Старая косметика

— И обязательно наносить тушь? — Да, Ди, — заворажённо произнёс Глэм, не отрывая взгляда от пышных ресниц сына, — это дополнит твой образ. Юноша лишь закатил глаза, чем вызвал раздражение у отца. Мужчина чертыхнулся. — Будь добр, Ди, не совершай лишних движений. Тот лишь вздохнул, чем снова немного разозлил Глэма, но негативные эмоции быстро сошли на нет, скрывшись за маской безразличной улыбки, и остался лишь немой интерес. Наносить макияж было для Глэма своеобразным хобби, иногда он помогал с этим сыну, и даже пытался приучить к этому младшего — Хэви, но тот лишь отнекивался, говоря что-то в духе: «Это же для девчонок!», — причём его не смущало наличие кучи палеток с тенями и кисточек у отца. Наконец Глэм нанёс тушь на ресницы и сын покорно отстранился, тихо пробурчав: — А я редко тушь наношу. — Почему же? — как всегда безразлично спросил гитарист, стараясь показать интерес, хотя на самом деле задал вопрос чисто из вежливости. — У меня и так длинные и пышные ресницы, к тому же не люблю прикасаться к ним этой кисточкой, — ответил юноша так, словно вещь это была абсолютно очевидная и безразлично опустил взгляд вниз. Глэм не помнит с каких пор высокомерие и раздражительность завладели его сыном, но в этом Ди напоминал ему его же отца. Добавить к этой смеси эмоций вспыльчивость и получится точная копия Густава. Однако подросток напротив был ко всему холоден и безразличен, что радовало мужчину, ведь второго такого же Густава он не потянул бы. Глэм внимательно осмотрел сына, и в принципе, результатом был доволен. Но не хватало лишь лака. Обычно красил ногти Ди себе сам, но в этот раз Глэм решил поучаствовать и в этом. Взяв флакон с чёрной густой жидкостью с тумбы, Глэм внимательно осмотрел ладонь парня. Мелкие царапины и ранки что покрывали её явно выдавали склонность Ди к самоповреждению. И Глэму это, ожидаемо, не понравилось. Что забавно, так это то, что блондин даже не пытался скрыть порезы. Но этот взгляд отца он не любил. Осуждающий, любопытный и раздражённый. Молча подняв взгляд на Ди, рокер не моргая, спросил: — Ди, что это? — и указал на ранки, хаотично разместившиеся на тыльной стороне ладони. Сын замешкался поначалу, но постарался сохранить холоднокровие. — А ты будто их раньше не видел, — и в привычной для него манере закатил глаза. Ему незачем было давать ответы на раздражающие вопросы. К тому же отец никогда не был им достаточно заинтересован, так что нашло на него сейчас? Нет, Глэм конечно заботился о сыновьях, но Ди не смог бы точно ответить на вопрос любит ли он их. И подобная дилемма возникала в его голове не раз. Глэм был чудесным отцом: понимающим, рассудительным и заботливым. Со своеобразным подходом, но тем не менее любимым. На такого отца Ди равнялся, таким отцом Ди восхищался, хотя и старался не показывать. Эмоции — это слабость. — Хорошо, — улыбнулся отец, не моргая. Хотя моргает ли он вообще хоть когда-нибудь? — тебе нравятся кошки? Гениальный вопрос от гениального человека. Ничего не скажешь. — Какое это имеет отношение к делу? — Да вот нашёл недавно любопытное видео в твоей… Галерее, — еле выдавил из себя отец, проводя кисточкой с чёрным лаком по ногтю указательного пальца Ди. Тот мысленно чертыхнулся, опуская голову. Щёки его слегка покраснели, а в облаках мыслей хаотично поплыло то самое видео. Глэм с нечитаемым выражением лица продолжил: — Я просто пытаюсь уберечь вас… — Нарушая моё личное пространство, пап? — хотя Глэм и был отцом, причём очень даже примерным, обращение «пап» от Ди — нравилось ему не очень сильно. Он не понимал почему так происходит, ведь старшего он любил даже больше, чем Хэви. И может быть даже больше чем Вики… — Оно того стоит. — Ну да, не каждый день трахающихся котов увидишь, — горько усмехнулся Ди и выражение лица Глэма резко изменилось. Улыбка стёрлась с лица отца и юноша испугался, ведь когда такое происходит — он знает, будет не очень хорошо. Ругаться Глэм не умел ещё с детства — всю свою боль, переживания и злость он вымещал в песнях и мелодиях. Наверное поэтому крика его никто никогда и не слышал — это как-то больше по части Виктории. А гитарист любил резко замолчать, перестать улыбаться — и атмосфера вдруг кардинально менялась. Холодно, пугающе и строго. Точно также себя сейчас чувствовал юноша. И ногти как назло отец красил безумно медленно. Хотя Ди и был атеистом, понимал, что сейчас самое время помолиться… Вообще-то, порезы эти Ди не замечал нарочно. Если бы он хотел скрывать свою боль, то точно не стал бы оставлять порезы на таком видном месте. И сохранять видео с котами в галерею. Впрочем, это уже другая история. Время тянулось молчаливо тяжко, Глэм словно нарочно тянул время, складывая пазл у себя в голове. По виску Ди стекла капля пота от сильного напряжения. — Я просто… — начал Ди, стараясь скрыть эмоции и не сорваться, — просто хотел чтобы ты в кои-то веки заметил меня, — почти невозмутимо произнёс он, и Глэм замер. Ди, воспользовавшись вниманием отца, продолжил: — Что мне оставалось, если все мои попытки понравиться тебе ты пресекаешь? Я стал читать ту же литературу что и ты, я начал пытаться выучить латинский и я… Я даже начал слушать ту же музыку, что и ты. Раз за разом я старался быть отличным от Хэви, в лучшую сторону. Но как бы не бился, всё равно оставался просто «прилежным сыном», — он говорил монотонно и тяжело, с каждым словом Глэм чувствовал всю большую и большую ответственность за собственные действия, совершённые когда-то. Он, сам того не понимая, причинил сыну боль. И боль эта отразилась на руках — эти порезы, это отражение всей его боли. Резкое осознание этого факта будто сбило Глэма с ног. И готово было безжалостно сломать во второй раз. — Так почему же ты не сказал раньше? — с неким отчаянием тихо прошептал мужчина, но Ди прекрасно слышал его. Из-за выбившихся золотых прядей было не видно выражение лица Глэма, но сын мог предположить, что от той лицемерной улыбки что так беспокоила юношу, не осталось и следа. Лишь отчаяние и тоска бились в сердце, словно бешеная птица в тесной клетке. — Пап. Ты видимо совсем не знаешь меня, — болезненно скривился Ди, — хотя я особо и не надеялся. Ты закончил? Тогда я пойду. Черный лак действительно окончательно покрыл все ногти, но Глэм не хотел отпускать сына на такой драматичной и тревожной ноте. Он попросту не вынесет. Камень итак чересчур потяжелел, чтобы Ди вот так просто и безжалостно сбросил его. Мужчина подорвался и схватил сына за руку, но тот и не думал останавливаться. Старался вырваться из цепкой хватки сильных тонких пальцев. Отец так отчаянно цеплялся за него, что Ди в глубине души стало стыдно. Но что вообще отец мог сказать ему? Если он даже толком ничего о нём не знает. — Послушай, Ди, я… Я был не прав, — тихо произнёс Глэм, которому хотелось уже сквозь землю провалиться. Он стоял на твёрдой поверхности, но при этом не чувствовал ничего под ногами. Сердце предательски спустилось в пятки и начало отбивать чечётку где-то там. Будто самое дорогое, что у него было, только что рассыпалось в прах на тысячи и тысячи мелких деталей. И всё по его вине. Впервые Ди видел такой взгляд у отца, и впервые в жизни ему стало так стыдно за себя. Всё то, что он сказал только что… Кажется он очень задел отца сейчас. Но он не хотел, он не думал, что так далеко зайдёт. Максимум, что он ожидал это слова: «Больше так не делай», — и объятия в качестве фальшивой поддержки. Но этот взгляд… Это выражение лица так нравилось Ди сейчас. Впервые он видел отца живым. — И что ты хочешь, чтобы я сделал? — неправильные слова, чёрт дери, неправильные! — я должен тебя простить? Ну так я не злюсь на тебя, — несколько язвительно произнёс Ди, и Глэм ослабил хватку. Порезы на руках, казалось, открылись и как в первый раз сильно горели. — Я не прошу прощения. Я лишь хочу, чтобы ты знал, что я… Ди, я горжусь тобой, — звучало искренне, но Ди даже не вздрогнул. Не поверил? И снова он напомнил Глэму отца. Этот осуждающий колкий взгляд, это серьёзное выражение лица, эти… Голубые глаза. Совсем как у Густава. Но было всё же то, чем они отличались. Если у Густава душа погрязла в алчности и гневе, то в Ди оставалась человечность. Он понимал, что отец не виноват, понимал, что это просто жизнь его так сломала, но в конце концов, можно же хоть каплю внимания? И он её получил. Отец смотрел сейчас только на него, думал о нём, беспокоился о нём — и от осознания этого хотелось беспорядочно… А радоваться ли? Да, он добился своего, но какой ценой… Он кажется сломал отца во второй раз. Но ему не хотелось этого. Они бы продолжили вот так глупо стоять и пялиться друг на друга, если бы Ди первым не сделал шаг. Затем и Глэм. — Прости, — произнёс Ди, теряясь в объятиях Глэма и вдыхая аромат его парфюма, что так дурманили голову. — Тебе не стоит извиняться, Ди. Это ведь я виноват. Юноша ничего не ответил, зачем выяснять, кто виновен, а кто нет, если теперь всё будет по-другому? Ди надеялся, что всё будет по-другому. По душе мёдом разливалось приятное тепло впервые за столь долгое время. И Ди даже позволил себе улыбнуться, сжимая в руках клетчатую рубашку отца. Глэм тоже улыбался, но совсем не так как обычно. Тепло, расслабленно. И сердце снова вернулось в привычное место и продолжило отбивать привычный ритм там, в груди. — Я… — хотел было что-то сказать Ди, но тут же замолчал и отстранился, — спасибо, пап. На щеках его был еле видный румянец, Глэм сдавленно хохотнул, и мальчишка мигом сбежал к себе в комнату. На столе в самом углу уютно распологалось круглое зеркало чёрного цвета и Ди привычно потянулся за ним. И тут же чуть не уронил его на пол, потому что то, что он увидел там ему не очень нравилось. — Бля… Накрасил по-своему, фетишист чёртов! — ярко красная помада на губах, пышные ресницы, еле заметный румянец, и как вишенка на торте — голубые тени! Подводки естественно нет. Он выглядел прямо как ночная бабочка с трассы. Но когда представлял, как мог выглядеть их разговор со стороны — становилось смешно. Ночная бабочка и поехавший рокер выясняют отношения. Хохот в комнате Ди стоял невыносимо долгий.