beat within your heart

На часах глубокая ночь, и они в самом сердце Европы, в сотнях и тысячах миль от дома в бескрайней неизвестности. Эдди невидящим взглядом смотрит в окно, наблюдая за мерцающими звёздами сквозь запотевшее стекло. Приглушённый, еле заметный ропот поезда убаюкивает уставших пассажиров, провожая их в страну грез, Бретт уже давно не прислушивается к этой колыбельной, а вот Эдди — наоборот. На самом деле у Эдди сейчас просто нет сил признаться себе, что единственная причина, по которой он не спит — это то, что он уже почти целый час наблюдает за Бреттом. Ему всё ещё чуть-чуть непривычно видеть Бретта с расслабленными руками, в полном покое, так странно развалившимся на кресле. В таком состоянии он изучает лишь толику той энергии, что обычно исходит из него во время бодрствования, когда всё вокруг него кружится в взбудораженном, безудержном танце, и обычно Эдди нравится такой Бретт: громкий и беззаботный, чрезвычайно смелый и готовый взять на себя весь мир. Но есть что-то в том, как легко Бретт засыпает рядом с ним, что-то, что трогает до глубины души, едва касаясь поверхности, что-то, к чему Эдди ещё не готов, не сейчас, пока ещё нет. Когда-нибудь он разберётся с этими запутанными чувствами в его груди и тем, как они рвутся наружу из грудной клетки при виде парня, что сейчас рядом с ним, но, учитывая сколько всего на них сейчас навалилось, Эдди думает, что до этого ещё далеко. Ещё один тур означает месяцы и месяцы, проведённые наедине с Бреттом, означает более дешёвые, но оттого и более живописные маршруты для них двоих, а не дорогие прямые рейсы, которыми путешествует их команда. Это и в самом деле странный выбор, но Эдди с этим не спорил — Бретт принял решение, да Эдди и сам не имеет ничего против. Совсем наоборот, вообще-то. Господи, спаси его, но Бретт Янг — его слабость. И так было всегда. Поезд толкает влево, и неожиданно Эдди теперь сидит плечом к плечу с Бреттом, тесно прижимаясь. Сам того не понимая, Эдди замирает, задержав дыхание, но уже через секунду расслабляется. Бретт всё ещё спит, это хорошо; может, так у него хоть шея поменьше устанет. Эдди выпрямляется в кресле, подстраивась под положение своего друга так, чтобы его голова устроилась на плече Эдди. И тут — поезд снова встряхивает, и в этот раз Бретт просыпается. Эти заспанные глаза не должны казаться Эдди такими милыми, но это же Бретт. В нём, разумеется, мило всё. — Прости, — бормочет Бретт, его голос приглушенный и мягкий ото сна, отчего у Эдди теплеет в районе солнечного сплетения. И прежде, чем Бретт успевает полностью отодвинуться, Эдди дёргает его за рукав, призывая вернуться обратно к нему. — Ничего страшного. Ты устал, — Эдди молится, чтобы Бретт не заметил, как его голос стал более хриплым и глубоким из-за их близости. — Можешь облокотиться на меня. — Спасибо, Эдди. — Бретт замолкает на секунду, а затем неожиданно меняет своё положение таким образом, чтобы лучше подстроиться под Эдди в их общем пространстве. — Ты тоже облокотись на меня. Спи. — и прежде чем Эдди успевает ответить на это, Бретт кладет голову ему на плечо, пальцами вцепившись в руку Эдди словно тиски, из которых не выбраться, удерживая того в нужном ему положении, и господи. Место прикосновения горит, несмотря на то, что у Бретта холодная кожа. У Эдди в горле ком, и ему требуется пару секунд, чтобы собраться с мыслями и ответить. — Ладно. Я- ладно, — бормочет он, думая о том, что Бретт, вероятно, уже заснул и не слышит его, но тут его руку слегка пожимают в знак одобрения. Он закрывает глаза, щекой прижимаясь к мягкой толстовке Бретта, игнорируя своё желание почувствовать тёплую кожу, а не ткань. Не сейчас, пока ещё нет. — Спокойной ночи, Бретт. И когда Эдди засыпает, ему снится Бретт.