***
Белый танец, значит? Что же, Юигахама, ты сегодня превзошла себя — сначала по имени назвала, потом на танец пригласила, а дальше что, постель? Сознание издало хриплый смешок. «Не сомневайся, она может» — иронизирует внутренний голос — «на что только не идут люди, чтобы отношения, ты бы знал…» — Завались. — пытаюсь я прогнать идиотские мысли, и вздыхаю. Похоже, я все-таки шизофреник. Сестра, несите таблетки… Мы с Юигахамой идём по коридору, в котором, на мой взгляд, слишком много людей. Идём близко, чуть ли не вплотную, отчего каждый заостряет на нас свои взгляды. Это бесит, и я ускоряю шаг. Она еле успевает за мной, и хотя может быть никто и не смотрит, и всему виной болезнь под названием паранойя, мне все равно не хочется оставаться в коридорах дольше положенного. К черту. Я наверное так никогда и не пойму как меня угораздило согласиться — невероятно, невозможно, немыслимо. Я обязан был стоять до конца, а в итоге меня сломила какая-то мелочь. Хотя мелочь ли мое собственное имя? Неважно. Важно то, что я проиграл, и проиграл какой-то гиперактивной юле. А ведь я рассчитывал на то, что если и проигрывать — то только Юкиношите. Идиотизм. Ладно, проигрыш есть проигрыш. Пять минут позора, и я свободен как ветер. В конце концов делать это с ней не такое уж и неприятное занятие. Но вот танцевать со мной то ещё наказание. В актовом зале играет донельзя шумная попса. Черт возьми, это ужасно, все танцуют — если конечно, беспорядочные кривляния можно назвать столь громким словом, и упиваются своей свободой. Зоопарк, ни больше, ни меньше. Двигать телом под это не вызывает желания даже у рыжеволосой. Что же, мое уважение за то, что ты не поддаешься стадному инстинкту. — Слушай, а ты хоть танцевать умеешь? — интересуюсь я, хотя справляться об этой детали видимо уже поздно: сейчас, когда Юи Юигахама получила свой шанс, неумение — последнее что ее остановит. — Нет. — честно признается она. — Я тоже. — коротко резюмируя ситуацию, я все же пытаюсь подвести к исходу, который не только бы устроил меня, но и спас бы нас обоих от нескольких минут кривляний: если уж она не умеет, то надеяться на то, что я поведу ее точно не стоит. — Ничего… Как-нибудь справимся… — видимо, мой вопрос ударил в яблочко: ей, как и мне, неуютно, но вот только отступать она не собирается. Наконец, из колонок заскрипело что-то наподобие вальса: я не был уверен в жанре сего музыкального произведения, но тот факт что толпа перестала хаотично дрыгать руками и ногами, словно в эпилептическом припадке, не мог меня не обрадовать, и натолкнуть на верную мысль: пора выходить. — Ну что, пойдем? — лениво спросил я, неохотно поднимая своё тело со скамейки, и плетясь в дальний конец площадки, туда где народу было мало, а освещения хоть глаз выколи, но тут же почувствовал, что что-то удерживает меня за рукав. Конечно, же. Юигахама Юи не была бы собой, если бы ее не интересовали все мелочи танцевального этикета: я согнул локоть, и так мы пошли, или, точнее сказать, шла она и, словно выгуливая непослушную собаку, тащила меня следом за собой. Жалкое зрелище. Мы встали поодаль от основного действа и Юигахама, видимо заприметив отсутствие народа вконец осмелела. — Давай, Хикки, — скомандовала она, заливаясь краской, — дай мне правую руку, а левую положи на спину. И откуда она знает положение?! — восхищение тем что она не так тупа, как казалось изначально, затуманило мой разум, и я слепо подчинился. Но спустя несколько секунд, осознание реальности происходящего вдруг вернулось ко мне, мое тело вдруг словно окаменело, и я судорожно сжал пальцы на спине девушки. И как будто одного этого было мало: мои пальцы не нашли никаких препятствий на гладкой спине, и я вдруг с ужасом осознал то, что меня и тело привлекательной девушки разделяет кусок ткани. — Эй, Хикки, мне больно. — вывела меня из транса она, и я поспешно убрал руку. — Прости… — извинился я довольно искренне, — не знаю, как так получилось. — Нервничаешь? — сочувственно спросила она меня и тут же, не дожидаясь моего ответа призналась — я тоже. Ну теперь мы хотя бы в равном положении — эта мысль несколько меня обнадежила, что я даже решился вернуть руку на прежнее место, и будто бы стал уверенней двигаться. Или может я сам себя успокаиваю, а на самом деле корчусь на площадке как пьяный офисный планктон на корпоративе. Этого мне к сожалению не узнать. — На самом деле я соврала, — произнесла она тихо, — я ходила на танцы в средней школе, получалось вполне неплохо. — Почему бросила? — заинтересовано спросил я, даже забыв ужаснутся тому факту, что она оказывается меня подставила, и я похоже остался худшим танцором в этом замечательном месте. — Мне сказали, что я бездарна. — честно ответила она, с грустной усмешкой, — Вот я и решила не подставлять коллектив. Я опешил. То ли от такой искренности, то ли от такой несправедливости, и мое тело выдало быстрее мозга: — Это не так! Кажется я даже слегка повысил голос, отчего девушка вздрогнула, но ничего не ответила, просто улыбнулась, и крепче сжала мою руку. Забавно осознавать: пятнадцать минут назад она тебя вроде как раздражала, и ты вроде как поносил общественные отношения на скамейке, а теперь ты танцуешь с ней, (или она с тобой?) и не чувствуешь ничего из того, что обуревало тебя совсем недавно. Более того, тебе совершенно не противно, и ты начинаешь вести уверенней, забыв про то, что рядом люди, забыв про музыку, и самое странное — забыв про свой цинизм. Ты просто наслаждаешься процессом, и вдруг утверждаешься в мысли, что делать это вместе с ней совсем не неприятно. Если звезды которые светят нам столь ярко, уже мертвы, то значит ли что этот танец является ее последним мерцанием, или мне просто так кажется? Я спрашиваю себя об этом, не задумываясь о том, почему привел именно такую аналогию: ведь я уже совершенно уверен в том, что Юигахама Юи — самая настоящая сверхновая. Свет ее сегодня предназначен мне. Но что если не только сегодня? Танец заканчивается, и она разгоряченная и довольная отпускает меня и садится обратно на скамейку отдохнуть. — Ух, Хикки, хорошо потанцевали, — констатирует она, запыхаясь, — надо будет повторить, — весело продолжает девушка, но тут же улыбка сползает с ее лица, видимо вспоминает наш уговор — всего один танец. Яркость сверхновых — это прощание, с бесконечными глубинами космоса. Быть может Юи Юигахама просто хотела попрощаться со мной? Совершенно поздно идти на попятную: сегодня я совершил множество сумасбродных вещей, и если уж боги романтических комедий решили дать мне последний шанс, я не собираюсь отказываться от него. Только не снова. Да, я не отрицаю, ее приторная веселость все ещё раздражает… Но чистая печаль ее души тут же была заменена для меня искренним желанием хотя бы немного отсрочить неизбежное расставание. Разве не искренность есть истинное ее чувство? Думается мне, все это время она была для меня маяком, на который я даже не смотрел: не хотел боялся, и прятался. Я больше не хочу убегать от своих чувств. Я больше не хочу делать вид, что мне все равно. Я больше не хочу искать свое настоящее: ведь я уже нашел его. И я почему-то не хочу видеть ее грустное лицо, поэтому отвечаю как можно скорее, задыхаясь и пыхтя как паровоз, делая глубокий вдох после каждого слова: — Обязательно… надо… будет… повторить… Вот они, слова, что забили последний гвоздь в крышку гроба старого меня. И снова вспышка: она смотрит на меня с несколько секунд, словно не может поверить в мои слова, а затем цепляется в мои плечи, и с детской укоризной произносит: — Так нечестно, Хикки, — ты обманул меня! — а затем пытается снова улыбнутся, но вместо этого начинает беззвучно рыдать размазывая потоки слез по щекам, — Я должна была выбирать платье для тебя! — В следущий раз, Юигахама, –произношу я, протягивая платок. — Держи, он новый. Она принимает его, но кажется это бесполезно, и скоро мне придется искать другой: этот уже вымок насквозь. — Юи! — вдруг требовательно произносит она. — А? — озадаченно спрашиваю я, недоуменно моргая. — У меня есть имя! Меня зовут Юи! — капризно хнычет девушка. Мне с трудом удается сохранить серьезное выражение лица, но это стоит того. — Хачиман! — с готовностью протягиваю руку я. — Приятно познакомиться! Она зависает на несколько секунд, с огромным трудом обрабатывая информацию, а я все ещё максимально сосредоточено пытаюсь не выдавать себя. И тут до нее доходит… — Хачиман дурень! — вскрикивает девушка от внезапного осознания, — дурак, дурак, дурак, дурак! — слова повторяются в такт ударов по моей груди ее кулаками, словно это не грудь, а какой-нибудь барабан. И тут на нас обращают внимание. Я даже удивлен, что этого не произошло раньше. Юмико Миура многозначительно изогнув бровь направляется в нашу сторону в сопровождении Хаямы Хаято, и общаться мне с ней совершенно не хочется, поэтому я прошу спутницу: — Давай уйдем. — быстро встаю я, не ожидая что она согласится. Но она понимает, и мы быстро покидаем зал, не оставляя шансов нас догнать.***
— Тебе совершенно не стоит переживать за них… — Хачиман не из тех людей, которые не знают, что делать. Оставь их. Но Миура не желает слушать и идёт по пустым школьным коридорам, ускоряя шаг. — Ты делаешь ему слишком много чести, — отрезает она, — я беспокоюсь за Юигахаму. — Хорошо-хорошо, — примирительно выставляет руки он ладонями наружу, — только не кипятись, — он слегка приобнимает ее за плечи, — но давай не будем торопиться… И они идут по опустевшей школе. Вдвоем, не торопясь.***
На крыше сегодня пусто как я и думал: никто не поднимется сейчас сюда, а нам с Юи просто жизненно необходимо побыть одним. Она опирается на перила и смотрит на чистое ночное небо, на котором сегодня нет звезд. Мне есть что сказать, но я молчу, и лишь смотрю на нее: рыжие волосы треплет ветер, и сейчас она кажется мне совершенно отчужденой, будто бы знает куда больше меня в этой жизни, и прожила бесчисленное количество времени на этой планете. Но это действительно правда — она куда мудрее меня. Неизвестно сколько бы мы так стояли молча, если бы дверь на крышу не открылась, и туда не влетела та, которую я совершенно не ожидал увидеть — Хирацука-сенсей? — не успеваю удивиться я, как она минует меня и подлетает к Юи. От преподавателя пахнет отнюдь не апельсиновым соком, и ее нехило так шатает. Да она совсем в стельку! Она тычет в испуганную девушку пальцем и быстро приказывает ей: — Юи… Це-луй его! Ик! — и держится за перила крыши. Ее мутит слишком сильно, и она смотрит в пол, согнувшись. Мне становится смешно. Ну и учитель! — Какой пример для нас, — иронизирую я, — как так можн… Я не успеваю среагировать: девушка так быстро приближается к моим губам, что ударяется об меня лбом. «Что за…» — только и успевает возмутиться подсознание. -Юху! — слышится где-то сбоку мычащий довольный голос, — я знала что на тебя можно положиться! Не то что на этого тормоза! «Шизука, чтоб вас!» — продолжает бесится внутренний голос. Спасибо Миуре-тян… — продолжает говорить она сама с собой, — я-то думала, ты свалил… а ты… а… ты… Никогда не думал что поцелуй это что-то особенное: вот и сейчас, это было что-то обычное. Я не испытал ничего сверхъестественного, по крайней мере до того момента как мы оба смогли расслабить губы. Юи была нетороплива, нежна и заинтересована, ну а я был… — Бревно! — бесцеремонно заявила местная алкоголичка, — Хикигая, ты чёртово бревно! Ну, в целом, я не мог не признать ее правоту. И она уходит, оставляя меня ошарашенным, а Юи смущённой донельзя. — Я бы никогда не решилась сама, понимаешь? — оправдывается она. — Я бы тоже — подтверждаю я, — не решился бы. — Ты не жалеешь, Хикки? — обеспокоенно спрашивает она, нервно постукивая пальцами по перилам. — Если ты… — Не жалею. — обрываю я ее, спеша успокоить, — Но слушать Хирацуку, это ужасная идея Юи… Кажется я говорил, что не сегодня и не завтра? Каюсь сам перед собой, я солгал. Зарево рассвета озаряет округу: Юи прижимается к моему плечу и констатирует: — Мы так и не увидели звезд сегодня, — сонно зевает она, — обидно… Я киваю, хотя скорее для приличия, нежели от согласия. Ведь как минимум одну звезду я сегодня увидел, и даже снял с небес… Одну единственную сверхновую.