Воспоминания.

– Нам ещё долго идти? – мученический голос тихо развеял удивительную для леса тишину. – Я устал, у меня ноги болят. Парень, лет четырнадцати, остановился, и начал прислушиваться к округе. Взгляд его сапфировых глаз аккуратно осматривал глубь светлого леса, но внезапно остановился на виновнике их незапланированной запинки. Мальчуган, которого держал за руку парень, сделал как можно более правдоподобную гримасу боли и усталости, хотя на самом деле он просто ленился идти дальше. Его васильковые глаза страдальчески всматривались в лицо старшего, но тот никак на это не реагировал. Лишь мученически вздохнул. – Не ной, – грозно пробасил парень, отвернувшись от мелкого. – Если отец был прав, то где-то в глубине леса находится какой-то старый лесничий дом, или что-то на подобии этого. Там должно быть что-то очень интересное, раз уж он настолько скрыт от чужих глаз. К тому же ты сам за мной увязался, я не виноват. – Старший продолжил путь, утягивая за собой второго. – Ну Россия, давай отдохнём, – чуть ли не заплакав, прокряхтел мальчик. – Я уже ног из-за крапивы и веток не чувствую, они очень болят. Пожалуйста, братик Парень, остановившись, круто повернулся к брату, и со злой гримасой прорычал сквозь зубы ругань, сжав его руку. – Ну что я сделаю то? – огрызнулся тот. – Я тебе говорил, что долго ты не сможешь идти без колготок, но нет, кто меня слушает? "Я буду аккуратен, Россия", "Ничего со мной не случится, я уже взрослый". А сейчас ты как девочка ноешь, Украина. Меня это уже порядком доста-.. Его прервали тихие всхлипы со стороны брата. Васильковые глаза налились слезами, а маленький носик то и дело дёргался, пытаясь остановить поток соплей. Уголки рта дрожали, плотно сжав алые тонкие губки. Руки тряслись то-ли от страха, то-ли от усталости, ведь Россия своей руганью походил точь-в-точь на их отца. Так же грубо, так же жестоко, так же хлоднокровно и безжалостно. Парень, закатив глаза с тихим рыком, подошёл к брату. Он потянул руку того на себя, а через секунду заключил в объятья. Его мозолистая от работы в огороде рука мягко бродила по светлым прядям младшего брата. Россия был выше Украины не только из-за их разницы в возрасте, а просто потому, что русский был выше всех своих братьев и сестёр. Генетика отца, что ещё сказать. Мальчишка же быстро успокоился, обняв брата в ответ. Через минуту они отлипли друг от друга. Старший подарил брату добрую улыбку, потрепав на последок по голове. – Прости меня, я не хотел, – мягко произнёс русский, вновь взяв того за руку. – Пошли уже, нам нужно успеть посмотреть на этот дом до ужина, иначе ой как от отца влетит. Ремень покажется массажем. – На это младший рассмеялся и довольно кивнул. – На этот раз я постараюсь провести нас там, где меньше веток и крапивы, чтобы больше не слышать твоего нытья. Такая смена настроения России настораживала и даже пугала многих соседских детей, да и его братьев и сестёр тоже. Никто не знает, что вызвано этим: постоянные придирки, порой беспочвенные, со стороны его отца, или же его бойцовский характер. Конечно, в некоторых случаях это было очень полезно, например – действовать учителям на нервы, срывая уроки. Но иногда это вызывало злость, заставляя себя настораживать и напрягаться. Никто и никогда не мог точно предугадать следующий шаг русского. Он смог спокойно вырвать с корнем цветок, и лишь потом подумать: "А зачем?". К сожалению за такой его характер ему доставалось чаще среди братьев и сестёр от отца. Россия мог огрызнуться, если, по его мнению, ему придирки достаются ни за что. За это он мог получить линейкой по губам или лбу в школе, а дома так вообще кулаком в щёку от любимого папочки. Дворовые драки? Россия всегда готов. Часто он сам их затевал, дразня кого-либо обидными прозвищами, типо "губошлёп" или "носорыл". А после драк, когда сестра обрабатывала его раны или зашивала глубокие порезы, дабы не увидел отец, на вопросы "зачем ты затеял это, дурак?", Россия кротко отвечал – "скучно было". К характеру русского нужно было привыкать не годами, а десятилетиями. В такие моменты, эти мысли лишь заставляют жалеть его родных. Часто за свои выходки отец оставлял этого парня без обеда или ужина. Порой даже на несколько дней. В наказание за свою дерзость перед отцом, но тот не знал, что Россия почти всегда после обеда воровал какие-нибудь кусочки хлеба или картошки на чёрный день, запасая это в тряпичном мешочке, чтобы муравьи не съели, под кустом чёрной смородины или крыжовника. Поэтому подобного рода наказания русский никогда не воспринимал в серьёз. Конечно, он понимал, что отец просто растит его бойцом, но только Россия имел столь скверный характер. На втором месте шёл Казахстан. Но это уже другая история. Наконец, братья дошли до какого-то старого деревянного дома на небольшой поляне. Он почти полностью сгнил, а в некоторых местах уже рос и цвёл мох. Глиняная черепица осыпалась от влаги, так что крыши почти не было. Где-то в доме издавалась трель скворца. Вокруг грубого каменного основания во всю росли одуванчики и чёрные поганки. Солнечный свет сюда почти не доходил из-за раскидистых крон сосен и берёз. Кое-где скрипели доски. В общем обычная развалюха. Россия рассматривал старый дом с интересом и решительностью. Его глаза заблестели и зорко разглядывали здание, пытаясь найти оптимальный и более менее безопасный проход внутрь, в то время, как Украина глядел это со страхом и опаской. Для него этот дом был, как комната страха в одном из дешёвых парков аттракционов, на которые они, накопив деньги на билет, ходили года два назад. Только этот мог похоронить заживо, если хотя бы дыхнуть на него неправильно. Дом шатался от прохладных порывов ветра, мерзо скрипел и разваливался по кускам. Даже их старый сарай по сравнению с этим покажется пятизвёздночным отелем во Франции. Россия, обогнув дом, решительно зашагал прямо к какой-то дырке в стене, заросшей папоротником. Его взгляд не выглядел слишком храбро. Всё-таки это тебе не заброшка возле дома, которую они с братом облазили вдоль и поперек, ещё когда русскому было семь лет. Раздвинув обширные листья лопуха, Россия аккуратно проскользнул внутрь. Он плюхнулся на пол, после чего доски под ногами опасно хрустнули. Украина же все ещё был снаружи, не решаясь зайти. Его брат, встав с пола, отряхнул штаны от пыли и огляделся. Дом был почти пуст, а сгнившая от сырости лестница наверх грозилась вот-вот развалиться, обвалив потолок на его макушку. Кое-где проглядывались дряхлые скамейки, заросшие мхом. На полу возле стен валялись поблекшие от старости осколки окон. Вокруг летала пыль, но насекомых не было, что очень странно. Посередине лежала стеклянная посеревшая люстра, лапки которой были украшены красивыми металлическими узорами. Она была довольно большой и выглядела как торт, правда своими весом при падении, видимо, с грохотом пробила пол. – Ух-ты, – ахнул русский, улыбаясь во все свои новые коренные зубы. – Здесь даже круче, чем я представлял. – Россия! – тихо прошипел Украина, который злобно смотрел на брата через ту самую дыру. – Я прощаю тебе разговоры с мистером США тайком от папы, но если эта фигня рухнет на тебя, то доставать тебя от туда я не стану! – А я и просить не буду помощи от такого труса, как ты, – съязвил русский, услышав грозный рык брата. – Украина, не будь девочкой, заходи. Тут не опаснее, чем в нашем сарайчике на том заброшенном участке. Пол скрипит правда, – в согласие этого под ногами русского вновь пропищал мерзкий звук. – Но в целом всё нормально, если быть аккуратнее. – Тебя послушать и в жерле вулкана можно спокойно пить чай, – попытка младшего съязвить в ответ провалилась, но вышло, как ещё одно доказательство бездумности русского. – Если вулкан не действующий, то можно, – рассмеялся тот. Смех парня раздался эхом в доме. – Так и скажи, что струсил. Я тебе и имя девчачье уже придумал. Валечка, ха-ха! Украина кипел от злости. Его щёки загорелись румянцем , а глаза извергали грозные молнии. Он решительно вошёл в дом, не обращая внимания на свой страх, и, подойдя сзади, дал брату хороший такой подзатыльник. От него тот аж пошатнулся, но, расхохотавшись, мельком глянул на брата сверху вниз. – Ай-яй-яй, как не хорошо подходить сзади. – Кто бы говорил. Дай-ка напомню, кто своровал у нашего соседа курицу, а когда его поймали, то скинул всю вину на Казахстана, м? – Украина решил действовать радикально, надев при этом свою любимую по-детски злую улыбку. – Чья корова мычала, а твоя бы молчала, – откликнулся из соседней комнаты Россия с притворством злости. И когда он успел там оказаться? – Надеюсь ты не забыл, кому пришлось спасать ваши задницы своей, когда вы решили несмешно пошутить над отцом, спрятав его любимые очки. – Раздался звук удара метала о гнилую доску и, последовательно, ругань. Украина хотел возразить, но последующие возгласы брата его заинтересовали. – О! Что нашёл! – Россия с неприкрытой радостью воскликнул на весь дом своим мохровым басом. – Какая-то книга. Стоп, нет. Это альбом с фотографиями. Ну-ка что там? ...отец? Ну тут любопытство взяло вверх. Украина с максимальной осторожностью прошёл в комнату, где был брат, буквально на цыпочках. Подойдя к России, младший взглянул через его плечо. В руках у русского был какой-то старый, чёрный потрёпанный фотоальбом, с пожелтевшими чёрно-белыми фотографиями. Старший с любопытством разглядывал эти фото, но почувствовав на своём плече тяжёлую голову брата, который буквально повис на нём, присел на корточки. Украина последовал его примеру, сев рядом и рассматривая альбом. На фотографиях действительно был отец, но не один. Рядом с ним стоял какой-то высокий мужчина, с аккуратной чёрной причёской. На его одежде красовались серебряные ордена и золотые цепочки. На руках были белые перчатки, а на лице фальшивая улыбка. Посмотрев на другое фото, мальчики, увидя этого человека поближе, поняли, кто это. – Дед? – вырвалось у обоих одновременно. И действительно, на фото рядом с их отцом стоял Российская империя. Но Союз выглядел более молодым, чем сейчас. Под каждой фотографией размашистым подчерком были написаны даты. "19.04.89". Можно было догадаться, что фото сделаны ещё в конце девятнадцатого века, ибо они были очень старыми и дряхлыми. Пролистав ещё несколько страниц альбома, мальчики поняли, что это сборник семейных фото. Их отца и деда. Некоторые рамки были пусты, изредка попадались рваные фотографии. Удивительно, как альбом остался цел после стольких лет и сырости дома. Последнее фото было сделано 26 августа 1917 года. России не трудно было догадаться почему. Революция, гражданская война, убийства. От таких мыслей мурашки бежали по коже, поэтому русский быстро откинул их. Встав с корточек, парень посмотрел в сторону разбитого окна. Солнце уже начало спускаться, даруя свои последние лучи на обогрев деревьям. Как быстро пролетело время. Сели смотреть находку днём, а уже вечереет. – Нам пора, Украина, – спокойно произнёс русский, – отец хватиться, мы и так задержались. Пошли быстрее. – А альбом? Мы его тут оставим? – вслед за братом встал младший. – Что? Оставлять здесь это сокровище? Ты совсем с дуба рухнул? – огрызнулся Россия, взяв брата за руку, и потянув за собой к выходу. – Иди аккуратно. Украина последовал наказу брата. Вышли из старого дома они без приключений. Альбом Россия прижал к своей груди, всё так же проводя брата свободной рукой к выходу из леса. К счастью тропинка, которую они проложили днём, успела ещё не до конца исчезнуть. Русский смотрел вперёд, в то время, как украинец провожал взглядом сгнившую постройку. – А мы вернёмся сюда ещё раз? – тихо спросил младший, на что русский издал многозначительный смешок. – Безусловно, братик. Безусловно.

***

Русский, закрыв старый чёрный альбом, аккуратно положил его на деревянный столик перед собой. Его взгляд смотрел в никуда, а руки дрожали. Взяв пульт, лежавший рядом, Россия раздражённо нажал на красную кнопку, выключая зомби-ящик. – Заебали врать, – грозно пробасил тот, откинувшись на спинку дивана. Он тяжело посмотрел в серый потолок. На дворе давно ночь, а бессонница всё никак не отпускала. Но если быть честным, то она не причём здесь. Русского поедали воспоминания. Они дикой собакой грызли его душу, впивая в неё свои острые пожелтевшие клыки, и выпуская кровь боли и отчаянья. Его сердце бешено колотилось от наплыва старых моментов из детства, которые он старательно пытался забыть. Когда он успел повернуть не туда? И как сам этого не заметил? Неужели он был настолько слеп, что не видел, как один за другим его "родственники" отворачиваются от него. Даже те, за кого он готов был порвать любого, сейчас они ушли и вряд-ли вернуться назад. Это грустно признавать, но так и есть.

Счастливое детство закончилось.

Настала жестокая реальность.

Никто, кроме тебя не будет бороться за капельку света в этой рутине лжи и обмана. Ты теперь сам должен отвоевывать своё счастье. Вы выросли, изменились ваши взгляды на жизнь. Изменились и вы. Кто в этом виноват?

Никто.

Кто может изменить это?

Ты.

Кто поможет тебе в этом?

Тот, кому это выгодно.

Вся жизнь такая. Кажется, что вот он, твой момент счастья. Когда ты наконец сможешь улыбнуться искренне, а не давить из себя фальшивую полуулыбку. Но тут, какой-то мудак хватает твоё сокровище прямо у тебя из под носа, даруя на последок злорадствующий хохот, который раздается эхом в твоём сознании, скребя острыми когтями на душе.

Никому не доверять?

Отчасти. Нужно быть настороженным и готовиться к худшему.

Для кого же тогда жить?

Для тех, чьё твоё существование выгодно. По гостиной раздался тяжёлый вздох. Кроме отчаянья он ничего не выражал.

Отчаянья чего?

Потери всего. – Сука, – прошептал русский, закрывая лицо руками.