Однажды ночью

— 1 — Матильда Блэк — в миру Тарасова Аня — сидела на скамье перед могилкой своего дедушки и ждала. Время от времени она активировала дисплей телефона, проверяла, не пропустила ли от возбуждения Самое Важное Сообщение номер два. Первое было вчера. Джошуа — просто имя, без фамилии, зачем ему фамилия — сообщил ей в соцсети место и время встречи. Его задания Матильда выполнила всего за месяц, а потому обошла конкурентов. Одно было особенно неприятным, на нем-то большинство и поломалось, но на что не пойдешь ради встречи с Божеством. Тонкий кожаный ошейник плотно охватывал горло и затруднял дыхание. Матильда то и дело порывалась его снять, но тут же опускала руки (Джошуа строго наказал прийти с ошейником; а кто Матильда такая, чтобы осуждать фетиши Божества) и принималась теребить кожаный же браслет на левой руке. Под ним скрывались белые нити шрамов, у каждой из которых была своя история. Самая первая, грубая, была от вселенской тоски. (Матильда хихикнула, прикрыла рот ладошкой и постаралась стать Серьезной и Загадочной; и все же — какой она раньше была глупышкой!) Самая последняя была произведением искусства — выверена до миллиметра и зарубцована перекисью водорода. (Матильда просунула палец под браслет и погладила стройный бугорок, тяжело задышала и прикусила нижнюю губу) Самая последняя была для Джошуа. Он об этом не знал, но это неважно, главное — Матильда знала, для кого и о ком эта белая нить. — А ты очень красивая. — Матильда вскрикнула, подскочила, закачалась на высокой платформе и чуть не упала, но твердая, холодная рука подхватила ее, зафиксировала. — Я видел твои фотографии в профиле, но лунный свет... он... ты... ах! Прости мне этот неловкий лепет, просто я сражен. — Ты... тоже... Матильда почти ненавидела себя сейчас за эти дурацкие паузы, но сердце отчаянно колотилось, колени дрожали и дыхания не хватало, а потому ей можно было побыть Загадочной и Томной. Невесомой феей, которая парит от счастья и изумления. Джошуа был таким, как она себе представляла, и в то же время — абсолютно другим. Похожий на рок-звезду, с гладкой, чистой кожей, без этих дурацких пор, с лицом словно кукольным — совершенным, но — это глупое и противное «но»! — слишком славянским. От него пахло полынью и медом, но еще и ржавчиной. Матильда знала, что это из-за его питания, но запах все равно был неприятным. Высокий — их глаза были на одном уровне, несмотря на то, что Матильда была на платформе, — но недостаточно высокий — их глаза были на одном уровне! И все же Матильда была счастлива — от пальчиков ног до вставших дыбом волосков на шее. И сердце! Сердце колотилось так! И губы пересохли! — Ты разочарована, — глухо сказал Джошуа, убрал свою руку и отступил на шаг. — Нет, нет, нет! Что ты! Что вы! — Ночная прохлада согрела заледеневший бок Матильды и накатила на сердце стылым одиночеством; слезы выступили на глазах, и задрожали губы. — Я нисколечко, ни капельки. Я же... а ты... вы... — Ты. — Ты. А я! Нет, нисколечко! Вот. Мысли мои прочитайте! Прочитай. Ты же умеешь. — Но не могу без твоего разрешения. — Так разрешила же! Читай! Матильда потянулась к Джошуа, вцепилась в него дрожащими руками, прижалась к нему всем телом — ну и что, что холодный, подумаешь, мороженое тоже холодное, но не становится от этого хуже, даже совсем наоборот. — Ты правда так доверяешь? — явно удивился Джошуа. — Да. Да. Да-да-да! — закивала Матильда. — Читайте. Смотри. Джошуа закрыл глаза, подался вперед, прижался лбом ко лбу Матильды... (святое дерьмище, ну почему он такой холодный?!) ...отпрянул... (не-не-не, это ничего, я привыкну, не уходи, — впилась Матильда пальцами в его руки) ...и мягко прикоснулся к ее губам своими. Матильда такого не ожидала. Она надеялась через неделю, или две, или год перейти к интиму, но не в первый же час! Сердце бухнуло в горле и рухнуло вниз, к высоченной платформе, даже ниже — оземь и вземь. Промежность опалило жаром, да так, что щеки с ушами вспыхнули. Матильда только крепче вцепилась в Джошуа. — Ты совсем не боишься, — тихо сказал он, почти не разрывая контакт губ. — Это странно. — А чего бояться? Тебя, что ли? — хихикнула Матильда и отодвинулась, чтобы посмотреть ему в глаза. — Да. Ты же знаешь, кто я такой. — Поэтому и не боюсь. — Не понимаю. Русые брови сошлись на переносице, кукольное лицо покрыли бумажные морщины, сердечко Матильды пропустило удар, и она поняла, как вляпалась — по уши, для Джошуа и жизни было не жаль, он был всем, что она искала, что пыталась создать в себе. Ему бы еще немного европейского шика! — Если бы ты хотел меня убить, то уже убил бы, — сказала она, любуясь дерзкими кудрями. — Или даже не так. Ты можешь убить меня в любой момент, и мне не хватит ни скорости, ни силы, чтобы противостоять тебе, так зачем бояться? Это бессмысленно. — Ты странная. — Ты тоже не самый обычный человек. А ты человек? — Глаза Матильды вспыхнули любопытством, дрожь ушла из коленей, в промежности затихла барабанная дробь. — Нет. — А был? — Нет. — Ты — древний? — с восхищением выдохнула Матильда. — Не люблю хвастать, но да,— кивнул Джошуа. — О-о-о. Барабанная дробь вернулась, Матильда с трудом сдержала желание опрокинуть Джошуа на землю, расстегнуть его брюки, оседлать его — и застыть, не двигаться, чувствовать, как он наполняет всю ее. — У тебя очень яркие мысли, — выдохнул Джошуа. — Ой. Ты... я... не... извини, — бросила Матильда и уткнулась пылающим лицом в его холодное плечо. — Я польщен. — Его пальцы невесомо касались спины Матильды, запуская волны жара. — Но ничего не выйдет. Я... ну, ты знаешь, мне нужна кровь. Без нее — до и во время того, о чем ты думаешь — не получится. — Ты можешь взять мою, — глухо предложила Матильда. — Нет, — отрезал Джошуа, взял ее за талию, приподнял и поставил подальше от себя, сцепил руки за спиной, еще и отступил на шаг. — Я тебе так неприятна? — Не в этом дело, — помотал он головой. — Ты — особенная. Ты — не пища. Ты мне нравишься, по-настоящему. — Но... — Нет. Матильда видела его голод и жажду, ощущала, как свои, и хотела разреветься от обиды. Особенная она, как же. Все так говорят — особенная, лучшая, единственная, замечательная, — кидаются дежурными словами, но сами в них не верят. — Не надо так, — тихо попросил Джошуа. — Ты правда особенная. — Тогда сделай это! — с яростью потребовала Матильда. — Что? — Укуси меня! — Но... — Ты сможешь остановиться, я точно знаю! Ну же! Докажи! Укуси меня! — Ты точно этого хочешь? Матильда увидела, как изо рта Джошуа выступили длинные клыки, которых не было еще минуту назад. Страх взорвался короткой, отрезвляющей вспышкой, но желание отдаться этому древнему Божеству было намного сильнее. — Да. Пожалуйста, укуси меня. Джошуа в доли секунды оказался рядом с Матильдой, заключил ее в железные объятия и потерся носом о ее шею. Вот оно. Все — как в кино и сериалах, как в книгах, но по-настоящему! И колени дрожат, и бабочки в животе, и в паху пульсирует «Болеро». — Будет больно, — хрипло сказал Джошуа, и его клыки царапнули нежную кожу. — До свадьбы заживет, — хихикнула Матильда и обняла Джошуа, прижалась к нему всем телом и положила руку на его затылок. Было и правда больно, очень больно, словно рой пчел впился в шею, а за ним — рой оводов. Брызнули слезы, Матильда попыталась оттолкнуть Джошуа, но тут же опустила руки и сжала кулаки: она сильная, она справится, больно же только первый раз бывает, до свадьбы заживет. Тошнотой накатила слабость, мир приглушил свое звучание, сердце замедлило бег. Джошуа остановится вовремя. Матильда это точно знает. — 2 — Ванька втянул клыки, плотно прижался губами к ранке и высосал последние, самые вкусные капли крови. Мир взорвался тысячей звуков и яркими пятнами красок, девка грузно рухнула на скамью, Ванька присел рядом и опустил ее голову себе на плечо. Не воняла бы она еще так, совсем славно было бы, будто они на свидании: ночь, звезды, совы ухают, черви в земле копошатся, зудят комары и где-то далеко-далеко пролетают самолеты. Обидно, что мертвые обсираются и обсываются. Раньше Ванька думал, это душа так запашисто отходит, а потом наука продвинулась вперед и развеяла очарование момента. Девка тощая попалась, печально. Но это был единственный недостаток современности — тощих много, — так-то с ней все было отличненько, Ваньке она нравилась: с интернетом, социальными сетями и модой на вампиров, пусть и не повальной, a все равно для него выгодной. Например, эта, Господи прости, Матильда Блэк, в миру Тарасова Аня — прекрасный образчик девки, влюбленной в романтический образ. — А вампиры — это о жрать. Любовь, смешно мне с вас. Превознемогание, хе-хе. Можно было б в человечинку и влюбиться, Ванька даже влюблялся пару раз, грешен, но в итоге все равно выпивал досуха. Такова уж его вампирячья натура, ничего не попишешь. Ванька потянулся, обнял девку за вялую талию, чмокнул в остывающий висок и весело сказал: — Ну что, Матильда-Аня Блэк-Тарасова, жизнь твоя была короткой, но яркой и не зря. Ты даже ловчего борзо укатала, другим с тебя учиться. Ловчие всегда были проблемой: и пятьсот лет назад, и сегодня. И ладно бы Ванька прямо жрал! Он питался разумно, следил за рационом, не жирел. Раз в месяц-полтора укатывал одно тело — их еще уговори, чтобы они сами, добровольно под клыки подставились! Ловчим же и этого было слишком много. Вампир, ату его, ату! Да у них от пьянки и веселых бар народу больше дохнет, чем выводок «Ванек» за год сожрать может. — Обидно это, девка, будто я басурман какой — пришел и нагадил. Они без спросу убивать могут, а мне на роду писано дозволения выспрашивать. Так-то. Из-за ловчих часто приходилось переезжать. Только раскинешь сеть контактов, поймаешь девочек и мальчиков на крючок готически-романтической игры с обязательными жертвоприношениями, кровепроливаниями и оргиями перед веб-камерой (последнее — чтобы заработать на жизнь), как появится бравый ловчий и все испортит. Вампирорадар у них, что ли? Или умные и по IP отслеживают? С ловчими можно бороться, напускать на них обычных людей, например. Девка так в финал конкурса пробилась: заманила ловчего длинными ногами и траванула. Интересно, она от тела избавилась или оставила в своей квартире? — Хоть бы оставила, — пробормотал Ванька, укладывая девку на дно свежей могилы, в которой завтра новый официальный жилец пропишется. — Убила и сбежала! Отличная история, правдоподобная. Ванька подпрыгнул, выбрался из могилы, взял лопату и, весело насвистывая, закидал тело землей, чтобы в глаза не бросалось. Дело было сделано, осталось решить, задержаться в городе еще на месяц-другой или сбежать уже сейчас, пока полон сил и радужных стремлений. Лучше, конечно, сейчас, пока... — Поздно, да? — спросил Ванька и выпустил когти. — Поздно, да, — сказала ловчая мелодичным голоском. — Вы что, теперь все парами работаете? Никаких одиночек? Ванька вслушивался в мир, пытаясь понять, где именно она стоит. Если побежать в неправильном направлении, она быстро его скрутит, закинет к себе на плечо и утащит на допрос с пристрастием. Клыки после такого года два отрастать будут, а то и три. — Меньше знаешь, крепче спишь, — ответила ловчая. — И то правда. Налево. Почему они всегда заходят справа? Странные, очень странные люди. Ванька резво ринулся налево, прикидывая, стоит ли возвращаться в свое логово за вещами: если ловчая выследила его на кладбище, значит и логово могла отследить. А если они еще и втроем, а не вдвоем работают, то у Ваньки шансов на спасение добра совсем нет. «Вот паскуда», — мелькнуло в голове, когда ноги спутала веревка, камни больно ударили по икрам, Ванька повалился вперед. — Грязный приемчик, — с укоризной сказал он, поднялся на четвереньки и провел языком по губам — разбил, кто бы сомневался. — Свинье грязи не жалко. Ты человека убил. — Это вопрос философский. Она сама просила меня укусить ее и выпить ее крови, вот те крест. Трижды! — Ванька сел на пятки и повернулся к ловчей, тоже тощей, да что за мода такая?! — Все по правилам. — Меня твои правила не заботят. — Суровая, да? — Да. Ванька икнул от переживаний. Лицо ловчей было пустым и холодным, такая не только клыки выдернет голыми пальцами, такая и убить может ни за что, ни про что (Ванька ведь никого не убивал без спросу! по совести жил!), и сбежать не даст. И по-хорошему с ней не договориться. Драться? Можно и подраться, но Ванька не очень высоко оценивал свои шансы. Он всегда полагался на скорость ног, а не на силу кулаков; ловчих же специально тренировали, чтобы вязать вампиров. «И выдирать им клыки голыми пальцами», — содрогнулся Ванька. — Даже не думай, — еле заметно мотнула головой ловчая. — О чем? — Сбежать. — И не думал. — Драться. — Была такая мыслишка, но я от нее отказался, как от неудачной. Может, договоримся? — Твоя еда убила моего напарника. — У нее имя есть, — подмигнул Ванька. — Было. Матильда. — Да хоть Аня. Она убила, отвечать тебе. — Я против. — Меня это не волнует, — сказала ловчая, сняла с пояса скатку с инструментами, развернула ее и достала щипцы. — Фи, как предсказуемо. Но если серьезно, может, не надо? Ловчая не ответила, размахнулась, ударила от души, так, что у Ваньки в ушах зазвенело и он завалился набок. Не успел в себя прийти и черные пятна из глаз выморгать, ловчая села на него и прижала его голову потной, горячей ладонью к земле. — И все-таки, может, договоримся? Ты чего хочешь? — спросил Ванька, лихорадочно вспоминая, можно ли кусать нападающих или это тоже недозволеный отъем крови, а потому гарант долгого жопного кровотечения со смертельным исходом? «Да какая разница, как умирать!» — решил Ванька и выпустил клыки. Зря. Ловчая тут же поймала клык щипцами, порвала при этом Ваньке губу, от боли захотелось захныкать и забиться в темный уголок, чтобы никто не мешал и на здоровье не покушался. — Не надо, — прогундосил Ванька, но ловчая дернула. А вот это точно повод для самозащиты! Тело Ваньки начало меняться, и он заорал от боли: мышцы рвались и тут же срастались, суставы трещали, некоторые кости вытягивались, другие укорачивались. Превращение в гадину — всегда крайняя мера, за всю свою жизнь Ванька два раза менял форму, и оба раза торжественно клялся, что больше никогда. Ванька лязгнул зубами и потянулся лицом к бедру ловчей. Сейчас он освободится, сожрет эту нахалку (оставит от нее только косточки!) и сбежит в... откуда там его новый контакт? Из... Из... Из... — Ой, — выдохнул Ванька и обмяк. — 3 — «Вот тебе и ой», — подумала Света, вытерла руки хлопковым платком и помассировала виски. Голова раскалывалась от недосыпа, да и убийство упыря не принесло удовольствия. Света устала. Право слово, сколько можно охотиться, выслеживать, сидеть по ночам на кладбище и избавляться от трупов? Первые несколько месяцев горишь местью, потом — мрачным азартом, потом — адреналиновой привычкой, но в итоге все равно устаешь. Да и не девочка она уже. Почти двадцать лет на дороге, десятки шрамов на теле и полное, изумительное отсутствие собственности. В восемнадцать это отдает романтикой и свободой — мы будем жить вечно, вне законов и границ! В сорок — хочется немного тепла и, чисто в теории, возвращаться домой. Хоть это и глупая, до чертиков пугающая идея: привязать себя к чему-то — брр, — но можно же помечтать? Света поднялась, подхватила упыря под мышки и потащила его к своей машине. Каждый раз она вынуждала их перекинуться: не только для того, чтобы убедиться, что зажала между ног кровососа, но и чтобы дать себе разрешение убить. Если они были в форме человека, то у нее рука не поднималась. К тому же перекинувшиеся упыри весили меньше, Света не понимала, как это возможно и куда уходят лишние килограммы при трансформации, но объяснение ее не особо заботило, пусть этим ксенобиологи занимаются. Если они когда-нибудь узнают об упырях. Она закинула тело в багажник, мягко опустила крышку и зевнула так, что слезы из глаз брызнули и уши заложило. Точно на пенсию пора, раз уж даже после драки в сон клонит. Света села в машину, повернула ключ в замке зажигания и медленно тронулась с места. До ближайшего алхимика было больше сотни километров, до рассвета четыре часа, математика была в пользу Светы. Сдать упыря, получить деньги и уйти на пенсию — отличный план, не хуже других. Можно, конечно, еще разок попытаться умереть. С Катькой сцепиться, например. Катька за своего упыря как раз обидится, даже если его и по правилам упокоили, за дело. Только вдруг Света сама победит? Упыри же рассосутся по всей стране, дикие и бесконтрольные. Катька хоть и зло, но меньшее. «Джошуа. Придумают ведь», — фыркнула Света и вывела машину на трассу, набрала скорость, включила диск с танцевальной музыкой и присосалась к банке с энергетиком. Нет, так дальше жить точно нельзя, никакого здоровья не хватит. На дорогу выскочило какое-то животное, Света не успела рассмотреть, какое, вцепилась в руль и выжала экстренное торможение. Инстинкты требовали вывернуть руль, уклониться от столкновения, но Света точно знала, что тогда машину занесет и выровнять ее будет очень сложно. Уж лучше сбить животное, чем оказаться в кювете брюхом кверху. Машина остановилась в облаке дыма, в салон потянуло паленой резиной, сердце заколотилось, как от схватки с упырем. Света была не уверена, но кажется, она слегка обмочилась — сначала припустила от страха, потом от облегчения — обошлось без столкновения, все живы, машина цела. Впрочем, жопа могла быть мокрой от пота, который покрывал Свету с головы до ног. — Твою бога душу мать, — прошептала она, растеклась по сиденью и захихикала. Умирать она собиралась. Жить устала. Бла-бла-бла. Негромкий щелчок оборвал смех. Правая дверь открылась, ночной воздух ворвался в машину, ознобом мазнул мокрое тело. — Я же не приглашала, — с досадой сказала она. — А мне и не надо приглашения. Чай не в хату лезу. Или ты тут и живешь? Катька — гроза вампиров всего региона, единственная и неповторимая королева — уселась на пассажирское сиденье и чинно сложила руки на коленях. — Может, не надо? — поморщилась Света. — Ты моего Ваньку убила. Надо поговорить, объясниться. — О чем говорить? Он на меня напал. Он перекинулся в гадину. — И ты его ничем не спровоцировала. — А вот это уже детали. И ты это знаешь, — сказала Света и повернулась-таки к гостье, посмотрела на нее прямо. — Знаю. И знаю, как убить тебя и не запачкаться. Сыграем в эту игру? Лучше бы не поворачивалась. Лучше бы не смотрела. Катька — крупная, сильная русская баба с холодными-холодными глазами и тонкими, злыми губами — смотрела в ответ цепко, словно душу взвешивала и на части делила. Лучше бы Света в животное врезалась и бесславно погибла в аварии. — Подожди, это... животное — ты, что ли? — сообразила она. — Сама ты животное, девка. Не зарывайся. — Виры не будет, вины на мне нет, — отрезала Света, радуясь, что голос не дрожит. — А это мне решать. Со мной пойдешь. Поехали, — приказала Катька, отвернулась и уставилась в окно, на прямую ленту дороги. — Куда? — К алхимику. Ты же туда Ваньку везешь? Света сглотнула, укусила себя за язык, чтобы не ляпнуть чего, и кивнула. — Ну так поехали. Скоро рассвет. Света вдохнула поглубже, шумно выдохнула и завела машину. С деньгами, похоже, придется расстаться. Обидно, она ведь почти убедила себя, что готова к пенсии, родовому гнезду для одной-единственной кукушки и унылым тихим вечерам. Мечтам возмутительно быстро пришла полная Катька. «Это если мне повезет. Если не повезет…» Света зябко передернула плечами и не стала додумывать мысль. Алхимик уже ждал Свету, быстро принял труп, рассчитался наличными, с любопытством оглядел Катьку, оценивая, — та подмигнула ему, а он рассмеялся. Странные люди эти алхимики. — Ну а теперь что? — спросила Света, с тоской глядя на небо. До рассвета было еще возмутительно долго, ни одного шанса сбежать. — Теперь ты наденешь повязку, а я поведу. — Ни за... — Ой, вот не надо тут. Давай по-хорошему, девка. — Ладно, пусть будет по-хорошему, — сквозь процедила зубы Света. — А потом? Какова вира? — глупо притворяться, что удастся отвертеться от долга перед Катькой. — Месяц в слугах вместо Ваньки отходишь и свободна. — И кем Ванька тебе служил? — Пятки чесал и постель грел. — Света задохнулась от возмущения. — Но девка в постели мне без нужды, а вот пятки чесать и девка может. — Это просто меня в твоей постели не было, — буркнула Света. — Посмотрю на твое поведение, — ласково потрепала Катька ее по голове. Света сжала кулаки, шумно выдохнула и усилием воли расслабила мышцы. Смысл бодаться, когда Катька сильнее и правда может грязно сыграть, но пытается разойтись по-хорошему. Даже вира какая-то нелепая, смешная. Скорее просто унизительная для ловчей, но Свету так просто не унизить. — А через месяц что? — Захочешь, уйдешь, — веско сказала Катька, но именно от этих простых слов стало страшно. — Могу не захотеть? — Можешь. Ну? По рукам? — Только пятки? — уточнила Света. — Только пятки, — кивнула Катька. — По рукам. Света села в машину, на пассажирское сиденье, забрала повязку — теплую, пахнущую свежескошенной травой, — надела ее по-честному, плотно, чтобы ничего не видеть, с Катькой лучше не шалить. По крайней мере, не сейчас, расклад сил не тот. Машина мягко тронулась, увозя Свету прочь от алхимика, в упырье гнездо. Дрожь зародилась в подбородке, но быстро затухла. Катька слово дала: всего лишь пятки месяц чесать. И не под такими лежали.