Никого у Зеницу больше нет.
Он пошарил руками по тёплой земле, впился руками в свежую, мокрую траву. Вдохнув полной грудью, блондин поднялся и запахи полевых цветов смешались в потрясающий, заставляющий забыть о существовании всё вокруг, аромат. Как бы он хотел провалиться туда, провалиться в глубь этой сказки. Однако, он должен встать, должен. — Нужно найти нормальный ночлег. Сам для себя сказал парень, хоть Зеницу вполне мог спать и здесь. По улицам шло тело. Оно шаталось, словно не живое. Ноги подкашивались, руки силились в бессмысленных попытках схватиться за кирпичи стен. Тошнота подступала к горлу. Правую ногу, левую, правую, левую… Много уже времени прошло, но я никогда не привыкну. Коленки становятся ватными, подгибаются, не за что уже держаться да и пальцы налились оловом. Вот, опуская грязную сношеную подошву старого когда-то белого кроссовка в лужицу на асфальте, тушка блондина не успевая поймать равновесие, падает вниз. Грязная, горькая вода попадает на язык. Там она в перемешку с кровью создаёт отвратительное послевкусие. Словно бы в рот засунули куски сырой земли, заставляя глотать, как лекарство, отвратительное до такой степени, что сводит скулы. Только ещё очень больно и обидно. Обидно осознать, что на земле лежит слепой сирота, голодный и грязный. Лежит весь измазанный в крови, не в силах встать и никто так и не подходит. Алая жидкость продолжает течь изо рта, из носа, окрашивая всё вокруг. Ёрзая руками по земле, глотая солёные горячие слёзы, которые льются потоком из незрячих глаз, он вдруг начинает смеяться. Как-то не по-человечески, как то очень странно и мрачно. Будто какой-то злодей из старых боевиков, очень смешной со стороны. Но смеётся блондин совсем не забавно, наоборот, очень страшно, не правильно. Так не должны смеяться люди чья жизнь только началась. Людям плевать. Совершенно плевать. Совершенно. Они торопятся к своим обязанностям и близким, шарахаясь от странного мальчика, обходя за километр. Интересно, что сделал бы Кайгаку? Он бы и дальше ненавидел его. До коликов в животе. До рвотных позывов. До вечных споров и драк. И Зеницу отвечал. Отвечал на удары. Отвечал на колкости. Отвечал на ненависть. И что же теперь? От ненависти до любви один лишь шаг? Стоило брюнету исчезнуть, оставить этот мир на всегда. И Агацума всё понял. Понял, что правда, а что ложь. Понял что ненавидел, что любил. Понял, насколько часто он заглядывал в потухшие зелёные глаза, словно заколдованный. Смотрел на кончики чёрных волос, чернее чем сама ночь. Он понял что любил. Страстно, сильно и не безответно. Кайгаку бывало грубо, неумело, не уместно, но всё же флиртовал. А Зеницу не понимал, ни намёков, ни заигрываний, ничего. Воспринимал всё в штыки, считал, что его оскорбляют. Жаловался дедушке и зеленоглазого ругали. Но он продолжал свои попытки.***
Конечно, слепой мальчик не знал и знать не мог как из толпы на него смотрел внимательно и беспокойно парнишка с гитарой.