Капля краски на коже

Холодная кисть опустилась в краску, что стояла рядом, окрасила конец ворса в мягкий оттенок алого. Девушка внимательно осмотрела результат четких движений, а после плавно коснулась инструментом мужской спины. Казалось, она заметила мурашки, что пробежали по разгоряченной коже, когда ее коснулся холод. Мужчина лежал неподвижно, устроился на животе, сложив руки под подбородком, разглядывая резные узоры на изголовье кровати. Изредка он бросал взгляды на ту, что возилась позади. Нежный, женский стан был слегка взлохмачен. Привычная прическа сменилась распущенными волосами, что беспорядочно касались кожи на шее, а также ткани темной рубашки – единственной вещицы, что была сейчас на ней. Макияжа на девушке не было, но даже без него она выглядела очаровательно. Пушистые реснички, немного коротковаты, оставляли едва заметную тень на зеленых глазах. Губы не были слишком тонкими, но и пухлыми их не назовешь, на них застыл бледный оттенок красного, который все время скрывала темная помада, а кожа казалась еще бледнее, чем обычно, но она не вызывала болезненных ассоциаций, скорее как глоток свежести на молодом личике. Мужчина смотрел на нее, смущал своим взглядом, улавливал ее легкую улыбку счастья и невольно влюблялся все больше в деву, которой давно подарил свое сердце. – Не шевелись, ты все испортишь. Тон не казался повелительным, она совершенно не умела приказывать, но любую ее просьбу хотелось выполнить. Мужчина сразу выпрямился, вновь уставился на узоры, что давно успел изучить, чем очень осчастливил супругу. – Могла просто попросить новый холст, зачем прибегать к таким мерам? Девушка вновь коснулась кожи, вытянула тонкую линию с завитушкой на конце, а после сменила краску на яркий оттенок солнца. – Холст сохранит узор на века, а я хочу, чтобы это мгновение осталось только между нами, как особый вид искусства, которое существует лишь для того, чтобы его прочувствовать. К тому же… – Она намеренно капнула, слишком разбавленной краской, быстро смешивая ее с оранжевым, вырисовывая нечто, похожее на несуществующий цветок. – Твое тело так и напрашивается на творчество. Ни одной лишней складки, мышцы налиты настолько, что кажутся прочнее стали, чем тебе не холст? Ольгерд замер, когда очередное прикосновение оказалось теплым, слишком знакомое тепло. Подушечки пальцев едва касались чистой кожи, задевали шедевр, намеренно исправляя таким способом. Губы дрогнули в улыбке, он решился помешать, вновь взглянул на возлюбленную. – Увлеклась, любовь моя? Девушка будто бы очнулась от сна, резко отдернула руку, вновь хватаясь за кисть. На лице отразился румянец, а вместе с ним лисья ухмылка, недостаточно хитрая, чтобы насторожиться. – Я же просила, не дергайся. – Цвет трав коснулся щеки мужчины, оставляя на ней неровную линию, ее быстро перечеркнула складка слишком широкой улыбки. – Это вызов? Не забывай, с кем имеешь дело. Слишком быстро он сменил положение. Едва ли не задев, находящиеся поблизости краски, он сел на кровати, резко потянул жену к себе, перехватывая запястья, удерживая их в полной беспомощности. Это вызвало смешок, легкомысленный, влюбленный. – С моим возлюбленным? – Мужчина изобразил изумление, недостаточно правдоподобно, чтобы жена поверила, но все же исправилась. – И с опасным атаманом, разумеется. Ответ его более чем удовлетворил, черта улыбки уменьшилась, приобрела подобие сдержанной, но не менее выразительной, чем до этого. Он смотрел в глаза возлюбленной и не мог никак насмотреться. Даже если бы время повернуло вспять, он снова попросил бы руки Ирис, даже если бы знал, какие его ждут последствия. Мужчина потянулся за поцелуем, но не настиг желаемого, губ коснулся тощий палец высвободившейся руки. – Позволь мне закончить, дорогой. Тяжелый вздох голодного зверя, который все же смиренно прилег на свое место, вытирая большим пальцем краску со щеки. Повисла тишина, легкая, уютная, усыпляющая. Девушка все чаще и активнее касалась кистью, Ольгерд начал привыкать к холодку, что наравне граничил с теплом ее рук, которые то и дело оставляли более небрежные мазки цвета. Вскоре узор пополз выше, затронул плечи, щекоткой отозвался на шее. Еще немного и Ирис отстранилась, слезла с постели, гордо взирая на свою работу. Ольгерд перевел взгляд на Ирис, дождался положительного кивка, лишь после встал, подошел к зеркалу в полный рост, разглядывая через плечо на готовую работу. Четкие изображения линий, неровные мазки цвета, складывались в полноценную картину изображения. Смешанные оттенки красного и оранжевого сплетались, собирались в языки пламени, что готовы обжечь каждого, кто посмеет коснуться. Их поддерживал желтый, что гармонично вливался, добавлял реалистичности картинки. Ольгерд присмотрелся. Пламя собиралось в нечто большее, пока не выросло крыльями, что тянулись к плечам. У самого их основания, где они впивались в лопатки черными трещинами, разместилась ветвь с шипами, распласталась по всему позвоночнику, но боль доставить она не могла, конец украшал цветок, такого же яркого оттенка, лепестки которого едва затрагивали шею. Ответ супруга был неоднозначным. – Хм… Меня привыкли называть кабаном, но что бы птицей… – Он развернулся к зеркалу лицом, пытаясь зацепиться за мрачный образ позади. В отражении заметил приближение жены, а после и ее робкое прикосновение. – Необычно. – Может тебя и привыкли видеть кабаном, но я вижу тебя иначе. Ты рвешься к своим целям не боясь обжечься, ведь сам горишь как пламя. В конце концов, я рядом только благодаря твоему стремлению достичь желаемого. – Стало быть, цветок изображает тебя? Девушка сравнялась с ним, зацепилась за локоток, склонилась щекой к плечу. Теперь она любовалась мужским станом, осторожно поднимая взгляд на отражение глаз. Они улыбались, практически светились холодным оттенком, даже он мог согреть девичье сердце. – Верно. Мои шипы недостаточно острые, но я знаю, что ты меня защитить от любых опасностей. Локоть вскоре выскользнул из хватки, приобнял хрупкое тельце рядом, прижимая к себе покрепче, целуя ее в макушку. Он плавно взял деву за запястье, коснулся ее ладонью своей груди. – В таком случае, цветок должен находиться здесь. Ведь ты, навсегда в моем сердце.