При знакомстве вейперы нюхают друг другу подвороты, а веганы - жмут друг другу огурец

«Уинстон почти не знал Тиллотсона и не имел ни малейшего представления о том, чем тот занят. Работники Исторического Отдела неохотно говорили о своей работе…» — Сына-а! — Че-е? — Иди помоги, а то что-то не взбивается миндальное молоко… — Ма, остань! Ты ж у нас хозяйка… «В длинном коридоре без окон, где с обеих сторон тянулись рабочие кабинки и стоял постоянный шум от шелеста бумаг и приглушенных голосов, было не менее десятка людей, которых Уинстон не знал даже по имени, хотя ежедневно видел их снующими по проходам или размахивающими руками во время Двухминутки Ненависти…» — Да, женщина должна быть хозяйкой на кухне и, между прочим, шлюхой в постели, — глубокомысленно изрекла мать, показываясь на пороге. Цветастый халат, тапки с логотипом Бэтмена, на голове полотенце. Она подняла вверх указательный палец и торжественно произнесла: — и наркоторговцем в Колумбии… — взгляд ее стал задумчивым. — И ниндзя в древнем японском клане… Хм, и колдуном в мрачных африканских обрядах… А ты это что тут делаешь? — Не видишь, читаю Оруэлла «1984», — я потерял строчку и теперь бегал глазами по буквам. — Читаешь? — круглые мамкины глаза за толстыми линзами очков стали вообще огромными как у аниме-девочек. — О, растет уголовничек! Вырастили экстремиста! Дай сюда, тварь! Она рванула из рук книгу, но я все же был сильнее и быстрее. Вскочил на ноги и поднял над головой, так что она не смогла бы достать. Хотя, мамка умная. Сделает подсечку или ударит в пах. Но она только насупилась, сложив руки на груди. — Фу, какой ты скучный! Я в твои годы встречалась с главой наркокартеля, потом удрала с одной лесбиянкой в Албанию и получила там свою первую пулю в перестрелке с местной бандитской группировкой, а ты? Что, книжечки свои читаешь? Кого я вырастила? И, закатив глаза, ушла на кухню. Я скользнул взглядом по настенным часам. Черт, уже половина четвертого! — Мам, ты постирала мое «оверсайз» худи? У меня через пятнадцать минут запись к барберу! — Твой сраный мешок на вешалке в коридоре. Беги к своему бобру, пидор! — злорадно пробухтела, продолжая тарабанить металлическим венчиком по стенкам кастрюльки. Я даже не обиделся. Ну может быть, совсем чуть-чуть. Она ведь права. Спасибо, что хоть приняла меня таким, какой я есть, когда я в двадцать пять таки решился вытряхнуть из шкафов все свои гомосексуальные «скелеты». А шутки ее дурацкие… ну это ведь всего лишь шутки? Поспешно одевшись, я выскочил в тамбур, не забыв прихватить ключи. Еще в процессе спуска в нос вдруг ударил сильнейший смрад канализации, и я скривился, чувствуя, как еще немного и блевану. Опять что ли крысы бомжа сожрали? Говорил же бабе Вале, что дверь подвала надо закрывать, потому что однажды эти твари размером с кошку придут по ее душу. Я распахнул дверь подъезда и едва не застонал от досады. По двору разлилось… нечто. Белые кроссы пачкать в дерьмище всего района не хотелось, потому я запрыгнул на разваливающуюся скамейку, планируя добраться до бордюра и по нему выйти со двора, но бордюр оказался дальше, чем я ожидал, и попытаться допрыгнуть до него было бы очень рискованно. Я вскинул глаза вверх к небесам, умоляя боженьку помочь, но боженька взирал на меня своими голубыми, как моя ориентация, глазищами, и улыбался робкой всепрощающей улыбкой. Вместо боженьки из окна на втором этаже высунулась рожа. Рожа повела из стороны в сторону пористым лиловым носом. Затрепетали хрящеватые крылья, и наконец обладатель сего достояния разлепил тонкие бескровные губы, почти скрытые под вышеупомянутым носом, и глубокомысленно изрек: — Однако… Вонючая булькающая жижа, мощным потоком хлеставшая из прорванной трубы, привела в наш двор «аварийку», которая, видимо, так спешила, что попала передним колесом в открытый люк, крышку которого благополучно приватизировал обладатель лилового носа из квартиры на втором этаже (а дабы потерю не обнаружили сразу, он с благородной целью, чтоб никто не провалился, решил прикрыть люк картонкой, на которую благополучно наехала «аварийка»). Единственный въезд во двор был перекрыт, болотного цвета кашица, устремляясь по пути наименьшего сопротивления, затапливала ямки и выбоины в асфальте, и жители дома номер семьдесят девять, балансируя, перебирались к своим подъездам по узким полоскам тротуара. А я стоял, как хуй на именинах, на скамейке, совершенно не представляя, как мне добраться до своего барбера. Рабочие не растерялись и приняли решение разбираться с проблемами по мере их возникновения. Сначала нужно было перекрыть поток грязной воды, в которую витиевато вплеталась струя отборного непечатного слова. Но вот незадача! Колесо угодило именно в тот люк, где и было решение всех проблем. Конечно, можно было добраться до места назначения через соседний, но очень старательные работники умудрились закатать его в асфальт во время прошлогоднего ремонта ямы особо крупных размеров. Мне было немного жаль монтажника, который бился головой о руль попавшей в западню машины, а вот то, что невесть зачем присланные электрики курят прямо на детской площадке, взбесило, пусть даже никаких детей на улице не наблюдалось. — Сука, ебаные криворукие… — местный слесарь из ЖЭКа в измазанной робе как раз пытался отковырять асфальт от люка… Ну вот и какого хрена прямо сейчас Наташке из седьмой квартиры приспичило замуж выходить? Украшенная бантами и шарами побитая Тойота Наташкиного дяди отчаянно сигналила, пытаясь проникнуть в залитый нечистотами двор, бабки крестились, не высовываясь из своих квартир, а синий с вечера обладатель лилового носа лишь глубокомысленно изрекал свое «однако», поглядывая на учиненный им маленький апокалипсис. Слезы размывали Наташкин макияж, все соседи, которые по идее должны были высунуться из своих квартир, чтобы посмотреть на ее прекрасное платье, взятое напрокат в каком-то захудалом свадебном салоне, позакрывали окна, дабы гнилостный запашок канализации не проникал на кухню, не впитывался в ароматные котлетки. Невеста подвывала на одной ноте, будто безутешная вдова, балансируя на островке печали среди океана безудержного дерьма. Именно в этот момент монтажник дядя Митя, еще не отошедший от вчерашней попойки в честь Дня нефтяников Азербайджана (весь двор слышал, как он радовался, что нашел повод), решил предпринять очередную попытку вытащить машину из западни и, включая заднюю, вдавил педаль газа в пол… Знал ли дядя Митя, что у ЗиЛ-130 испокон веков был задний привод или не знал, уже вряд ли имело какое-то значение. Завалившаяся вперед машина начала бешено, будто пропеллером работать колесами, поливая Наташку всем тем, о чем не принято говорить за столом. Визг, истерика и бурое платье. Подобрав юбки, девчонка со скоростью хорошего курьерского поезда побежала прямо по кучкам продуктов жизнедеятельности к девственно чистой белой машине и с размаху влепила ошарашенному жениху хлесткую пощечину грязной ладошкой. Смотреть на разыгравшуюся драму, пропитываясь кислотными парами, мне больше не хотелось, и я с удвоенным интересом закрутил головой, пытаясь найти хотя бы один клочок сухого асфальта. В принципе можно попробовать пройти под самым домом… Я запрыгал по скамейке, балансируя на качающихся туда-сюда досках, и спрыгнул вниз, едва ли не угодив в вонючую лужицу. Стараясь не прижиматься спиной к стене, прокрался до угла и только тогда вздохнул с облегчением. Наташкины крики и канализация осталась позади, и я со спокойной душой кинулся в сторону барбершопа. Влетел в распахнутые двери в последнюю минуту и врезался грудью в могучую грудь Алекса… — Света нет, — мрачно буркнул он, надвигаясь. Я невольно попятился, едва не навернувшись со ступенек. — Че? — Света, говорю, нет, — фыркнул он, выуживая вейп из кармана. — Идем к тебе, у меня с собой все есть, и ты последний, и… — А, так это электрики всему району что-то рубанули… — я задумчиво почесал репу и расплылся в идиотской улыбочке. — Ты уверен, что стоит идти ко мне? Там мамка, и атмосфера не располагает к работе… Заткнулся, будто кто-то мне рот залепил ладонью, потому что губы и зубы Алекса обхватили мундштук, пальцы, унизанные перстнями и разрисованные татуировками, нажали на кнопку. Он блаженно зажмурился, вдыхая сумрачный пар, а потом наклонил голову ниже и распахнул глазищи свои безумные. Знаю же, что так и планировал, что специально всё, что… — Блять, Сань, не смотри так на меня, я же не железный… — жалобно простонал я, не сопротивляясь, когда эти сильные пальцы, пропахшие сладким паром и настоящим сигаретным табаком, подцепили меня за покрытый короткой бородой подбородок и подтянули ближе, ближе, ближе. Мне было откровенно насрать, что на нас смотрят, потому что вряд ли кто-то посмеет сделать замечание этому сгустку тестостерона, волей судьбы оказавшемуся геем. Самым настоящим каноничным геем, который женских прелестей в живую-то и не видел никогда, с пятнадцати лет трахая исключительно особей мужского пола, а с тридцати — исключительно меня. В губы ткнулись губы, пар ворвался в мои легкие, и я закашлялся, пытаясь отстраниться, но жесткая рука уже легла на затылок, не позволяя отодвинуться. Я укусил его, но не потому что мне не нравилось то, что он делает, нет. Вовсе нет. Я тащился и тек от этой его грубости, и любил когда жестко и больно, а еще когда немного стыдно и страшно, но… Но блять, мамка снова учует сладковатый запах вейпа, подумает, что мы какую-то дрянь курили, и огреет тряпкой по лицу, а оно мне надо? — Идем, — Алекс наконец-то отстранился и, обняв за плечи, потащил прочь, во дворы. — Да, только там… кхм, не пройти, — все еще с трудом дыша, сообщил я. — Там авария какая-то. Дерьмище, вонища. — На руках тебя как невесту пронесу, — ухмыльнулся он, затягиваясь дымом. Я только фыркнул на это. Ага, конечно, пронесет. Своими дорогущими «мартинсами» прямо в лужу наступит, да. Хотя, вообще-то он может. К деньгам и дорогим шмоткам Алекс относился философски. Говорил, мол, деньги — это бумажки, я тебе их сколько угодно заработаю, а что действительно важно — так это эмоции. Ну, интересно посмотреть на его эмоции, когда он увидит масштаб трагедии. Но Санька на булькающую жижу под ногами посмотрел без особого интереса. Хватка на моем плече ослабла, он скосил на меня задумчивые глазищи, будто и впрямь раздумывал, а не взять ли мои семьдесят килограмм на руки. — Даже не пытайся! — отрезал я, отстраняясь. — Можно вон под домом пройти. — Как скажешь, — почти ласково протянул Алекс, пряча вейп в карман. С матом и истерическим смехом, вызванным то ли стрессовостью ситуации, то ли ударившим в виски возбуждением, то ли гнилостными парами, мы таки добрались до подъезда и почти на перегонки рванули вверх. Мамка округлила и без того круглые глаза, заметив меня в коридоре, но едва ли следом шагнул Санек, расплылась в довольной улыбочке. — О, Шурик, а я как раз почти шарлотку закончила. Но в этот раз вы точно сожрете ее, потому что это веганская шарлотка! Оцени старания! И чтоб не было как в прошлый раз, поешьте до того как… — Ма-а, — мученически простонал я, закатывая глаза. Да, о прошлом разе вспоминать не хотелось. Мать до сих пор меня подкалывает, мол, какой я громкий мальчик. — Скотч на полочке возьми, а то мне соседи все уши прожужжали, что мой драгоценный Стас-пидорас порнуху смотрит без наушников. Я прижал ладони к пылающим щекам и едва не сдох со стыда, мечтая лечь на пол, замотаться в ковер, и чтоб меня на помойку выкинули уже поскорее, потому что ну… блять. А Санька ничего так, молчит, улыбается, расшнуровывая скинхедовские свои ботинки. — Тогда шарлотку лучше сразу попробовать, потом будет не до этого, — совершенно серьезно произнес он, скрываясь в ванной. — Согласна! — радостно воскликнула мать, поправляя очки. — А сладкое — на десерт! Так, я не понял, это моя задница, значит, сладкое?.. Господи, да что они несут-то? Взрослые люди же! Я едва не стукнул Сашку по башке, когда он вышел из ванной, отряхивая капли с рук. Чувак, ну есть же полотенце, опять ты за свое?.. Он шкодливо улыбнулся и потряс руками перед моим лицом, и я невольно рассмеялся, отмахиваясь. Черт, ну люблю я этого придурошного, что теперь делать? Вымыв руки, я зашел на кухню, где мамка уже варила кофе в маленькой турке для Алекса, а для родного сыночка, конечно же, растворимую бурду в чашке колошматила. Потрясающий аромат шарлотки будоражил кровь, и, боже, как хорошо, что мы все-таки не открывали окна, потому что только вспомню о том омерзительном запахе канализации и… — Чего ты бледного поймал? — мать надавила мне на плечо, почти насильно усаживая к Саньке на колени. Я особо не сопротивлялся, наслаждаясь ощущением твердого члена, удобно ложащегося прямо между моих ягодиц. Хах, какая сладкая пытка не начать ерзать. — Там авария во дворе, — хриплым от возбуждения голосом протянул я, наблюдая, как мать достает пирог из духовки. — Опять этот пьянчуга со второго этажа люк пропил, а еще Наташка замуж выходит и… Подрумянившийся пирог приземлился в центр небольшого стола, и я наклонился к нему, вдыхая аромат выпечки и яблок. Моя задница проехалась по члену Саньки, оплетающие меня поперек живота руки напряглись, и я с садистским удовольствием наклонился еще ниже, почти касаясь носом шарлотки, а потом медленно выпрямился, завозился, будто пытаясь удобнее устроиться. Мать сделала вид, что не заметила, хотя скрыть удовлетворенную улыбочку ей не удалось. — Да и снова баба Валя забыла дверь закрыть в подвал, и там опять бомжи трубы порезали, наверное. Эта старая карга… Мамка больно шлепнула меня ладонью по губам и пригрозила пальцем: — Баба Валя — высокодуховный и уважаемый пенсионер, почти что ветеран без двух лет, бессменный работник собеса… — Ой, да ладно, ма, заливать, сама же говорила, что этот высокодуховный человек под дверь Петровым насрал, когда они собаку завели, и та нагадила в ее ранимую женскую душу! — Это другое! — фыркнула мама, разрезая пирог на кусочки. Уж что-что, а готовить она умела. Всяким ништячкам научилась в своих многочисленных путешествиях, кое-что прочла в старых книжках, поэкспериментировала, и вуаля! Вот тебе и пироги, и супы, и алкоголь из дерьма и палок. Мы уминали шарлотку, хотя лично для меня делать это было крайне проблематично. Член Санька то и дело терся о пульсирующую и все еще растянутую с прошлого секс-марафона дырку, мой собственный член терся о штаны, пачкая смазкой трусы, а еще и эти разговоры ни о чем, смехуёчки и бесконечная сисько-пердильная комедия, от которой было смешно всем, но не мне. Я горел со стыда, не чувствуя вкуса еды. — Ладно, кхм, мы пойдем, — улыбнулся Алекс, отбирая у меня опустевшую тарелку. — Книжки почитаем. — Обложку надеть не забудь, — посоветовала мамка, складывая посуду в раковину. Я поднялся на дрожащие от смущения и предвкушения ноги и поплелся в свою спальню, увлекаемый Сашкой. Может, в этот раз попробовать вести себя тише? Закусить зубами подушку, или правда скотчем рот залепить? Едва дверь за нами закрылась, и я уже хотел попросить Алекса трахать меня не так яростно, чтобы я мог хотя бы немного контролировать себя, сильные руки уже прижали меня к двери, и я ударился лопатками и затылком, поморщился, выдохнул, но вдохнуть обратно не смог, заткнутый грубым поцелуем. Мои волосы оказались зажаты в кулаке, и я с блаженным вздохом откинул голову, подставляя шею под укусы-поцелуи, желая прогнуться еще сильнее, отдаться ему каждой клеточкой своего тела, каждым кусочком своей души. Санька тихо зарычал, как всегда, когда я показывал ему свою покорность, и почти швырнул на кровать. Изголовье ударилось в стену, разделяющую спальню и кухню, и я уже представил, как оно будет биться и… Боже, кошмар! Мы целовались и раздевались, прижимаясь телами, потираясь о бедра, поддаваясь охватившему нас безумию, дикой похоти, выжигающей разум. Кровать второй раз стукнулась о стенку, когда Алекс схватил меня за колени, разводя ноги в стороны до боли, до натянутой раскрытости… Я выудил смазку и презики из ящичка прикроватной тумбочки и кинул в него, желая просто деть куда-то бурлящую под кожей энергию. Хоть куда-нибудь… Растяжка не требовалась, но он все равно, не разрывая зрительного контакта, скользнул в меня смазанными пальцами, и я невольно напрягся, вспоминая, как однажды в порыве страсти он поцарапал меня своими перстнями и… ничего. Разум затопила благодарность за столь трогательную заботу. Он снял кольца, он не забыл, он… — Больно что ли? — нахмурился Санька, уловив мой сдавленный стон. Я отчаянно замотал головой и зажмурился, спрятав слезы. Длинные пальцы Алекса согнулись, массируя простату, а мне уже не терпелось, чтобы он вставил в меня кое-что покрупнее… — Посмотри на меня! Щеки коснулась горячая ладонь, и я с трудом разлепил мокрые ресницы, всхлипнул, как какой-то слюнтяй, и уставился на него помутневшим взглядом. — Ты такой красивый, — с мягкой кошачьей улыбкой прошептал Сашка, наклоняясь еще ниже. Мазнул невесомым поцелуем по моим губам, и я еще шире раскинул колени, а потом и вовсе скрестил лодыжки на его пояснице, желая прижать к себе, стать единым целым… — Давай, пожалуйста! — попросил я, сжимая колечко мышц вокруг его пальцев. — Хочу тебя… Он глухо зарычал, медленно и нехотя убирая руку. Приставил обтянутый латексом член к расслабленной дырочке и толкнулся вперед, до боли, до опасного натяжения. Я невольно поморщился, задышал поверхностно, пережидая первые не самые приятные моменты. Это всегда немного неприятно, но только поначалу, да и только в физическом плане. Морально — это прекрасно! Полнейшее единение, и пусть грубо, пусть на грани, но как же чертовски хорошо! Еще один толчок вперед, и я зажал рот рукой, пытаясь сдержать стон. Черт, контроль летит в пизду! Ни с кем такого не было, чтобы я не мог заткнуться во время секса. Быть может, это только с парнями так — Алекс-то в этом плане у меня первый. «И единственный» мелькнула в голове тупая эгоистичная мысль-мечта. Еще одно выжигающее движение назад-вперед-назад, и я снова закусил губу до крови, чтобы просто не заорать в голос от боли и удовольствия, от трения зажатого между нашими животами члена, от понимания, что я, черт возьми, влюблен в этого проклятого байкерско-бунтарского барбера! Санька силой отвел мою руку от рта, коротко пояснив: — Хочу слышать! Он двигался так быстро, проникал так глубоко, что я то и дело вскрикивал, мычал, пытаясь заткнуть рвущиеся из горла маты, но Сашка будто специально выбирал такой угол, чтобы проезжаться членом по простате… Да-а, он знал мое тело лучше, чем я. Я балансировал на грани оргазма, и это чертово невероятно сильное ощущение давления, приправленное контролем со стороны сильного мужчины, удерживающего мои руки, решающего за меня все — от того, как громко я буду кричать, и до того, как много я буду чувствовать, заставляли все тело дрожать и биться, а мысли просто выскальзывали, скатывались по наклонной плоскости в пропасть. Порой это было слишком, порой я вообще забывал, где нахожусь и что делаю, и тогда Сашка наклонялся ближе, царапал аккуратной светлой бородой мои щеки и целовал, целовал куда попадет, возвращая ощущение реальности, так необходимое, чтобы держать в руках хотя бы крупицы рассыпающегося сознания… Я только слушал «тук, тук, тук» и чей-то крик, а потом вдруг до меня дошло — что это бьется спинка кровати, и я же сам и кричу. — Подожди, подожди… — прошептал я, пытаясь отползти, притормозить разошедшегося мужчину, но он лишь глухо зарычал, а потом хрипло рассмеялся и… почти лег на меня, продолжая бешеные фрикции. Это было всё. На этот раз. На первый за сегодня секс. Я заорал, выгибаясь на кровати, прижимая его еще ближе, еще сильнее раскрываясь перед ним. Я снова кончил без рук от ощущения, как меня трахают в задницу. Еще пару глубоких толчков, и Алекс глухо застонал, кончая… Мы какое-то время просто лежали, поглаживая друг друга руками по плечам и спинам, пытались восстановить сбившееся дыхание и, наверное, оба думали о том, как много слышала мать за стенкой. Уж я точно думал об этом, потому что, кхм, скорее всего, слышала она достаточно. То есть всё. И мои крики, и стоны, и влажные шлепки, и этот чертов стук изголовья кровати. Боже, как же стыдно… Мы заснули через пару часов вымотанные, совершенно довольные жизнью. Моя задница саднила, поясница ныла, а в последний раз я кончал уже почти на сухую. Ближе к ночи я выполз из кровати, потому что организм настойчиво требовал отлить. Натянув домашние штаны, я проскользнул в коридор, прикрыв за собой дверь. Лишь бы мать не встретить по дороге! Как я ей в глаза смотреть буду?.. Повезло — не встретил. Еще бы водички на кухне взять, да вот только вижу же, что свет горит. Значит, с водичкой не судьба. Я уже развернулся, чтобы отправиться к своей комнате и попытаться уснуть, свернувшись калачиком под боком Сашки, но дверь на кухню вдруг распахнулась, и появилась мать с бутылкой воды. — О, а я к вам! — прошептала она, протягивая мне воду. Я покраснел, закусывая и так искусанные губы, взял бутылку и, чтобы как-то скрыть смущение, открутил крышку и сделал глоток, обдумывая что и как сказать… — Ма, извини, — первое, что пришло в голову. Мать удивленно вскинула бровь, а потом мягко улыбнулась. — Да ладно тебе! Ну, Стас, взрослый парень, хватит сиськи мять! — фыркнула она. — Ты же помнишь, чему я тебя учила? Никогда не сдавайся — позорься до конца! — Ма-а… — пробормотал я, мечтая провалиться под землю, а еще лучше — стереть мамке память, чтобы потом снова совершить эти дурацкие смущающие вещи, потому что ну вот не мог я иначе! — Так! — строго начала она, поправляя очки. — Все хорошо. Я за тебя очень рада, Сашка прекрасный мужчина. И не спорь! Я же знаю, сыночек, если с человеком тебе не хочется грабить банки, угонять машины, прикуривать косяк у ментов или хотя бы пить кофе на заправке где-то на трассе ранним утром, то это не твой человек. А Алекс, кажется… кажется, твой. — Да, — я прижался плечом к стене, потому что ноги не держали. — Но не знаю, как он ко мне относится. Может быть, это я — не его человек. Мать снова нахмурилась, покачала головой. — Шутишь? Он смотрит на тебя таким изголодавшимся взглядом, что кажется, будто вот-вот сожрет с потрохами. Так что давай, иди к своему бобру, мой маленький голубой мальчик, а я тоже спать пойду, а то от ваших концертов уснуть не получалось!