобы ухаживать за больным? Би Чжунлян сжал губы, собрал всю свою решимость в кулак и высвободился — чтобы тут же попасть в пытку еще более изощренную: Су Саньсин вскинулся, поймал его в кольцо рук, прижался щекой к животу и забормотал сдавленно: — Вы же обещали, обещали же, не пущу! И что с ним делать? Би Чжунлян поднял руку, замер, собирая остатки решимости, и заставил себя положить ладонь на голову Су Саньсина. — Я обещал и сдержу свое слово. Но вам надо раздеться. Спать в костюме — не только глупо, но и вредно для здоровья. Ну же. — Нет, — замотал головой Су Саньсин и сжал руки еще крепче. — Ну же. — Нет. Би Чжунлян закрыл глаза, медленно выдохнул и улыбнулся от нелепости ситуации. Чуть задумался над ней и хихикнул. Прикрыл рот пальцами, дернулся — хватка Су Саньсина стала еще жестче, так и переломить может, какая нелепая смерть — и засмеялся в голос. — Ну же, дружочек, куда я от вас денусь. — Убьете. Уйдете, — глухо сказал Су Саньсин. — Только после порции нежностей. Обещаю. От всей души пообещал, искренне, так что нельзя не поверить, и Су Саньсин ослабил хватку, руки его упали безвольно, да и сам он весь поник — не поверил, сколько же его обманывали, что в нем надежды не осталось? Би Чжунлян взял Су Саньсина за подбородок, потянул его наверх, открыл лицо, наклонился и легко прикоснулся поцелуем к губам. — Вы обязаны мне верить, дружочек, — строго сказал он. — Я ваш начальник, и вы обязаны мне верить. Понятно? — Да, — выдохнул Су Саньсин, глядя такими невинными большими глазами, что удержаться было невозможно, и Би Чжунлян даже не стал пытаться — отпустил подбородок, сжал руку на крепкой шее, впился в губы жадным поцелуем, подчиняя красивое себе. Су Саньсин вцепился в пиджак, потянул, уронил на себя, напрягся — откуда только силы взялись? обманщик, мошенник, все они! — и перекатился, сел сверху и уставился огромными блестящими глазами, так и не выпустив лацканы пиджака. — Убьете? — глухо спросил он и, дождавшись кивка, добавил: — Уйдете? — Би Чжунлян снова кивнул. — Но сначала нежности и доверие? — Да. Су Саньсин замер, прищурился (глаза его стали узкими, как у степняка), дернул бровью (повел бедрами, Би Чжунлян вспыхнул весь и сразу), пришел к какому-то выводу и вернул на лицо порочную невинность. — По рукам, — согласился он, намотал галстук на кулак и притянул Би Чжунляна к себе. И поцелуй его был столь же жадным.