***
— Что ты делаешь? Ты же… ты же мёртв! — воскликнула она в тщетной попытке уйти от него. Но он продолжал наступать, делая это настолько медленно, насколько только мог. Его явно забавляло испуганное выражение на холёном личике. Она была удивлена, поражена, не знала как поступить и что делать. «Где мои служанки? Где они все?» — мысленно она просила Аллаха о спасении, но вслух не говорила теперь ничего. Всё ждала и ждала. — Даже Аллах тебя не спасёт! — паша улыбался зло. Его глаза, подобные самым тёмным пескам, до краёв наполнились безумием. Паргалы государя, военачальник победоносной армии, муж Хатидже султан — сестры султана Сулеймана. И она — любимая наложница падишаха, законная супруга правителя всего мира, мать его пятерых детей. Не спасёт ни Аллах, ни статус. Сейчас она была в полной его власти. Он мог бы сделать всё что угодно, ибо за этим не последует наказание. Как можно наказать того, кто уже мертв? (Мёртв же?) — Уходи, Ибрагим. Уходи откуда пришёл и больше никогда не возвращайся, иначе… — Иначе? — усмехнулся Паргалы. — Ведь Сюмбюль видел моё бездыханное тело, я умер. Куда же мне теперь уходить? Чего бояться? Может, бояться стоит совсем не мне, а… тебе? — он перешёл на шепот. Угроза таилась в каждом слове, звуке, в каждой интонации. Он весь соткан был из алчности и пороков, что не давали покоя даже после смерти. — Ты проклят, паша, твоя душа ещё очень долго будет гореть в пламени ада. Все те люди, которых ты убил, будут истязаться над тобой. Потому что ты это заслужил, Ибрагим. — А чего же тогда заслужила ты, Хюррем? — даже сейчас он издевался над ней в своей излюбленной манере. — Говорил же: основанный тобою вакф не меняет вещей, которые ты сделала. Даже Фирузе, бедная девочка, которую ты не пожалела. — Фирузе я не трогала. — Возможно, не физически, но морально. И сделал это Мустафа. Справедливый Мустафа стал Мустафой, способным на подобное. Твои ложь, любовь к интригам и жестокость сыграли с тобой в злую шутку. Ты вырастила наследника, который однажды может лишить тебя самого дорогого. — Это всё ложь! — Ну, так смотри же, — обстановка изменилась. Теперь она была не в своих покоях, а в зале, где обычно принимали послов. — Дорогу! — чиновники с уважением склонили головы перед падишахом, которым оказался… Мустафа. Он вошёл и походка его стала в разы увереннее. Расположившись на тахте-троне, мужчина и другим позволил занять свои места. — По воле милосердного Аллах и с его согласия, откроем же новое собрание дивана. — Государь, мы рады приветствовать вас. Надеемся, с валиде-султан всё хорошо? — спросил Яхья-эфенди, ставший и в реальности к Мустафе слишком близок. — Да, она идёт на поправку. Казнь шехзаде расстроила её, но так или иначе, она понимает важность принятого мною решения, — в тот самый момент Хюррем почувствовала словно земля под ногами исчезла и она готовилась упасть в пропасть, откуда не было выхода. Но Ибрагим вытащил её и увёл, не давая коснуться рук старшего наследника, которые полностью покрыты были кровью. Едва они оказались на прежнем месте, как Хюррем схватила первое попавшееся под руки. Потухшие свечи полетели в пашу, но тот, казалось, ничего и не почувствовал. — Это всё твои грязные игры, Ибрагим паша, — выплюнула она, до последнего не желая верить что самый худший кошмар может однажды сбыться. — Я мог спасти твоих детей, защитить их, но ты решила что умнее всех. — Ты хотел настроить моих сыновей друг против друга, — стояла на своём хасеки. — Думай что хочешь. Пришло время заплатить за свои грехи, Хюррем, пришло время… — повторил он и подошёл ближе. — Тебе больно. Наверное, ты хочешь кричать? — подобно змее, его пальцы сомкнулись вокруг её шеи. Ужас перед неизвестным был во сто раз коварнее любого другого противника. Ведь она была одна… совсем одна. Наедине с дьяволом, самым настоящим шайтаном. На мгновение ей показалось, что его глаза блеснули красным. Нет, мёртвые не могут вот так душить живых. Такого не может быть! Через пару коротких мгновений у женщины всё поплыло перед глазами. Хасеки не выдержала натиска, сломалась. — Надеюсь, мой подарок придётся тебе по душе, — услышала, прежде чем провалиться в небытие.***
— Матушка, — позвали её. Хюррем широко открытыми глазами смотрела на старшего наследника, который держал её за руку. — Ч-что произошло? — спросила она, оглядев комнату. Ибрагим нигде не было. — Его поймали? — Кого? — удивлению Сюмбюля не было предела. — Да этого шайтана… — рыжеволосая осеклась. Сказать о том что мёртвый паша пытался удушить её мягко говоря странно. Вдвойне опаснее было говорить такое при детях. — Матушка, что же с вами такое? — обеспокоенно спросил Мустафа. — Шехзаде, ей Богу, госпожа уже вот несколько недель чувствует себя очень плохо, — ответил вместо неё Сюмбюль, однако договаривать не стал. Если верить старой гадалке, к которой они обратились, всё это из-за порчи, которую навели на любимицу султана по приказу его сестры Хатидже — безутешной вдовы бывшего великого визиря. От этого скорее всего и были все кошмары. — Мне плохой сон приснился, сынок, там я видела ужасные вещи. — Какие же? — Потом, всё потом. Пока мне… нужно немного прийти в себя, — улыбнулась она через силу. Мустафа поспешил выйти в коридор, всё ещё не понимая что же такого могло присниться матушке, раз она вела себя так странно. Вернувшись в покои, где он жил до отъезда в санджак, юноша направился к письменному столу. И там он не нашёл главной своей ценности… портрета матери уже давно покинувшего столицу художника.***
— Портрет? Ну и что же тут такого? — не нашла ничего подозрительного рыжеволосая. — Это портрет художника Луки, — сказал евнух как можно тише. Протянув его госпоже, Сюмбюль увидел как на лице женщины отразилась целая гамма чувств: от злости и ярости до непонимания и страха. — Н-не может быть. Нигяр-калфа сожгла все его вещи… вместе с дневником. Она избавилась… — А если нет? — выразил догадку ага. — Всем известно что Нигяр и паша имели тайную связь. Возможно она предала вас и отдала всё визирю. — Ааа… — взревела рыжеволосая. — Так вот о чём он говорил… о подарке, — осенило вдруг хасеки. — Каков шайтан. Даже в могиле мне спокойно не даёт вздохнуть. Говоришь, нашёл портрет на столе? — Да, заметил его под стопкой документов и решил забрать, вдруг кто другой увидит. — А дневника не было, ты проверил? — Не успел, госпожа, но не думаю, что он у шехзаде. — Лишь бы он к государю не попал, — взмолилась рыжеволосая.***
Тем временем султан Сулейман мерил шагами комнату своего паргалы, своего брата, зятя, визиря и самого любимого паши. Вещи из покоев приказано было не выносить до определённого времени (султан не был уверен когда настанет тот самый подходящий момент… настанет ли…). Внимание падишаха привлёк корабль, который своими руками вырезал из дерева сам Ибрагим. Покрутив в руках своеобразную игрушку, мужчина заметил довольно толстую в ширине тетрадь, которая (он был уверен!) однажды уже попадалась ему на глаза. Пролистав страницы, государь понял, что написано там на чужом языке, крупным и размашистым почерком. Правитель решил узнать о чём же идёт речь, но отложил это до вечера, ибо дела государства не терпели отсрочки. А бренный дух некогда самого близкого соратника десятого правителя Османской Империи с коварной улыбкой наблюдал за происходящим. Тик-так… Времени не так много… Тик-так… Скоро ты всё потеряешь… Тик-так… Дьявол совсем близко. Ты и Дьявол. Я и дьявол.