— Ты спятил! — Ой, да и, слава богу, нормальный не пошёл бы на такое. © Пираты Карибского моря Не волнуйтесь. Вы скоро поправитесь. Я позабочусь о вас. Я ваша поклонница. Где я? Неподалёку от Сильвер Крика. Давно я здесь? Уже два дня. Всё будет хорошо. ©Мизери
Нереально. Настолько хреново, что нереально. Если бы Арсения попросили описать своё состояние, он бы воспользовался именно этим словом. Кажется, затекли руки. Где он вообще уснул? Видимо очередная девица решила, что лечь на него прекрасная идея, Арс шевелит пальцами и от запястья до самого локтя в мышцы впиваются иголки, в глаза будто песка насыпали, ужасно, просто отвратительно. Даме пора вставать, а ему найти воды и пару таблеток Алка-Зельтцера. Только вот при волевой попытке принять сидячее положение что-то идёт не так, от рывка жутко отдаёт в голову, а руки дёргает назад. Кажется, затекли ещё и ноги, но явно, что проблема не только в этом.***
Антону всего 15, когда заболевает дедушка, ему интересны улыбчивые подружки из параллельного класса — Алёнка с Лизой и новый телефон, который родители купили Саньку на день рождения, его волнуют грядущая сдача нормативов по физре и как бы списать самостоятельную по истории послезавтра, но между литературой и алгеброй в школу приходит мама. И что-то меняется, становится хреново, да, именно так — нереально хреново, если бы Антона спустя 10 лет попросили описать события того времени, он бы воспользовался именно этим словом. Мама с трудом сдерживает слёзы, все, что успевает понять Антон: дедушка в больнице, ему резко стало плохо и есть шанс, что после операции ему придётся остаться в больнице на неопределённый срок, Майя не пугает сына словом «смерть», но даже невысказанное оно повисает в воздухе. После всё сплетается в клубок фактов, эмоций, событий. Дедушкин рак, успешное удаление опухоли, слёзы бабушки, робкая улыбка мамы, приободряющие слова от отца, рецидив, облучение, химиотерапия в израильской клинике, ещё одна операция и нескончаемое желание помочь. Антон не знает в какой именно момент принимает решение, но в 19 у него на руках удостоверение о пройденных палеативных курсах и оконченное среднее образование по специальности «Сестринское дело». Он не хочет быть врачом. Дедушке в этот год становится совсем плохо, Антон переезжает в их с бабушкой загородный дом, родители соглашаются дать сыну год перед поступлением в университет. Он помогает дедушкиной сиделке, сам моет и обрабатывает того, кто учил его кататься на велосипеде и нёс на спине, когда он засунул ноги в колесо при спуске с горки, того, кто обрабатывал рассечённую голень и отвлекал весёлыми историями про охоту на глухаря. Он сменяет её ночью, чтобы посидеть с человеком, у которого безумно заразительный смех, который научил его плавать и при этом не кидал ни с какой лодки в пруд, просто был рядом, просто верил и направлял советами. Антон громче всех плачет у гроба.***
Арсению удаётся приоткрыть глаза, и он понимает, что не узнаёт потолок над ним, в принципе это не такая большая проблема, после нескольких лет популярности и свободной жизни привыкаешь просыпаться в чужих кроватях с чужими людьми. Кто-то может назвать это саморазрушением, блядством и алкоголизмом, но Арс искренне считает, что ЗОЖ придумали огромные лжецы, объединившись с теми, кто любит помёрзнуть на вершинах нравственных устоев. Голова ужасно раскалывается, но даже в такие моменты он не обещает себе завязать, его полностью устраивает подобный образ жизни, поэтому нет смысла давать неосуществимые обещания и молиться воображаемому другу для снятия боли. На дворе XXI век, если на кого-то и стоит молиться, то на фармакологию. Через несколько минут? часов? первый приступ боли от рывка чуть стихает, а тело перестаёт колоть. Что способствует постепенному возвращению способности строить логические цепочки и Арсений осознаёт, что рядом никого нет, значит и тайная вчерашняя незнакомка, оказавшаяся на утро тяжелым грузом, не могла стать причиной затёкшего тела и неудачного подъёма. Аккуратно перекатив голову по подушке, Арс пробует снова открыть глаза и видит собственную руку, затянутую в районе запястья в тканевые белые оковы. Вот это они вчера повеселились. Мадам оказалась выдумщицей. Откуда вообще она взяла эти ремни в стиле клиники душевнобольных? Впрочем, не так важно. Гораздо важнее её мордашка и формы, и зависящая от них возможность повторить в трезвой памяти игру в таких интригующих условиях, конечно же, после принятия душа и пары таблеток. Хотя волноваться из-за внешнего вида девушки он особо не собирается, уж если чем Арсений мог гордиться, кроме того, что собирал стадионы текущих от него девиц, так это своим вкусом на людей — даже будучи накануне в полной отключке он ни разу не просыпался в постели с чудовищем.***
Бабушка, казавшаяся такой молодой, за четыре года стареет на все восемь, Антон продолжает приезжать к ней каждые выходные, родители заезжают посреди недели, но ей одиноко. Антон как-то прочитавший про лебедей, что при смерти одного вскоре погибает и второй, очень боится. Они предлагают бабушке переехать в город, у них просторная трёхкомнатная квартира, места бы хватило, но бабушка слишком привязана к дому, к воспоминаниям. Она всё оправдывает желанием жить на природе, где до ближайшего дома не несколько сантиметров стены, а несколько метров деревьев и травы, Майя понимает мотивы своей матери, но начинает звонить ей через день. Антону остаётся учиться ещё год по специальности «Клиническая психология», когда бабушке начинает становиться хуже. Врачи ставят диагноз старческий психоз, назначают психотерапевтические методики и медикаментозный курс лечения. В апрельские выходные после своего дня рождения, Антон, рассказывая бабушке о друзьях с факультета, которые за три года успели стать семьёй, о сумасшедшем преподе, который мнит себя чуть ли не богом и приближающихся универских мероприятиях на майские праздники, замечает отсутствующий взгляд бабушки, зовёт её. В тот день она впервые называет его именем дедушки. После летней сессии снова переезд в этот дом, снова совмещение учёбы с присмотром за родным человеком, снова сводящие с ума мысли о том, что он отдал бы всё, чтобы бабушке стало легче. На похоронах бабушки присутствует уже не просто студент, а бакалавр с красным дипломом психолога, но боль утраты это, к сожалению, не облегчает.***
Арсения вырубает ещё на какое-то время, часов не видно, но когда он просыпается во второй раз, солнце уже не пробивается в комнату. Значит, он проспал, как минимум, часов пять, но всё также пристёгнут к кровати, а рядом отсутствует прекрасная медсестра, готовая оказать всяческую помощь в разбирательстве с этим недоразумением. Поскольку организм довольно прозрачно напоминает о своих естественных потребностях, Арс несколько раз дёрнув руками и поняв всю сложность и эффективность ремней, решает позвать чудесное создание сам. — Моя неземная Гигиея, не соизволишь ли ты спуститься к простому смертному со своего Олимпа? Арсений прислушивается к звукам, но не слышит воды, телевизора или других проявлений присутствия девушки в квартире. Он пробует снова вытащить кисть сквозь ремень, но тот оказывается затянут на совесть. Не к месту вспоминаются боевики, в которых снимают наручники вывихом суставов. — Аууу! Тихие шаги с обратной стороны двери убедили Арсения, что его призывы были услышаны любительницей ролевых игр. — Быть может, я ошибся в вашем имени, Великая? Мне стоит звать вас Панакеей? Или молить о снисхождении и милосердии у Гуань Инь? Арсений не просто зовёт девушку, он добавляет в голос тягучего мёда, заигрывающих ноток, ни одна женщина еще не смогла устоять перед ним. И вот начинает поворачиваться ручка, приоткрывается дверь, Арс затаивает дыхание, делая ставки: брюнетка или блондинка? А может она рыжая? Всё же, как говорит молва, все они слегка бесстыжи, а у него давненько не было настолько реалистичных игр. «Если рыжая, покупаю себе билеты на Гран-при Монако».***
Арсения Попова Антон впервые встречает в онкологическом диспансере зимой 2007, 4 февраля, если быть точнее. В день борьбы с раком клинику посещали «звёзды», рядом со стойкой регистратуры была собрана сцена, главврач толкнул речь о том, что вера и надежда не должны оставлять ни пациентов, ни их близких, детям раздали мягкие игрушки, с подростками сделали фото. Антон смотрел на это всё через окна второго этажа выходящие в вестибюль, куда спустился в буфет, смотрел, и понимая мозгом не мог принять эмоциями. Сейчас в другом крыле дедушке делали очередную операцию, а люди в холле больницы смеялись, подпевали известным песням и делали вид, что всё хорошо. Верхом цинизма казалась песня «Я знаю точно невозможное возможно», вышедшая в прошлом году, и уже так сильно ненавидимая Антоном. Речь в ней сколько угодно могла идти про отношения, но воспринимает каждый в меру своих интересов/ мыслей/ проблем, поэтому Антон слушал «Продавца кошмаров» у КиШа и молчаливо осуждал творящуюся вакханалию. Момент, когда в зону буфета спустилась бабушка, он из-за своих депрессивных мыслей пропустил, обращая внимание лишь на завязавшийся у неё разговор с каким-то парнем лет 20-25, может 30, кто вообще умеет на глаз определять возраст? Парень был, мягко говоря, странным: длинная косичка, одежда видимо с претензией на стиль, но, по мнению Антона, просто дикая, очевидно он приехал в составе ребят из «Фабрики звёзд», которые тоже выступали перед пациентами, но этот факт абсолютно не объяснял, какие темы для разговора он мог иметь с бабушкой Антона. —…а у меня тут супруг лежит, сейчас на операции. — Оу, сочувствую, надеюсь, с ним всё будет хорошо. — Спасибо, милый, конечно будет. Он у меня сильный и не из таких ситуаций выкручивался, в рубашке родился. Ой, а вот и мой внук! Антош, подойди, познакомься. Это Арсений, он певец и будущий артист. Я, представляешь, заплутала, а тут он, помог найти буфет, буквально спас! Смотря на улыбку и радость в глазах этого Певца, настроение Антона окончательно уползло под больничный плинтус и принялось рыть окоп глубже. — Ба, тут же указатели есть. — Ну, ты меня будто не знаешь, я ж невнимательная, засмотрелась, свернула не туда, и всё, считай, потерялась. Спасибо вам, Арсений, ещё раз, не оставили женщину в беде. — хитро улыбается бабушка и у Антона не получается сдержать колкость за зубами. — Указатели прочитать сумел, эка невидаль, это вас на вашем шоу такому научили? Судя по не пропадающей улыбке Арсению было в принципе плевать на слова незнакомого пацана, но Антон не учёл, что рядом бабушка, которая услышав очередное тихое: «Не за что» и «Я, наверное, пойду» от начинающего артиста, набросилась на внука с нравоучениями в попытке затолкать в бестолковую голову как можно больше манер за один раз. Второй раз Антон слышит об этом Арсении от девчонок одногруппниц в колледже, которые обсуждают то ли новую Супер-Пупер крутую группу, то ли новый сезон очередного песенного шоу. В целом щебетание девочек просто ложится фоном поверх его попыток прочитать конспекты, и что это действительно тот самый Арсений-умеющий-читать-указатели-Певец Антон понимает в выходные дома у дедушки с бабушкой. Когда та бездумно щелкая пультом вдруг останавливается на каком-то клипе и после пары минут пристального внимания зовёт внука посмотреть на «Того мальчика, который в больнице выступал», и да, это новое шоу, новый образ, но всё ещё до жуткого странный парень. Таким образом, Артист-помогающий-женщинам-в-беде-Попов несколько раз мелькает в информационном поле Антона, но если ему чуть менее чем всё равно, то бабушка зачем-то продолжает следить за карьерой музыканта. А в 2010 году они встречаются снова. В онкологическом диспансере. Дедушке совсем плохо, врачи предупреждают, что счёт пока не идёт на дни, но и больше пары месяцев дедушке не прожить, очередной сеанс химиотерапии не принёс положительных результатов, они предлагают забрать его домой и в спокойной обстановке с хорошей сиделкой позволить дожить отведённое ему время. Арсений же перепевает «Fairytale» на той же самой сцене, что и несколько лет назад, а после идёт помогать вручать плюшевых зайцев и медведей детям, пока его место занимает блондинка пытающаяся повторить хит Леди Гаги. У Антона нет сил злиться или накручивать себя, всё, что ему хочется — сесть в угол, укрыться с головой одеялом и сделать вид, что его эти проблемы не касаются, что не им с мамой и бабушкой только, что в кабинете врача предложили «поддерживать жизнь», а не лечить дедушку. Что не его мама увела бабушку в сторону туалетов смыть слёзы. Чего он точно не ожидает сидя на стуле в коридоре так это лёгкого прикосновения к плечу и звучания смутно знакомого голоса над головой. — Эй, парень, у тебя куртка практически на полу валяется, мне кажется, ей там одиноко, не поднимешь? — Ч-что? — Пуховик, говорю, твой пол моет, ты, если ревёшь, так хоть над ним голову расположи, чтоб потом за водой не бегать. Антон поднимает голову и отчаянно не понимает, почему ему так не везёт именно на этого персонажа в стенах этой больницы. — Очень смешно, шутник херов, отвали, иди указатели почитай какой-нибудь заблудившейся старушке. — Прости? — звучит настолько искренне и удивлённо, что Антон снова мрачно смотрит на певца ртом, осознавая, что тот его не помнит. Ну да, с чего бы ему помнить, это же не его бабушка рассказывает после новостей своих и своих подруг внуку новости об успехах артиста из телевизора. Антон собирается бросить «Забудь», «Проехали» или что-то в этом роде, но тут из-за поворота выходят бабушка с мамой и оказывается, что Арсений не помнит исключительно его, потому что на лицо Попова вновь наползает улыбка, он шагает навстречу женщинам и начинает здороваться. У Антона нет никакого желания выслушивать их любезности он собирает себя в кучу, поднимает пуховик, попутно отмечая, что гадский артист был прав насчёт мытья полов, запихивает подальше в рукав шарф и кивает маме, что подождёт на улице. Как выясняется уже в машине, бабушка в прошлую встречу поддержала «милого мальчика, Антош, разве можно быть таким некультурным», успокоила перед выступлением, дала пару советов в духе великого учителя с далёких гор и вообще завоевала для себя наполненные теплом воспоминания в голове Арсения-который-нравится-с-каждым-упоминанием-всё-меньше-Попова, и тот подошёл сказать спасибо, узнать как дела с супругом. — И хотя ты убежал, я всё равно напомнила ему, что ты мой внук и тот самый «насупленный мальчик». Антон бы скрежетал зубами на всю машину, если бы не очевидный факт: Арсений сумел отвлечь их всех от тягостных мыслей всего парой фраз, и пусть это ненадолго, решение принимать всё равно придётся, но сейчас бабушка не плачет, а за это Антон может многое спустить на тормозах этому выскочке.***
Время идёт, они хоронят дедушку, бабушка начинает замыкаться в себе, но незримый след Артиста Попова продолжает присутствовать в их семье. Потому, что Антон знает от бабушки: Арсений какое-то время встречался с певичкой, улетевшей от него к своему бывшему парню, его рейтинги после расставания стремительно взлетели, чему поспособствовали проникновенные песни о любви, глубокий голос и полностью сменившийся имидж. Но вот на жизни Певца эти перемены отразились плохо: всё более частое мелькание в жёлтой прессе, скандалы, толпы девушек, иногда просто поражающие своей дикостью выходки, но при этом набирающая силу популярность — все девочки любят плохих парней. Бабушка, видя новости о том, что преуспевающий музыкант Арсений Попов был доставлен в невменяемом состоянии в наркологический диспансер под охраной и в сопровождении своего менеджера, сильно расстраивалась. Но не принималась ругать «бедного мальчика», а наоборот сочувствовала ему всем сердцем и искренне хотела, чтобы нашёлся человек, который сумел бы ему помочь. Каким образом Антон темой своего диплома выбрал: «Имидж как феномен социальной реальности. Влияние славы как детерминанта на психическое здоровье человека» так и осталось для него загадкой.***
Начала поворачиваться ручка, приоткрылась дверь, Арс затаил дыхание, делая ставки: брюнетка или блондинка? А может она рыжая? Всё же, как говорит молва, все они слегка бесстыжи, у него давненько не было настолько реалистичных игр. «Если рыжая, покупаю себе билеты на Гран-при Монако». — О, ты уже проснулся, хорошо, от Рогипнола могут стираться последние моменты из памяти, и общее состояние не ахти, как ты себя чувствуешь? Кстати, привет. — Какой ещё «Привет»? Ты, блять, кто вообще? У меня, конечно, бывало, но, думаю, такое бы я запомнил. Где деваха с которой мы тут зажигали? Уж прости, не верю, что ты чей-то обманутый муж рогоносец, скорее какой-то уборщик? Горничная/ный? Не суть, отвязывай меня давай, ссать хочется ужасно. — Нет. — Что? Не расслышал, живей давай, сказал. — Нет, Арсений, я не отстегну тебя. Прости, но нет. И ты так и не сказал, как в целом ты себя чувствуешь? Не тошнит, голова не кружится? — Ты еблан, что ли совсем? Или я на китайском говорю? Ссать, говорю, хочу. И да, услышал тебя, ты знаешь кто я, охуенно, сколько? — Что сколько? — Сколько хочешь, чтобы забыть навсегда то, что тут увидел, чего не ясного? Очевидно, такого поворота событий Антон не ожидал, он замер на пару минут, глубоко вдохнул и постарался донести до Арсения всё максимально понятно и подробно. — Арсений, послушай, да, я знаю кто ты, ничего же, что на Ты, но мы вроде общались. Так, это не важно. Я не уверен, что ты помнишь, но ты был знаком с моей бабушкой, я — Антон, мы встречались пару раз, 9 и 6 лет назад, в онкоцентре, помнишь? Ты показал ей дорогу в буфет, а она. — А она сказала, что я смогу добиться всего чего только захочу. И…? Господи, понял, ты тот замкнутый пацан, который два раза сбегал, огрызаясь, так это мы выяснили, супер, у тебя что есть сестра? Или ты всё-таки уборщик? Хотя, стой, не важно, сначала отвяжи меня! — Нет, Арсений, не было никакой девушки, я нашёл тебя в клубе, добавил в один из твоих шотов таблетку Рогипнола и когда ты начал отрубаться, увёл тебя и привёз сюда. Если бы тишину можно было пощупать, в этот момент Антон был уверен, что сумел бы порезать её ножом на аккуратные и ровные кусочки. — Тааак, это звучит пидец как кринжово, но допустим, — Арсений попытался принять сидячее положение, но длина фиксирующих ремней не позволяла этого сделать, и он опустился обратно. — И для чего это всё, начинающий Джон Гейси? — Не переживай, я не собираюсь тебя насиловать или расчленять, я хочу, чтобы ты отдохнул и восстановился тут, поговорить с тобой, подправить твоё здоровье, попробовать вернуть тебе желание жить, а не существовать. — Охуеть ты придумал, а кто, позволь спросить, сказал тебе, что я существую, что меня что-то не устраивает, что я хочу перемен? Слушай, это возможно весёлая шутка, но она затянулась, пусти, и вместе посмеёмся, даже без полиции, обещаю. — Нет, прости, но на ближайшее время ты останешься здесь, это для твоего же блага, ты не переживай, у меня есть диплом психолога и медбрата, я смогу о тебе позаботиться. — Ты чё ебнулся, хотя о чём это я? Очевидно же. Ты думаешь, меня волнует, есть ли у тебя диплом? В очко себе его засунь, быстро блять отцепил меня от этой хуёвины, пиздопроёбина с ушами. Бегом, я сказал! — Нет. Нет, Арсений. Я не отпущу тебя. Если бы в этих словах, позе, взгляде парня был, хотя бы намёк на улыбку, шутку, Арсений бы продолжил скандалить и крыть хуями этого Антона. Но звучало как не обсуждаемый вердикт, за фразами лежала чёткая уверенность в своих словах и в действиях, что за ними последуют. И Арсений неверное впервые в своей жизни почувствовал такую дикую панику, подступающую к горлу истерику, которая мешала дышать, путала мысли, от липкого ужаса свело живот, задрожали руки, он понял, что ещё минута, и он уже не сможет это контролировать. Арсений всю свою жизнь помнил тот ужас, помешавший ему выступить перед больными, возможно обречёнными детьми, в свою очередь. То ощущение погнало его к туалетам, а потом за водой в буфет и возможно прочь из этого места, как можно дальше и плевать на шанс, на амбиции, на желания. В тот раз ему навстречу не иначе как самой судьбой была послана женщина, которая сняла парой слов это оцепенение и позволила снова задышать полной грудью. А сейчас её внук загнал его в состояние даже близко не стоявшее к тем эмоциям, всё равно, что сравнить морской бриз с ураганом Катрина. Антон переступил с ноги на ногу, чем привлёк внимание, Арсений посмотрел ему в глаза и закричал. Он бился в ремнях, крыл матом Антона и всю его семью до древних славян, угрожал полицией и связями, изгибался на кровати, забыв про достоинство, гордость, забыв про потребности организма. Просто кричал.***
Антон был доволен, скрытые, подавляемые эмоции всегда плохое подспорье в терапии направленной на полное выздоровление, пускай Арсений в какой-то момент сорвал голос и теперь в целом выглядел как зомби, но он проревелся, прокричался и выпустил из себя негативную энергию, по мнению Антона накапливаемую не один год. Под конец истерики Антон присел на колени у кровати и тихим шёпотом повторял, что Арсений не один, что он молодец, что он справится, что у них всё получится, что он будет рядом и поможет. Тихие ласковые слова послужили дополнительным якорем для возвращения в сознание, но пока Арсений не мог снова начать спорить и был эмоционально опустошен, Антон решил довести до конца одно деликатное дело. — Послушай, Арсений, поскольку ты будешь находиться в кровати первое время, я установлю тебе катетер. Ты говорил, что хотел в туалет, а он позволит тебе сделать это не вставая, это не больно, может чуть неприятно, но не больно, я сейчас схожу за ним, хорошо? Антон встал, не ожидая ответа, вышел из комнаты, и некоторое время постоял у двери, прислушиваясь, услышав только тихое дыхание, кивнул своим мыслям и пошёл дальше по коридору. Взяв со стола в кухне подготовленный ранее набор из стерильных перчаток, упаковки с катетером Фолея, пинцетами, лубрикантом и прочим оснащением, Антон вернулся обратно. Арсений лежал неподвижно с его ухода, смотрел скорее не в потолок, а куда-то вглубь себя, не реагируя на появление Антона. — Арсений, мне нужно обтереть тебя мягкими салфетками, чтобы не занести заразу, хорошо? — и вновь никакой реакции, Антон аккуратно потянул плед, в который был укрыт до приступа, а теперь просто запутан его пациент, высвобождая его из-под Арсения, тот продолжал молча лежать, не подавая признаков недовольства. Антон внимательно следил за реакцией на свои действия, распутал плед, убрал его в сторону, брюки он снял ещё в момент фиксации к кровати, оставалось бельё. — Арсений, я сниму с тебя трусы, мне надо обработать место введения катетера, хорошо? Ты слышишь меня? В этом нет ничего постыдного, я множество раз на практике делал подобное, расслабься, всё хорошо. — Антон протянул руку к резинке трусов и. — Отпусти меня. — Голос звучал хрипло, тихо и настолько обречённо, что у Антона защемило сердце. — Пожалуйста, отпусти, я не хочу. — Если я отпущу тебя, с таким ритмом жизни ты умрёшь через несколько лет, стресс ужасно влияет на организм, на сердце, на все системы в целом. Ты видел какие у тебя синяки под глазами? Ты нормально не ешь, нормально не спишь, употребляешь всевозможную дрянь и постоянно на эмоциях, которые к тому же приходится сдерживать. Ты убиваешь себя, Арсений, я хочу помочь. — Я не употреблял наркотики уже давно, я изменюсь, пожалуйста, хочешь, я заплачу тебе, я буду придерживаться режима, отпусти. — Антон понял, что этот шёпот будет слышать в кошмарах, если не сумеет помочь, только он будет уже не просить, а обвинять его, но именно таким: печальным и смирившимся тоном. — Я обязательно отпущу тебя, но позже, когда ты будешь здоров. — Антон вновь протянул руки к низу живота Арсения, рубашка, в которой тот лежал, задралась, стал виден кусочек шрама после операции на аппендицит. Медленно потянув бельё вниз не встречая сопротивления, Антон опустил трусы до колен, благо фиксирующие крепления на ногах давали чуть больше свободы в действиях, решив заняться их окончательным снятием позже. Надев перчатки, он обмыл паховую область Арсения, сменил перчатки и проведя все необходимые процедуры с обеззараживанием члена салфетками, вымоченными в антисептическом растворе, обернув ими член, принялся за подготовку катетера. Арсений, дёрнувшийся от первого прикосновения влажного полотенца, после этого замер и по возможности отвернул голову в сторону другой стены, но Антон чувствовал его неприязнь не только по напряжённым мышцам пресса и дёрганому дыханию, она витала в воздухе, тишина вновь становилась слишком плотной и осязаемой. Когда катетер был смазан, Арсений попытался взбрыкнуть. Антон, перехватив катетер левой рукой, опустил правую на низ живота Арсения и тихо позвал. — Посмотри на меня. — Ноль внимания, он чуть сдвинул руку, создавая самыми кончиками пальцев движение по голой коже. — Арсений, посмотри на меня. — Что тебе еще от меня надо, изврат? Лапаешь меня, связал, делаешь вид, что добренький и заботливый, а потом пойдешь дрокать в соседней комнате? Небось, и камеры тут уже установил. И как тебя только бабушка терпит? — Она умерла два года назад, так что уже не терпит, но это её дом, остался в наследство, так что возможно она сейчас очень осуждающе на меня смотрит. Не знаю. — Я не хотел, сожалею. Это не отменяет того, что больной на голову маньяк, но она была хорошей женщиной. А может быть, ты у них приёмный? Или так сыграли папины гены, в кого ты такой конч, м? — Позволь я введу катетер, и мы закончим этот разговор позже, или ты уже пересмотрел своё желание посетить туалет? — Нет, ну что ты, я сплю и вижу как мне в член вводят огромную хуёвину. Как я мог тебя отвлекать. Подожди, слушай, давай ты отпустишь меня спокойно в туалет, а потом прикрепишь обратно, если уж ты шизоид, 3 минуты тебе роли не сыграют, не находишь? Не обязательно пихать это в меня, она не пролезет, я клянусь, что не сбегу. — Арсений, доверься мне, это медицинский катетер, трубка выполнена из мягкой резины, больно не будет. Я обещаю.***
Буквально через сутки выяснилось, что Арсений капризный. Нет, не так, он требовательный, скандальный, прихотливый, своенравный, норовистый, привередливый, с ужасным характером и самую малость капризный. Он отказывался есть приготовленную Антоном пищу, плевался в него зубной пастой во время чистки зубов, хамил в ответ на все попытки заговорить, не давал себя нормально обтирать, заставлял открывать и закрывать окно и шторы, шторы без окна, окно без штор по тысяче раз в час, не хотел смотреть телевизор, боднул кружку с молоком и мёдом для восстановления голоса так, что облил не только кровать и Антона, но даже себя, а потом всеми силами мешал поменять бельё под ним вынуждая отстегнуть себя и заправить постель по нормальному. Антон терпел. Как-то на практике за ним закрепили трёх бабусек, которые казались одуванчиками и ангелами божьими, ровно до того момента, пока им не представили студента-практиканта Антона Андреевича. С этого момента начался его личный Ад. Но, как оказалось, один вредный певец вполне мог заменить даже пятерых бабулек. На третий день Арсений решил, что его голос довольно восстановился, для того чтобы попробовать не спать всю ночь и не дать делать этого мерзкому извращенцу с волосатыми ладошками. Да, он довольно быстро вычеркнул имя Антон из известных и сохранённых в памяти слов и употреблял по отношению к своему надзирателю всевозможные эпитеты, коих было не счесть. Диалоги из разряда: — Арсений, надо сделать массаж, чтобы не было пролежней, повернись по возможности на бок, пожалуйста. — Сходи нахуй, пожалуйста, и отъебись от меня. А лучше сначала сними эти ебучие ремни и вот потом уже пиздуй. — начали становиться нормой. План Антона заставить Арсения высыпаться и соблюдать режим трещал по швам. Он мало того, что отказывался идти на контакт, он плохо и мало ел, и ещё хуже спал. И тут Антона осенило, они же в доме бабушки, несмотря на то, что родители забрали некоторые вещи к себе в квартиру основной объём комнат и разбор вещей в них был на нём, к чему он так особо и не притронулся. Надо посмотреть, что есть в бабушкиной аптечке, у неё же был психоз, который лечился не только терапией, но и массой препаратов, ему нужно седативное. Так, промазин, мезим, терафлю, стрезам, кларитин, вот оно! Тералиджен в малых дозах может дать необходимый эффект. Арсений пил исключительно зелёный чай, то ли из любви к этому напитку, то ли из-за желания восполнить кофеин в организме, так как кофе Антон наотрез отказался ему варить. В любом случае, когда лекарство подействовало, и Арсений проспал не как в первые две ночи пару часов, остальное время, дергая ремни в кровати, а все десять, Антон чувствовал себя победителем. В тоже время, чётко осознавая, что это была разовая акция, и ни в коем случае нельзя сажать человека без ярко выраженных психических расстройств на седативные нейролептики.***
Утром третьего дня Антон осознал одну не самую понятную и правильную вещь, если с катетером Арсений смирился, то почему ни разу не заикнулся о другом походе в туалет. Сопоставив все факты, Антон приготовил на завтрак кашу из отрубей с тыквой. — Это ещё что за дрянь? — Тыква, точнее каша из тыквы, она богата клетчаткой и улучшает пищеварение, восстанавливает функции кишечника и. — Антон сбивается под пронзительным взглядом и спутанно заканчивает. — Я заметил, что у тебя запор и вот. — Ну охуеть не встать. Знаешь, я передумал, не буду писать на тебя заявление в ментовку, когда отсюда выйду, просто убью. И даже сесть потом готов за это, хотя не придётся, вряд ли у тебя есть друзья, которые будут тебя искать. А вот меня скоро начнут, проверят камеры у клуба и найдут тебя, грязного конченного ебанавта. Антон спокойно опустил тарелку с кашей на тумбочку у кровати и медленно, проникновенно, глядя Арсению в глаза, произнёс: — Врёшь, тебя не скоро начнут искать, и ты сам об этом прекрасно знаешь. Во-первых, у тебя тур только закончился, а ты же после них всегда пропадаешь недели на три, иногда на четыре, в запоях, загулах, вряд ли кто-то удивиться твоему отсутствию. А во-вторых, один мой знакомый звонил твоему менеджеру, Оксана сказала, что ты будешь не занят после тура, и время интервью можно будет обсудить позже, если конечно тебя заинтересует. — Господи, а ты ведь реальный псих, настоящий психопат, возможно, я умру здесь. Возможно, твоя прекрасная бабушка прямо сейчас находится в холодильнике в подвале. Где вообще твои родители? Почему за три дня тебе никто не звонил или ты и свой смартфон вырубил и утащил куда-то? Как ты вообще это всё придумал? Выяснил мой график, подкараулил в клубе с таблетками, пиздец, ты в курсе насколько это нездорово? Строишь из себя наседку, а сам может травишь меня какой-то дрянью, решил поиграть в Мизери, но не нашёл писателя? Арсений настолько распалился в своих догадках, что не сразу услышал, прозвучавшее в ответ: «Она любила тебя». Антон поднял взгляд и повторил. — Моя бабушка любила тебя, уж не знаю, чем ты так ей приглянулся, но она смотрела все выпуски различных шоу и новости с тобой, радовалась твоим успехам и переживала неудачи, она хотела, чтобы ты был счастлив. Я приезжая к ней иногда слушал про тебя, даже нехотя отмечал какие-то факты на подкорке, понимаешь, да у меня даже выпускная работа посвящена проблеме, под которую подходишь ты. Я не сумел помочь дедушке, я не смог уберечь бабушку. Я никому не могу помочь, хотя стараюсь изо всех сил, понимаешь? Когда я увидел очередные сплетни, что ты чуть не разбился со своими прихлебателями на машине я решил спасти хотя бы тебя. Но я не могу, ты не ешь, не выглядишь лучше, тебе это всё не нужно. Я мешаю, мешаю и тебе умереть. Ничего не зависит от меня. Ты прав, ты всё это время был прав, Арсений, мне надо лечиться. Прости, что всё это затеял, мне искренне жаль, я отпущу тебя, можешь звонить в полицию, я даже дам тебе свой смартфон, пока твой будет на зарядке. Сейчас я принесу, подожди минуту. Выйдя из комнаты, Антон понял, что сейчас бы осесть в коридоре и услышать сверху шутливым тоном фразу про куртку на полу, а не вот это всё. Что он наделал? Нельзя похищать людей, нельзя удерживать их против воли, жизнь каждого отдельного человека принадлежит только этому человеку и никому больше, как он, будучи психологом, не заметил такого бревна в своём глазу? Невроз навязчивых состояний, вот кому тут стоит попить препараты из бабушкиной аптечки, а не Арсению, который стал просто жертвой его зацикленности.***
Арсений молчал, пока Антон отстёгивал его от кровати, не проронил ни слова при выведении катетера, без единого звука забрал свой телефон и ушёл в туалет смежный с душем. Щелкнул замок. Антон решил, что не имеет права что-либо говорить, да и вообще смотреть на Арсения после всего этого, выложил комплект чистой одежды на кровать, осмотрел комнату, которая чуть не стала его собственной камерой, в которой окончательно улетает кукушка, и поднялся на второй этаж. Если Арсений захочет пусть берёт его машину, ключи у входа, сам он останется здесь, будет ждать полицию или скорую помощь с более крепкими санитарами, чем в обычных бригадах. Предаваясь своим невесёлым размышлениям по поводу собственной вменяемости, Антон решил вспомнить медитативные практики, изучаемые им в университете, и сам не заметил, как стемнело.***
Если бы кто-то спросил, почему Арсений, купив продукты, едет обратно к этому наглухо чебурахнутому парню, он бы скорее выстрелил себе в коленную рюмочку, чем смог сформулировать ответ. Он давно привык жить для себя, в своё удовольствие, рассчитывая только на свои силы и навыки, и это внезапное проявление каких-то человеческих чувств казалось ему как минимум странной и нездоровой хернёй. Но видит, если не бог, то бабушка этого шизика, что когда он рассказывал свою историю, Арсений почувствовал жалость, сострадание к, по сути, такому же одинокому как и он сам человеку. За эти несколько дней, что он провёл в вынужденном заточении, как и говорил Антон, его даже не начали искать. Если бы в тот вечер его увёз из клуба не вчерашний студент психолог Антон Андреевич, а работник фабрики Джеффри Дамер, его остывший труп бы уже успели не только изнасиловать, но и расчленить, а никто до сих пор не понял бы, в чём дело. Колёса серого Hyundai Sonata съезжают с трассы на грунтовку, и это могло бы стать началом хоррора, но Арсений решает изменить сценарий этого фильма: открывает багажник, забирая пакеты, заходит в дом и, оставляя пакеты на кухонном острове, поднимается наверх. Антон сидит в позе лотоса на полу и видимо услышал шаги, потому что когда Арсений видит его, встречается взглядом с полностью осознанным взглядом. — Я готов провести здесь две недели, но у меня два условия. Во-первых, мы сделаем тут ремонт и перестановку, а, во-вторых, никаких больше ремней. Антон смотрит в ответ, начинает улыбаться и совершенно по-скотски уточняет, — Даже если я притворюсь Гигиеей?