твои руки будут в моей крови

Он помнит ту ночь в мельчайших деталях. Резкий запах крови, солёная влага на губах и выстрел. Старк скулит как собака на живодёрне, отползая вглубь подворотни. Дыхание сбито, а голос дрожит, то ли от холода, то ли от страха. Некогда идеально уложенные волосы сейчас прилипают ко лбу влажными прядями, а дорогой костюм, пропитавшийся дождевой водой и потом, лишь сковывает движения, облегая тело. Он вздрагивает от каждой падающей с неба капли, от их стука сердце пропускает удар, вызывая конвульсивные подёргивания уголков рта. Да, он улыбается. Улыбается, пачкаясь в грязи и сдерживая хриплый вой, рвущийся из горла, потому что на данный момент это единственный способ самозащиты. У загнанных хищников есть клыки, когти, сильные лапы. Он же хищник другого порядка, убивающий словом и связями. Ему не нужно лезвие, ведь его речи режут лучше ножа. Но даже они ничтожны по сравнению с дулом пистолета. — Питер, ну как так, Питер, — его голос сравним со смехом гиены или змеиным шипением. — Разве ты можешь так поступить со мной? Тони хватается за жизнь, цепляется из последних сил, используя свои старые, но проверенные уловки — внушение. Он умеет обращать в свою веру, делая свои идеалы идеалами общепринятыми. Он не навязывает своё мнение, просто делает так, чтобы верили в то, что это мнение — истина. Ты никогда не сможешь увидеть мир глазами Старка, но всегда сможешь испытать это чувство, всего-то и надо — поверить и поддаться его воле, стать его правой рукой, безоговорочно выполнять приказы и получать его одобрение. Ты теряешь рассудок, лишь бы получить его похвалу. Теряешь рассудок от его солидарности с тобой. Теряешь рассудок от вашей с ним схожести. Но когда приходишь в себя, понимаешь — схожести нет. Ты просто его марионетка, и ты не хочешь того, что хочет он, ты просто хочешь ему угодить. Старк вкладывает в твои руки ружьё и говорит, что это хлопушка, и в ту же секунду ты стреляешь, без доли сомнения и неуверенности. Не потому что тоже видишь в своих руках безобидную вещицу, а потому что тебе всё равно, что там. — Ну ты же шутишь, да? Шутишь же, вижу, — он не видит этого, но пытается остановить Паркера, пытается заставить его усомниться в совершаемых действиях. — Это же глупость, сущий бред… Ты не можешь… Ты на такое неспособен. Способен. И всё благодаря тебе, Энтони. Всё благодаря твоему сладкому мурчанию и голливудской улыбке. Паркер способен убить, и делал он это не раз. Каждый, кто встаёт на пути Старка, автоматически становится и врагом Питера. Враги — это угроза. А от угроз надо избавляться. Парень не сам придумал эти правила, естественно, не сам, как и все остальные. Он просто придерживался их, как это делают любые верующие люди. И всегда повторял их, сжимая пальцы на горле очередного своего недруга. Забавно, ведь они даже не знали его имени, но парень ненавидел их всей душой. Они портили жизнь Тони, следовательно, портили жизнь и ему. Этакий симбиоз, пользу из которого получал лишь один из них. — Убери, мы можем и так поговорить. Незачем тыкать в меня… этим, ты же знаешь, я не люблю оружие. — Никто не любит оружие, наставленное на себя. Он отвечает ледяным тоном, полностью показывающим его намерения. Питер неумолим. И каждое слово, такое твердое и последовательное, впервые за годы нахождения под диктатурой Старка, отскакивает от стен переулка словно приговор перед казнью. Это он и есть. — Питти, я тебя не понимаю, — слова путаются, а нервная улыбка, застывшая на лице, становится ещё шире. — Мы же с тобой родственные души. Мы же семья. Всегда вместе, всегда друг за друга. Разве можно так поступать с семьёй? Энтони даже не заикается, вливая в уши Паркера свою сладкую ложь. Он великий манипулятор, лучший в своём деле, всегда добивающийся успеха оратор. Но не сегодня. Юноша смотрит на него бесстрастно, не давая возможности угадать эмоции. Тело напряжено как струна, но в то же время в каждом его жесте читается спокойствие и холодный расчёт. Вытянутая рука, сжимающая пистолет, оказывает гипнотизирующее действие. Питер продумал каждый шаг, каждую мелочь, дабы не дать слабину. — Что ты хочешь, а? — он умоляюще поднимает взгляд, судорожно перебирая в голове все способы воздействия. — Я могу дать тебе всё. Любая прихоть, только скажи. Деньги. Те деньги, которые были заработаны трудом Питера. Невиданная щедрость. Сколько жизней загубил Паркер ради него? И считать страшно. Он приходил к ним домой, чтобы выбивать долги. Выламывал дверь, привязывал к стулу и бил до тех пор, пока должник не терял сознание. Вариантов такой коллекторской работы было много, но у Старка был один излюбленный. Особенную радость ему доставляло наблюдать, как Питер ножом вычерчивает на груди кредитора сеть их неглубоких порезов — паутину. И всё это под обязательное музыкальное сопровождение — плач и стоны боли. — У меня есть только одна прихоть. — Нет, — Тони отрицает очевидное, не понимая, как верный слуга смог взбунтоваться против хозяина. — Это ужасно… Я же тебе как отец! Отец. Папуля, выпивающий бутылку виски и подзывающий Питера, чтобы тот помог ему испытать удовольствие. Он не делает подобного в трезвом виде, но вот перебрав… Днём Паркер выполняет грязные поручения Старка, ночью — тоже. Да, он любит это. Любит все мерзости, которые только есть на свете. Любит отвешивать парню пощёчины и плевать ему в рот, а дальше трахать его в этот самый рот, крепко держа за волосы. Любит ставить Питера раком и входить резко, во всю длину, предварительно разработав задний проход горлышком от бутылки. Любит кончать ему на лицо, а потом с довольным видом созерцать, как парень глотает стекающую сперму. Вот так она выглядит, отцовская любовь. — Это не имеет значения. — Имеет. Питти, имеет, — он пытается тянуть за эту нитку и вызвать жалость. — Я же люблю тебя. Всем сердцем, каждой клеточкой. Ты — единственное, что у меня есть. Главная ложь и главная причина, по которой они сейчас находятся здесь. Питер не единственный, их много. Таких же мальчиков на побегушках, исполняющих любое желание бизнесмена, начиная оральным сексом и заканчивая убийством. Они даже внешне похожи, невысокие мускулистые шатены с карими глазами — любимый типаж Старка. Его дети, его семья. Паркер игнорирует его слова, делая шаг вперёд. Он был готов стерпеть всё, но только с одним условием — он не будет делить Тони с кем-то ещё. Старк подаётся ему навстречу, вцепляясь в низ пиджака, будто проклятый мертвец, вылезший из могилы, всё с той же улыбкой, подавляющей гримасу ужаса. В глазах читается безумие, вызванное этим сбоем в годами работающей системе. Он жив, но воздух вокруг него пропитан смертью, неминуемой и уже настигающей. — Нет, пожалуйста, Питер, одумайся… Несмотря на дождь, юноша отчётливо видит слёзы, бегущие по щекам мужчины. Настоящие, непритворные слёзы, несвойственные Энтони. Оказывается, существует только один способ добиться искренности от Старка — убить его. Холодный металл слегка касается лба Тони, обжигая и давая понять, что бежать уже некуда. Он закрывает глаза, покорно, не сопротивляясь, отдавая себя в руки палача, напоследок шепча: — Твои руки будут в моей крови. Палец спускает курок. Пуля за долю секунды настигает свою жертву. Роковой удар, после которого наступает гробовая тишина. Тони открывает глаза, одичало смотря на картину перед собой. Он помнит ту ночь в мельчайших деталях. Резкий запах крови, солёная влага на губах и выстрел. И бездыханное тело, лежащее на мокром асфальте с пистолетом в руке. Питер не смог. Не захотел, чтобы кровь Старка была на его руках. Из двух зол он предпочёл меньшее — оставить свою кровь на руках Тони.