Никто.

Между ними не было ничего… Ничего общего, ничего пересекающегося, совсем – совсем ничего. Просто иногда их взгляды пересекались. Просто иногда кто-то не мог уснуть, смотря в окно на темноту, держа в руках холодный стакан с янтарной жидкостью. Просто иногда кто-то останавливался около чужой комнаты и сползал по стенке, слыша чужое жаркое дыхание. Никто не хотел никого держать… Никто не хотел никого заставлять страдать… Если бы кто-то ушел, никто бы и не жалел. Просто так сложилось, что каждый знал о другом все, хоть никто и не говорил о себе. И даже на праздниках в дорогих ресторанах, когда один во время тоста рисовал на алых салфетках, а другой будто случайно попал ногой по другой ноге, на немой возмущенный взгляд отвечали лишь ухмылка и хитрый блеск в глазах. И иногда одинокий взгляд наблюдал, как вокруг другого вьются девушки, но снова его возвращал на землю тихий толчок в бок, и юноша возвращался взглядом к своим спутницам, не замечая такого же взгляда в его сторону. Просто иногда при выходе из клуба сталкивались две пары и пересекались два взгляда, смотря в самую глубину души, пока девушки не уводили их в разные стороны, но на неизменные вопросы юноши отговаривались простым «Не знакомы…». Никто не удивлялся, когда спозаранку “принц” бежал в магазин. И просто иногда именно клубничное молоко оказывалось на тумбочке именно его комнаты, и иногда даже проскальзывала легкая улыбка на вечно флегматичном лице. Им были известны все секреты друг друга, и даже то, что никто из них ничего говорил другому - ничего не значило. И друзья уже не удивлялись, если обнаруживали уснувшего “принца” на диване перед входом со съехавшей короной, а на утро он уже, как ни в чем не бывало, спал, заботливо укрытый одеялом, а корона была аккуратно надета на прежнее место. Просто кто-то иногда, вымотанный после тяжкого задания, засматривался на оголенную грудь напарника. И даже задержавшаяся всего на несколько секунд дольше нужного рука на чужой макушке во время дурачеств не мешала пихнуть противника и сказать едкий комментарий, а потом просто, засыпая, неосознанно приложить свою ладошку к кажущемуся еще теплым месту. И все друзья уже знают, что не стоит приходить с утра пораньше к “принцу”, ведь там, у дверей, маячит верный охранник, становящийся в это время, казалось, сильнее всех, он таким даже на заданиях не становился. И никто не удивится, если вдруг к уставшей спине прислонится другая, как будто поддерживая и не давая упасть. Никто ни на что и не надеется, он просто знает, что другой каждое воскресенье ходит на пустую могилу в глуби парка к тому, кто был дорог, и сидит там не больше пяти минут, не давая себе раскиснуть. Хотя он бы, наверно, даже и не удивился бы, увидев прозрачные хрусталики в глазах, просто, как обычно, съязвил бы, а пальцы даже не дрогнули бы по направлению к чужой руке. И возникающие иногда перепалки прерывались всегда кем-то чужим, кто не понимал, что им просто нужно иногда давать вот такую вот слабину, а потом спор просто завершался прежним безразличием и парой дырок. Просто между ними всегда было какое-то непреодолимое расстояние, измеряемое парой сантиметров. На самом деле, никто из них и не знал, зачем ему нужен другой, просто взгляд даже не задерживался на ком-то дольше, а они могли отойти дальше, просто начинало ломать изнутри. И, попадая на какую-нибудь романтическую белиберду по TV, сразу же безжалостно переключал канал, не желая увидеть нож в телевизоре. А если засыпал за рабочим столом, то получал лишь бездумный взгляд, и наутро оказывался уже у себя в кровати. Никто из них не считал их “кем-то”. Они оба просто шли своей дорогой, не пытаясь их пересечь или связать. Просто эти дороги тянулись на расстоянии нескольких миллиметров. Они были даже меньше, чем друзья. Просто они окунались в самую глубь чужой души, они просто засели там и не выйдут оттуда уже никогда. Они просто чуть больше, чем…