***
мартовский ветер треплет два хвостика на моей голове, пока я любуюсь цветением вишни. эти бархатные лепестки, что я ловлю руками, единственные любимые, ведь напоминают о былом счастье. когда можно пойти на фестиваль с родителями, когда маленькую ладошку малышки шин ещё держат в руках. может, даже когда я с друзьями играю на детской площадке и вокруг цветёт вишня. счастье словно этот вишнёвый лепесток. мне пятнадцать. я всё ещё заплетаю волосы в два хвоста, ношу розовый, слегка потрёпанный рюкзачок и боюсь касаться людей. на меня всё ещё смотрят с издёвкой одноклассники, не такая, как все. некоторые даже боятся. конечно, не каждому ведь хочется, чтобы воспоминания коснулись другого человека. постороннего. я в тот момент сильнее спускаю рукава рубашки, чтобы скрыть недавно раскрывшиеся белые магнолии. мне стыдно. чимин старшеклассник. волосы, перекрашенные в яркий цвет, сигареты в руках, рубашка не заправленная, этим отличается он среди той массы школьников. и моё сердце каждый раз трепещет, стоит ему появиться возле средней школы. чимин встречает своих друзей и ещё несколько девушек, и они вместе уходят. уходят туда, где места для меня нет. мы впервые знакомимся в танцевальной студии, когда мне пятнадцать, а ему почти восемнадцать. я часто туда хожу заниматься, ведь мне до одури нравится танцевать. танцы — это красиво. движения подобны взмахам крыльев бабочек, трепещущих на солнце. и мне нравится наблюдать за ним, за танцами, что заставляют сердце трепетать сильнее.***
я всегда с улыбкой на лице вспоминаю, как однажды познакомилась со своим другом. хосок тогда был таким же, как и сейчас: любил прогуливать занятия, мог надолго заснуть в каком-нибудь месте и так же, как я, любил танцевать. познакомились мы в немного нелепой ситуации. я тогда тихо пролезла в школу ночью, ведь забыла свой телефон в классе, да, та ещё неудачница. а вот хосок, как он мне сказал после, в очередной раз заснул в кабинете, потому и осознал своё местонахождение, услышав до жути неприятные и пугающие звуки в коридоре. а ведь источником этих звуков была я, что пыталась пробраться в класс через окно, расположенное в стене. и заметьте, видеть торчащие из стены ноги с короткой юбкой и колготками в сетку такое себе дело. чон хотел помочь мне, но я только послала его куда подальше, боясь, что с прикосновением парня боль вновь охватит тело. и если коснётся, то в глазах будут белые лепестки цветка, смешанные с ужасом. мне не хотелось врываться в его воспоминания. это было бы грубо по отношению к нему. только вот хосок всё равно узнал. вместо ужаса и презрения, чон обнимал. ведь ему казалось, что по-другому и быть не должно. он говорил мне, что хотел быть для меня единственным другом и маленьким кругом спасения в этом грёбанном мире. — за то, чтобы быть ближе к кому-то, ты платишь цветками на теле. взаимовыгодно, не думаешь? с каждым днём и с каждым касанием я узнавала о своём друге больше. о разводе родителей, издевательствах со стороны учителей в школе, которые разрушали хосока насквозь. мы, затерянные в этом мире души, нашли друг друга. и были друг для друга поддержкой на протяжении многих лет.***
— слышала ведь про ханахаки? однажды, когда мы сидим в квартире хосока, он спрашивает об этом. нам по двадцать. школа давно за плечами и единственная проблема — университет. и тогда мы ещё долго сидим в темноте, смотрим фильмы, курим и выпиваем соджу, заедая сушёными кальмарами. — болезнь от неразделённой любви? — я выдыхаю дым прямо в лицо друга, держа в руках сигарету и задерживая на ней взгляд. — когда блюёшь цветочками. — да, — морщится парень и откашливается. — не считаешь, что ваши болезни схожи? — что же будет болезненней? когда ты боишься цветов или когда тебя тошнит от них? —шепчу я, поворачиваясь к другу. — хосок, что бы ты выбрал? он, поразмыслив, так и не приходит к нужному ответу, в то время как я ещё долго смотрю на белый цветок, выросший на запястье. до некоторого времени бархатные лепестки имели совсем другой окрас, яркий. сейчас же цветы белые, будто сами твердят о скорой смерти. на шёпот цветов я ухмыляюсь. скорее бы — часто проносится в моей голове, но, смотря на хосока, желание покинуть мрачный рай становится меньше. мрачный рай… странно ведь? хосок так называет реальность этого мира. для парня кругом полно вещей, что наполняют счастьем, уносят тело в рай на несколько мгновений. но наша реальность, наш рай, он мрачен. множество людей сделали его таким.***
на тот момент я вижу чимина не так часто, по сравнению с тем, когда ещё была школьницей. в танцевальную студию мы ещё ходим. правда, не так часто, как хотелось бы. я ещё люблю чимина, хоть и не питаю надежды на любовь. любовь… оглядываясь назад, возвращаясь воспоминаниями в тот самый день, я понимаю, что на деле никакой любви не существует. привязанность, любопытство, мечты, затуманивающие разум… всё что угодно, но не любовь. в тот день мы с чимином остаёмся единственными, кто занимается так поздно в студии. свет тусклый, лампочка сломалась, никто так и не поменял. окно распахнуто, ведь летом в сеуле особенно жарко и даже находиться в здании невозможно, не говоря уже о танцах. мы продолжаем репетировать часть танца, не смея поднять даже взгляда друг на друга и совершенно не разговаривая. но я продолжаю через зеркало наблюдать за ним. за тем, как легки его движения, как тело в зеркале продолжает усердно оттачивать танец. он завораживает. заставляет влюбляться ещё больше. — не хочешь отрепетировать вместе? — его тихий шепот эхом раздаётся в комнате. я, смутившись, гляжу в его сторону. — если только без касаний, — тихо отвечаю я, продолжая смотреть на его отражение в зеркале. — почему же? — я… боюсь, — страшно рассказать человеку, который нравится, о своей болезни. я в тот момент боюсь презрения с его стороны, но ведь нужно бояться самого чимина. — я помогу. не нужно бояться. он подходит вплотную, заставляя ком в горле встать, что я не могу проронить ни слова. касается моей руки своей, и я чувствую дрожь в его движениях. цветок, белый, осторожно распускается на кисти. но чимин молчит, пока я всем телом чувствую, как воспоминания парня попадают в моё сознание. его воспоминания обрывочные. я могу лишь увидеть драку между ним и ещё несколькими парнями, как чимин целует девушку и весело смеётся. неужели его воспоминания не такие мучительные? неужели от них не дерёт горло и не хочется задохнуться? его воспоминания отличаются от воспоминаний хосока, родителей и ещё многих людей, что касались меня. в его воспоминаниях есть улыбки. а потом… через несколько дней мы с чимином продолжаем заниматься вместе, несмотря на то, что боль от цветов охватывает моё тело. мне нравится то, как он берёт мои ладони в свои, как обнимает в танце. я, наверное, мазохистка, раз уж хочу на тот момент больше. я признаюсь ему в чувствах. ожидаю, что он отвергнет меня, смиряюсь с этими мыслями. но чимин обнимает. шепчет, что тоже любит. его слова любви тогда вырывают из коконов бабочек в животе, оживляют надежды на счастье. но вместе с теми бабочками он вырывает моё сердце из грудной клетки, топчет его, ломает. я не смею касаться его больше. боюсь, что цветы действительно стянут сосуды сильнее, хотя мечтаю об этом долгое время. боясь, что счастье, которое я так долго искала, теперь уже ускользнёт из моих рук. я схожу с ума от собственной любви. — почему же ты даже не подходишь ко мне? он обнимает со спины, а я всем телом дрожу от боли, чувствуя прорывающиеся наружу цветы. мы находимся в его небольшой квартире. в тот день он пригласил меня к себе спустя неделю наших с ним отношений. в его квартире уютно, несмотря на разбросанные вещи, которые он так и не успел убрать. и я рассматриваю диски с фильмами на его полке. это его единственным увлечением кроме танцев, как я узнаю. догадаться не так уж и трудно. он ждёт больше, чем просто объятия или держаться за ручку. рискованно его целовать, да и самой желать больше, потому я и стараюсь избегать. хотя выходит проблематично. но мне кажется, что если любишь, то сможешь потерпеть немного. но ведь чимин не любит. — ты любишь меня? — срывается с моих губ, когда дыхание парня обжигает уже у шеи. он молчит, осторожно касаясь губами моей шеи, покрывая её белыми цветками. — ты ведь точно чувствуешь что-то ко мне? — голос дрожит. — просто любопытство. сердце стягивают стебли с такой силой, что я могу задохнуться. а нож, что он всаживает своими словами в грудную клетку, невыносимо саднит. больно. настолько больно, что кажется, цветы, прорывающиеся через тело, схожи с осколками стекла. будто на белые цветы капает чёрная краска, что окрашивает их в тёмный цвет. магнолии внутри кровоточат. цветки будто шепчут прекратить испытывать себя, они выкрикивают, что если не остановлюсь сегодня, будет невыносимо. дальше — больнее. я пытаюсь сдержать поток слёз, в котором могу задохнуться. ведь всё это время я была для него подобно вещи, любопытство к которой никак не может покинуть. зачем же тогда нужно было говорить, что любит, раз уж питал ложными надеждами? я ещё долго смотрю на него стеклянными глазами. блядское чувство того, будто об меня вытерли ноги. это продолжает сидеть в сердце, саднить. этим летом мою любовь окончательно растаптывают. счастье, которое, казалось, я удерживаю в своих руках, вновь ускользает от меня. нет. счастье вновь топчут. словно те самые цветы, что я усиленно топтала в детстве, лишь бы не видеть их. я сильнее сжимаю кулак. удар приходится по его челюсти, заставляя чимина покачнуться в сторону. я выбегаю из его квартиры, громко хлопнув дверью, понимая, какой идиоткой была. сердце режут ножом. я рву те цветы, что выросли на руках, лишь бы не вспоминать о словах, что вырвали мои крылья, оборвали моё счастье. мрачный рай… почему же слова хосока так подходят этой ситуации? почему же слова хосока заставляют слёзы катиться по щекам? почему же наш рай так мрачен?