Общество

В лучшие годы на месте площади имени Луки Абеле распростирался огромный парк, возведенный по инициативе его отца. Хотя прекрасные яблони остались и по сей день, на месте пруда возвели величавый памятник герцогу из белого гранита, а осушенный водоем обнесли плиткой. Говорят, во время строительства этой красоты погибло свыше десяти человек, о чем, естественно, все молчат. Но в бывшем парке все еще можно было найти вдохновение. Например, Энтони Рипперт, гристольский журналист и редактор Дануолльского еженедельника, совсем молод, а его личность требовала чего-то необычного. Серый покров, окутывающий столицу Империи из месяца в месяц, за которым вдобавок идут дожди и мрачный облик домов нагнетают самую отвратительную атмосферу. В Карнаке намного чаще восходит солнце, тут теплее, а горные пейзажи обладают неимоверной красотой. Возможно, что это видение иностранца. Так и для жителя Тивии будет прекрасно побыть в дождливой столице, а южанину из Серконоса намного лучше пребывать среди морозов севера, нежели жары. Рипперт два месяца застревает в четырех стенах, слушая Шань Юня по граммофону, вылавливая вдохновение в новом месте обитания и неустанно работая, каждый день щелкая по клавишам печатной машинки. Представьте себе, за все время пребывания в Карнаке он даже не вышел на улицу ради бесцельной прогулки! Каждый его путь было всегда понятно, будто смотришь одно и то же театральное выступление. Ведь точно в каждые три дня, точно в двенадцать часов тридцать минут утра, он выходил из дома, упирался взглядом в плитку на мостовой, сворачивал влево и шел по улице имени Розберроу. Ровно пятьдесят три метра спустя, Рипперт делал поворот направо, двигаясь по Нирденскому проспекту, откуда экипажи вели прямиком к Верхней Кирии. На этом месте он всегда доставал пачку столичных сигарет, а спичкой папиросу зажигал на следующем повороте, ведущему к лестнице в Нижний Нирден. Он скучно спускался мимо студентов КИУ или же «Карнашки», как ее прозвали учащиеся универститета, а уже в Нижнем Нирдене, свернув от лестницы вправо и пройдя ровно тридцать пять метров, заходил в продуктовый магазин. И вот, он вставал возле стойки с фруктами, после брал пять-шесть или семь штук яблок, бутылку молока, пачку кофе с плантаций Сагунто, батон свежего хлеба и несколько банок консервированных овощей. Этот процесс в прогулке от всего остального отличался тем, что имел хотя бы какую-то вариативность. В один раз он возьмет не яблоки, а бананы, либо вместо кофе будет чай. У кассы он медленно протягивал кассиру несколько монет, перекидываясь шаблонными фразами по типу: «Как твои дела, Ник?», «Как дети, Ник?», «Как поживает жена, Ник?». Рипперт всегда получал ответ и выходил из помещения, даже не дожидаясь продолжения разговора. Он снова шел ровно тридцать пять метров до лестницы, по ней поднимался мимо студентов КИУ, оттуда сворачивал налево и шел по Нирденскому проспекту, откуда экипажи вели прямиком к Верхней Кирии, а уже на улице имени Розберроу он кидал тлеющий инвалид сигареты в мусорный бачок на углу здания, шел ровно пятьдесят три метра, на конце пути заходил в дом. Дома же деятельность Рипперта была разнообразнее, относительно прогулок. Конечно, он занимался одним и тем же изо дня в день, но тематика работы постоянно менялась. В начале недели Энтони обязательно уделит внимание письмам, пришедшим из издательства газеты. Он внимательно их прочтет, но не напишет ответ, а встанет с дивана, пройдется по кухне до шкафа и, раскрыв дверцы, аккуратно положит конверт в стопку таких же скопившихся бумажек. Сев за печатную машинку, он в миллионный раз подумает, зачем стал работать в издательстве, но тут же об этом забудет. Из окна квартиры стуком заиграют свою музыку клавиши, ласкающие уши Рипперта каждый день. И он сидит, из его граммофона поет Шань Юнь, в камине чернеют поющие бревна. За окном яркое солнце и умиротворенная жизнь. Темой на сегодня была новость о смерти медийной личности из Дануолла. «…Прошу тебя, чтобы ты описал эту новость на основе интервью, что взяла мисс Бруштейн у Шенна Литтерфеллоу. Вся информация ниже.». Литтерфеллоу, как знал Рипперт, был другом умершему автору, хотя не это его интересовало, ведь сейчас главным было выполнить работу в ближайшее время. На столе стоял бардак, но рабочая атмосфера, придаваемая запахом сагунтовского кофе, данный казус сильно приглушало. Впрочем, этот фактор, давно вошедший в привычку, вызывал частую забывчивость Энтони по разным поводам. Перебивая процесс лишь обедом или отлучением по возникающим проблемам, в наполовину сгорбленном положении спины Рипперт безвылазно просидит за машинкой до девяти часов вечера. На данной отметке времени он моментально забывал о работе, оставив все как есть, двигался на кухню и создавал из всего, что попадалось под руку, ужин. Шань Юнь не умолкал ни на минуту, распевая свои песни из динамика граммофона. Энтони не понимал моды на аудиографы, что царствовала ныне в обществе. Исходя из его мнения, новшество разрушало всю эстетику прослушивания музыки, не давало даже прочувствовать атмосферу композиции. Окончив трапезу, Рипперт выключал свет по квартире, тушил камин, но до погружения в сон устроил себе короткие водные процедуры. Холодный оттенок ванной стал теплее. В десять часов вечера Энтони ложился в кровать, заснув бессонным сном. Площадь имени Луки Абеле озарится светом фонарей, а из всех душ под голубыми огнями пройдется только стражник. Прекрасные яблони, оставшиеся и по сей день, колыхались на ветру. В парке явится еще одна душа, неподвижно проведет время на скамейке. Только прохожий, вышедший ровно в двенадцать часов тридцать минут утра к магазину в Нижнем Нирдене, что тридцать пять метров от лестницы возле КИУ, решится повернуть взгляд с плитки на парк. От того ужаснется. «Здравствуйте, мисс Бруштейн! Вашей задачей является расспросить парикмахера Йона Нелона в Карнаке. Понимаю, что вы сейчас в Куллеро, но оттуда вам надо будет выехать первым же поездом до столицы. Билет оплачу по возвращению в издательство. Адрес интервьюируемого и подробности по поводу работы будут даны в следующем письме, посланном в почтовое отделение Нижней Авенты.»