Недостатки человеческой природы

Планшет на коленях неприятно разогрелся. Шли последние дни сентября, но чудовищная жара, накрывшая этим летом почти весь континент, и не думала отступать. Огромные старые деревья в университетском парке сбрасывали сухую листву. В воздухе стоял резкий запах дыма – горели леса. По городку ходили слухи, что огонь подошел вплотную, что готовится эвакуация. “Тогда тоже было жарко”, - непонятно к чему подумала Соланж, перелистывая страницу на экране. Соланж-Нина-Габриэль Вильнев родилась и выросла в университетском городке в окрестностях Руана. Вся ее двадцатичетырехлетняя жизнь прошла здесь, в рафинированной ученой среде, где новейшие технологии причудливым образом переплелись с многовековыми академическими традициями. Соланж была счастлива принадлежать к этому небольшому замкнутому сообществу с его культом знаний и достижений: она училась, как одержимая, занималась спортом и готовила себя к будущей научной карьере. Проблемы, в изучение которых Соланж ударилась со всем пылом амбициозного молодого исследователя, никак нельзя было назвать новыми для человечества. Однако в последние годы их актуальность заметно возросла. Наступило время тотальной лжи, время, когда технологии манипулирования массовым сознанием вышли на качественно новый уровень. Вдруг оказалось, что почти любого человека на удивление легко погрузить в управляемое безумие, заставить его поверить в искаженную версию реальности. Обнаружилось, что людей можно программировать, как роботов. Благодаря недавним ошеломляющим успехам нейрофизиологии все то, что раньше являлось уделом одиночек-харизматиков и воспринималось как разновидность черной магии, получило полноценную научную основу. С другой стороны - повсеместное распространение цифровых технологий давало немыслимые ранее возможности контроля почти за всеми и во всем. Интернет, социальные сети, все коллективное информационное пространство окончательно превратилось в поле борьбы за умы, а в первую очередь - за эмоции людей. От человека, выбравшего дисциплину “социопсихологическое программирование” в качестве базовой специальности, требовалось не только понимание того, как работают эти механизмы, вплоть до молекулярного уровня. Нужно было еще и не сойти с ума, не спиться и не возненавидеть всех людей без разбора. Изучение некоторых сторон человеческой натуры требовало изрядной психической устойчивости. Природа, создавая Соланж Вильнев, не поскупилась на душевную силу и оптимизм. И все же отчаяние временами подбиралось совсем близко, дышало в затылок холодом абсолютного нуля. Соланж понимала, каких размеров беда надвигается на мир, в котором она живет. Ее знаний хватало, чтобы это понять. А вот выхода она не видела. Она отложила планшет, прошлась по комнате, отпила из стакана с подтаявшими льдинками. Кондиционер сломался, поэтому ледяной чай был единственным спасением. Мозг действительно выкипал, но не жара была настоящей причиной ее подавленности. Вечером в историческом дискуссионном клубе ожидался аншлаг. Клуб этот, гордость университета, собирал под своей крышей не одно поколение фанатичных спорщиков, неравнодушных к тем или иным событиям прошлого. Соланж любила участвовать в этих дискуссиях - там можно было увидеть на практике многое из того, чему она научилась. История всегда была тем еще рассадником черных мифов и нездоровых страстей. Но сегодня… Соланж не понимала, с чем она столкнулась. Почему самый заурядный текст, посвященный делам давно минувших дней, вызывал физически невыносимое отторжение? Почему от обычных знаков на белом экране возникало такое ощущение, как будто смотришь в яму, кишащую ядовитыми тварями? Сдаваться Соланж не привыкла. Она потянулась за планшетом снова, когда в голову пришла мысль, от которой сразу похолодело между лопатками. Сможет ли она, гражданка Франции, получившая весьма качественное образование, ответить на один простой вопрос из школьного курса истории? Соланж развернула планшет экраном вниз. Обращаясь к себе, она спросила срывающимся шепотом: - Чем закончилась Великая Революция? Пустота. Разрыв функции. Ошибка 404. Каким-то образом ей все эти годы удавалось избегать этого знания. Что ж. Никогда не поздно заполнить пробелы. Ломаными, судорожными движениями - все тело казалось чужим - Соланж переоделась. На ощупь причесала волосы, поморщилась, задев серьгу, побросала в сумку планшет и аспирантский билет и вышла из комнаты. Уже на улице, на полпути к главному корпусу, где проходили собрания дискуссионного клуба, она остановилась. Что-то было не так. Соланж подняла руки и потрогала мочки ушей. Разумеется, они оказались совершенно гладкими на ощупь. Соланж никогда их не прокалывала - она вообще была равнодушна к украшениям. Откуда взялся этот образ золотых колец в ушах, ощущение их веса, откуда взялась эта резкая боль, когда расческа зацепила несуществующую серьгу? Правая мочка все еще ныла. “Что со мной?” Не ходи туда, зашептал внутренний голос. Не ходи туда, вернись, забудь про это сборище и про то, чему оно посвящено, забудь и никогда больше не вспоминай, займись чем-нибудь другим или просто отдохни в кои-то веки раз, послушай музыку, посмотри кино. Есть двери, которые лучше держать закрытыми. Соланж поправила сумку на плече и зашагала дальше. В помещении клуба, как она и ожидала, было не протолкнуться. Кондиционеры натужно гудели под потолком, но явно не справлялись с жарой. Начало мероприятия задерживалось. Докладчик - этого типа с кафедры новой истории Соланж узнала сразу - никак не мог открыть файл презентации. Жан-Батист Леверье - человек с хорошо поставленным голосом, светскими манерами и людоедским мировоззрением, которого он особо не скрывал - принадлежал к числу тех немногих преподавателей, которых Соланж не выносила на дух. Каждый раз ей требовалась вся ее выдержка, чтобы не реагировать на его провокационные фразочки, а кого-то из студентов он, по слухам, довел и до нервного срыва с госпитализацией. В принципе, было понятно, что этот человек может сказать о Революции. После нескольких минут нервной возни с техникой местный светоч консервативной мысли все-таки смог начать выступление. Свет погасили, на большом экране загорелся слайд - черный силуэт гильотины на фоне кроваво-красного неба. Безвкусица, но образ сильный, отметила про себя Соланж. На людей неподготовленных и впечатлительных должно действовать. - Рад видеть вас всех, - произнес Леверье с наигранным теплом в голосе. Взгляд его при этом оставался холодным и надменным. - Приятно видеть такой интерес к событиям, произошедшим двести сорок лет назад, в такой же жаркий день, как сегодня, и определившим судьбу нашей страны, то есть наши с вами судьбы. Кто знает, каким был бы мир, если бы Франция тогда не смогла избавиться от наваждения - по-другому это не назовешь? “Ах ты скотина”, - подумала Соланж. - Ведь это так страшно - когда целая страна, целый народ оказывается в плену бредовых идей одного человека, - продолжил оратор после хорошо выверенной драматической паузы. - Думаю, все разумные люди согласятся со мной: лучше бы такое не повторялось никогда. Но именно поэтому наша обязанность, как думающих людей - осмыслить этот опыт, отрефлексировать его. А последнее невозможно без обращения к личности Робеспьера. Этот человек - ключ, первый и главный ключ к пониманию одной из самых трагических страниц нашей истории. Так кто же он - человек, которому, как вы, может быть, знаете, народная память посвятила вот эти весьма говорящие строки… И Леверье со смаком продекламировал: - Прохожий, не печалься над моей судьбой: Ты был бы мертв, когда б я был живой. Глаза Соланж закатываются, позвоночник выгибает судорога. В мозгу вспыхивают и гаснут бессвязные, но яркие картины. Обрывки слов, осколки образов. Республика погибла, - яростно, с горячечной настойчивостью шепчет кто-то внутри ее головы. Республика погибла, вам ее не спасти… как и тебе не спасти его. Вас будут убивать снова, и снова, и снова… - Соланж! Посреди адской мешанины лиц - одно, только одно человеческое. Измученное, потерянное, смертельно усталое и бесконечно прекрасное. Взгляд. Обжигающая вспышка. Узнавание. - Соланж! Ее трясут за плечи. Режущий запах нашатыря обрушивается на рецепторы, стальным лезвием обрубает видение. Возвращается реальность, и вместе с ней накатывает волна тошнотворной слабости. Черные пятна плывут перед глазами, а еще почему-то очень холодно. Соланж пытается сказать, что все в порядке, это просто перегрев, сегодня совершенно нечем дышать, не правда ли, спасибо, мне уже лучше, не беспокойтесь, пожалуйста - а где-то на периферии сознания шевелится мысль, на которую нет сейчас ни сил, ни мужества. “Где я только что была? И кого я только что видела?” В медпункте было прохладно. Черный туман постепенно уходил из головы, уступая место тоскливой тяжести. Бриджит Ферре измеряла ей давление. К этой практикантке с медицинского факультета Соланж несколько раз попадала и раньше, перестаравшись на тренажерах. Хрупкая светловолосая девушка, будущий парамедик, отличалась той доброжелательной уверенностью, которая иной раз помогает не хуже, чем лекарства. Но сейчас Бриджит выглядела намного более хмурой и настороженной, чем обычно. - Извини, что задаю такие вопросы, но я должна. Ты в последнее время никаких… психоактивных веществ не принимала? - Я никогда таким не балуюсь. А в чем дело? - Видишь ли, - Бриджит замялась, - у тебя был не обморок. Это было… ну, жутковато. Я тебя очень прошу, сходи в ближайшие дни к психоневрологу, проконсультируйся. Я тебе выпишу направление. - А что я делала? - осторожно спросила Соланж. - А ты совсем ничего не помнишь? - Нет. - Ты говорила что-то странное, - неохотно сказала Бриджит. - Ни на что не реагировала и все время повторяла одну и ту же фразу. - Какую? - “Я не позволю им убить тебя снова”. Она не помнила, что ей снилось этой ночью, и не могла понять, что ее разбудило. Темнота вокруг была какой-то слишком густой, чересчур плотной даже для самой глубокой ночи. Соланж хотела подняться, но тело не слушалось… нет, не так. Тела не было. Совсем. - Куда эта голова запропастилась? Грубый, с отчетливо глумливыми нотками голос прозвучал где-то совсем рядом. Ему ответил еще один: - Закатилась, может, куда… Ищи, головы терять - это не дело. - Скажи это им, - откликнулся первый, и оба засмеялись, нет, не так - заржали. Страха не было - была тоска. Огромная и черная, как космос. Ни света, ни покоя. Сколько времени продолжался этот кошмар, она не знала - время вообще потеряло значение - но это закончилось. Уже падая в обычный сон, глубокий и без сновидений, она услышала еще один голос - очень далекий, очень спокойный, но почему-то неизмеримо более жуткий, чем те, предыдущие. - Второй ключ активирован.