Прекрасное, почему ты так далеко?

***

— Да не знаю я! — Вырывается от негодования у Евы.       Ей совершенно непонятно, как у Ренаты хватает терпения ей что-то объяснять. Ведь она уже четыре раза ей сказала перевод этого слова, а Хлопотина все равно не может его запомнить. Эти английские слова так похожи. Как перестать путать to envelop и an envelope? Они же пишутся практически одинаково, и пусть значения даже не близки друг к другу. — Я тебе уже говорила сегодня это несколько раз, — строго говорит преподавательница, отчего студентке становится стыдно. — Я не помню. — Помнишь.       Хлопотина мотает головой, но вслух ничего не говорит. Она на самом деле пытается вспомнить перевод, но у нее ничего не выходит. В паре сантиметров от нее сидит самая красивая девушка, которую она только знала. Если развернуться, можно дотронуться своей коленкой до ее. И сейчас, все что есть в голове Евы, это дурацкое желание прикоснуться к англичанке. О каком переводе может идти речь? — Вы же можете просто сказать мне ответ, — произносит Хлопотина и неспешно разворачивается до тех пор, пока не почувствует своей ногой ее. Однако еще секунда и Дунаева меняет позу: закидывает ногу на ногу, и Ева подавляет разочарованный вздох. Почему это длилось так коротко? Почему Рената убрала свою ногу? Избегает тактильного контакта с ней? — Могу, но не буду, — кажется, она даже улыбнулась, произнося эти слова. Словно дразнит маленького ребенка, который так легко на это ведется.       Ева обиженно надувает губы, и они вытягиваются вперед в трубочку. Студентка кладёт руки на парту, а затем ложится на них, смотря на Дунаеву. И делается она от этого такой невинной и простодушной, что Рената не выдерживает и дотрагивается до Хлопотиной. Она аккуратно заправляет ее выбившиеся пряди волос за ухо. Ева от удовольствия прикрывает глаза и улыбается настолько широко, что даже неприлично. — Почему? — Зачем-то шепчет студентка. Странно, ведь ничего запретного она не говорит, а даже если бы говорила, то никто не услышит. В аудитории они сидят вдвоем.       Преподавательница молчит, она, кажется, не поняла, к чему именно задается этот вопрос. Ее лицо едва заметно хмурится, но затем приходит вновь в расслабленное состояние. Рената убирает свою руку с волос девушки и откидывается на спинку стула. Это расстраивает студентку, и ее тело вновь принимает соответствующее для студента положение. — Какой в этом смысл? Ты ничего не запомнишь, — грозный тон голоса сменяется на какой-то шелковистый. Дунаева смотрит на девушку с несвойственной ей нежностью. И Хлопотина на секунду думает, что той не все равно на нее, но это только на секунду. — Я и так ничего не запомню, я тупая. — Прекрати так говорить, — практически цокает старшая. — А то что? Накажете?       Студентка нахально ухмыляется, а Рената Сергеевна в любимом жесте скрещивает руки у груди. Кажется, кто-то нарывается. То, что студентка бросает преподавательнице вызов, не подлежит даже самому обоснованному сомнению. Другой вопрос, поведется ли англичанка на эти детские провокации? — Может быть.       Ева чувствует подступающее возбуждение, а может, она просто хочет есть. Из-за смерти любимой бабушки набрала четыре килограмма, для нее это так много, что девушка немедленно начала голодать. — Ева, мы не можем здесь сидеть до утра, бери словарь и ищи перевод, — преподавательница больше не шутит. Выражение лица сосредоточенное, голос холодный. Студентка понимает, что с фамильярностью пока стоит притормозить. Иначе кому-то влетит.       Девушка действительно берет в руки словарь, открывает на нужной странице и читает перевод. Ей хочется захлопнуть книгу и выбросить ее в окно. — Je suis fatiguée. — Хлопотина говорит эту фразу по-французски, потому что ей кажется, что так звучит благороднее. Возможно, Рената Сергеевна не воспримет это как нытье и отпустит ее домой. — Il reste un peu.       Еще минут пятнадцать они добивали этот текст. Ева добросовестно переводила слова и не жаловалась каждые пять минут, как ей хочется залезть в окно, поэтому, когда они наконец закончили, Дунаева ее даже похвалила. — И это был всего лишь один долг, у меня их еще семь, до каникул осталось полторы недели. Вы меня не допустите к сессии! — Приходи завтра после пар, — только и отвечает старшая. — И послезавтра?       Рената кивнула в знак согласия. Они все еще сидят рядом друг с другом, но им обеим уже пора уходить. Дунаевой домой, Хлопотиной в общежитие. Но вот же досада, им обеим этого страшно не хочется. Тяготеет одна только мысль, что сейчас придется встать, собрать вещи и попрощаться до завтра. Ева быстро моргает длинными ресницами, пытаясь у себя в голове придумать тему для разговора, чтобы побыть с девушкой еще хотя бы немного. — Вы на меня обижаетесь? — Ева поворачивается на стуле так, что теперь ее коленки упираются в левое бедро Ренаты, и если сейчас та решит прекратить этот тактильный контакт, будет слишком очевидно, что она избегает прикосновения с Хлопотиной. Может, именно по этой причине преподавательница не двигается с места, только слегка поворачивает голову налево. — Нет, — твёрдо отвечает Дунаева. Она даже не спрашивает на что. Просто отвечает в своей сухой манере. Ее руки, сплетенные в замок, лежат на верхней половине ноги. И Ева, вдруг почувствовав прилив смелости, а может, наглости, кладет свою ладонь на руки преподавательницы, но та тут же руки отдергивает. Кажется, кто-то все-таки не ждет прикосновений с Хлопотиной, это студентку расстраивает, потому что ее очень сильно гложет какое-то чувство.       Чувство тактильного голода.       Студентка злится. Ее ужасно раздражает, что Дунаева с ней так холодна. Не может подпустить к себе даже на маленький сантиметр. Постоянно держит дистанцию, прям как… ее преподавательница, черт возьми! Дурацкая субординация! Рената никогда не пойдет на то, чего так жаждет Хлопотина. Да и разве в Хлопотину можно влюбиться? Девушка, у которой психическое расстройство, которая не умеет общаться с людьми, которая ничего не учит и не хочет, берет у всех в долг и редко возвращает. Ева на дне, там нет места англичанке, но понимание этого только выводит студентку на злость. — С вами невозможно… — Младшая шепчет, как будто вовсе и не к Ренате обращается, как будто бубнит для себя. — Невозможно общаться. У вас вечно какая-то надменность… — Зачем-то дополняет она, но ее тут же перебивают. — Я не могу тебе дать то, что ты хочешь. — Да откуда вам знать, чего я хочу? — Громко, может, даже грубо спрашивает Ева, вскакивая со стула, который тоже несколько подскочил, однако быстро вернулся на положенное место. — Я же не слепая, — сурово говорит Рената Сергеевна. Кажется, она тоже начинает злиться.       Ева подходит к окну и начинает задумчиво на него смотреть, какое-то время назад так делала преподавательница, которая, к слову, сейчас медленно подошла со спины к девушке. Хлопотина чувствует ее присутствие и медленно оборачивается. Ей хочется заплакать, наверное, глаза уже блестят, но она стойко держится. — Я влюблена в вас, — признается Ева, пока Рената гладит ее щеку тыльной стороной ладони. Зачем она с ней играет? Зачем? Она разве не понимает, как на такие ее действия будет реагировать студентка? Она разве не понимает, что той от этого только хуже?       Но Дунаева молчит. Быть может, действительно не понимает или только делает вид. Эта гробовая тишина пугает, Хлопотина не выдерживает и подается вперед. В конце концов, она слишком устала. Она не может больше терпеть. Ее губы касаются губ Ренаты в самом легком и быстром поцелуе, который только существует. Это даже нельзя было назвать поцелуем. Ева отстраняется и смотрит на Дунаеву, которая что-то ищет в глазах девушки. — Простите, я не должна была, — вырывается из студентки. Она хватает свои вещи и выбегает из аудитории.       Ева не смотрит, куда ведут ее ноги, она не думает о том, куда держит путь. А между прочим, ноги ведут ее к гардеробной. Ватные руки кое-как натягивают верхнюю одежду. Еву сейчас так трясет, что застегнуть молнию куртки не получается даже со второго раза. Назойливые мысли стучат и стучат в ее голове. Неужели она действительно сделала это? Поцеловала. Поцеловала Ренату Сергеевну, самую грозную дамочку из всех, что она когда-либо знала.       Это конец.       Конец всему. Их общению, нормальному отношению к Хлопотиной, если то, конечно, было. Конец ее образованию, ведь Рената теперь сто процентов ее отчислит. А значит, конец будущему. Все! Пора собирать вещи, идти на рыбный рынок, который находится прямо около общаги, и искать себе работу.       Ева вылетает из здания университета и чувствует колючую метель. Снег, который бьется об ее лицо больнее, чем льдинки, сейчас такой суровый и морозный! Скоро новый год, повсюду украшения, даже в университете красиво и нарядно. Только вот на душе у студентки никакого праздника, там сплошная и беспросветная тьма. Все в этой жизни пошло наперекосяк с того момента, как Хлопотина поступила в университет. Теперь рядом с ней нет бабушки, нет когда-то любимой и родной подруги Васьки, нет спокойствия и родного поселка. Зато есть большие денежные долги, голодные обмороки и Рената… Хотя, наверное, Ренаты больше нет, чем есть. Эти несокрушимые крепости, что она возвела вокруг себя слишком неприступны. Ева бессильна.       Больше всего мучает вопрос, как быть с завтрашним днем? Ведь завтра после пар девушка вновь должна была навестить преподавательницу. Но, судя по всему, их свидание отменяется. Ева не самоубийца, она не придет, да и та вряд ли захочет ее видеть. Пусть не допускает к сессии, пусть отчисляет, Еве уже все равно. Она готова провалиться от стыда глубоко и надолго.       В комнате встревоженную и нервную Хлопотину встречает Надя. Она внимательно смотрит на искусанные в кровь губы и бегающие глаза. Кажется, что-то случилось. — Эй, все нормально?       Надя с Евой очень сблизились за последнее время. И если бы раньше Хлопотина ничего не рассказала бы, то сейчас сомневается. Ей просто так необходимо услышать какую-то поддержку, спросить совета, что она сдается. И плевать, как к этому отнесется Закирова, уже на все плевать. — Я даже не знаю, как это все объяснить, — многозначительно сказала Ева, чем только заинтриговала соседку. Они обе сели на свои кровати и смотрели друг на друга. Так прошло несколько минут, пока девушка набиралась смелости. — Ты знаешь, я влюблена в одного человека, но это невзаимно. Правда, сегодня я…я случайно поцеловала этого человека и…в общем, я не знаю, как теперь существовать. — А он как отреагировал? — Она.       Закирова удивленно вскинула выразительные брови. Она сначала даже не поняла, к чему Хлопотина произнесла это местоимение. Но после того, как Ева еще раз повторила, все встало на свои места. От этого легче, конечно, не стало. — Ты что…лесбиянка? — Тихо уточняет Надя, не скрывая своего пренебрежительного отношения к данной категории людей.       Ева пожимает плечами. Она не понимает, кто она. Ей не хочется загоняться в какие-то рамки. Может, когда-нибудь ей понравится мужчина? А может и нет. Но дело все в том, что сейчас ей нравится женщина. И не какая-то там, а вполне конкретная — Рената Сергеевна. От этого, конечно, суть никак не меняется, но что поделать. — Но это же несерьёзно. Я вот тоже с подругой целовалась, когда мне было четырнадцать, мы учились, чтобы потом с мальчиками… — Да почему несерьёзно, если я ее люблю?       Надя не находит слов для объяснений. Она не понимает Еву, для нее все это чуждо, но все свои тараканы она оставляет в своей голове и никакие обвинительные речи не выдвигает. Это не ее дело, это не ее головная боль. И если бы так мыслили все гомофобы, то, возможно, жить было бы легче. — Ладно. А она что? — Вдруг спрашивает Надя. Она решает в голове представлять будто речь идёт о парне, а не о девушке. Тогда, ей кажется, легче будет помочь с советом. — Ничего, я не помню, я сбежала. Но, кажется, она смотрела на меня, — девушка неуверенно промямлила, пытаясь вспомнить все, что было в тот момент. Она сразу же спрятала свои глаза в пол, боясь столкнуться с глазами Ренаты. Хотя нет, Еве было страшно даже не это, куда страшнее увидеть в глазах преподавательницы осуждение и злость. — Но она не оттолкнула тебя? — Нет, мне кажется, она не ожидала этого, я и сама не ожидала, — Ева схватилась за переносицу. Теперь становится слишком стыдно за свой поступок. Взрослые ведь так не поступают. Взрослые ведь не совершают необдуманные глупости. А Ева уже совершеннолетняя, подобные глупости ей простить нельзя. — Она не оттолкнула, не наорала, не влепила пощечину. По-моему, она была не против, — Надя закинула ногу на ногу и безразлично пожала плечами. — Она мне сказала, что не даст того, чего я хочу. Еще до поцелуя. — То есть, она обо всем знала? — Получается так, — пришла к выводу девушка. Она почему-то до этого не думала о мотивах в поведении Ренаты Сергеевны.       Закирова задумалась. Представлять неотразимого красавчика вместо загадочной незнакомки, что покорила сердце ее подруги — очевидно плохая идея. Наде кажется, что с женщинами все гораздо сложнее. Они же загадочны, хитры, умны. Их поведение можно неправильно истрактовать, а тебя вообще обведут вокруг пальца, как нечего делать.       Они молчали какое-то время, слушая, как за окном кричат дети, катающиеся со снежной горки. Ева завидует им, потому что у них пора беззаботности. Пора, когда все твои глупости могут быть прощены. — А почему она не может дать тебе то, чего ты хочешь? Ей нравятся мужчины? Не нравишься ты? — Недоуменно поинтересовалась Надя, ей, конечно, неизвестно, что Ева поцеловала свою преподавательницу.       Хлопотина, разумеется, не знает истинных причин такого решения Дунаевой, но ей кажется, что их просто необъятное количество. Конечно же Ева не нравится Ренате, это очевидно. Ведь она некрасивая, глупая, безалаберная и дальше по списку. Возможно, Дунаева замужем или встречается с каким-то парнем. Возможно, она презирает однополые отношения. Возможно, она считает непозволительными отношения между преподавателем и студентом. Но скорее всего, все сразу. — Не знаю, — уже в который раз за сегодняшний день говорит девушка. — Вам нужно поговорить, — выносит вердикт Закирова. Возможно, есть отличия между однополыми и разнополыми отношениями, но разговоры в таких случаях должны быть всегда, вне зависимости от гендера возлюбленного. — Наверное, ты права, но, мне кажется, мы больше не встретимся.       В тот вечер ей в самом деле так казалось. Но, конечно, это были всего лишь ее наивные надежды. Университет, вне всяких сомнений, большое, но не слишком здание, чтобы прятаться друг от друга. В этом Хлопотина убедилась на своей шкуре.       Когда пары закончились, студентка пошла в туалет пережидать перемену. Просто именно сейчас высокий риск встретиться с Ренатой Сергеевной, а этого она всеми силами хочет избежать. Возможно, конечно, нехорошо вот так вот брать и сбегать, потому что из-за Хлопотиной Рената Сергеевна не идет домой, а сидит в своем кабинете и ждет ее. Хотя, в принципе, ожидать появление Евы сегодня весьма глупо. То, что студентка будет теперь избегать встречи с преподавательницей, ясно как божий день. Хотя, наверное, не стоит думать, что, раз это ясно Хлопотиной, то ясно Дунаевой. Последняя бы на ее месте точно так не поступила, ведь она умеет думать головой и отвечать за свои поступки. Да что уж там, она бы и не поцеловала никогда свою студентку.       Время пролетает незаметно, наступает пятая пара, а вместе с ней тишина в коридорах. Ева ждет еще чего-то в туалете, а после выходит. В коридорах никого, не считая двух студентов, стоящих в конце. Студентка уверенным шагом двигается в сторону лестницы. Такое ощущение, как будто ей двенадцать лет, и она впервые прогуливает уроки.       Девушка медленно спускается по лестнице, выходит на втором этаже вместо первого. Кажется, слишком сильно витает в мыслях и даже не замечает, как путает этажи. Хотя, между первым и вторым разница ощутимая, слепой бы заметил.       Хлопотина разворачивается, потому что собирается уходить, но ее резко останавливает чей-то голос. — Хлопотина, стоять!       Ева останавливается и осторожно разворачивается на сто восемьдесят градусов. К ней медленной, но вполне себе уверенной походкой двигается англичанка. На ней приличного размера каблуки, которые сейчас характерным звуком озвучивают каждый ее шаг. Ева не слышит ничего, кроме этого чертового стука. Она смотрит на Ренату, которая все ближе и ближе, а от этого все страшнее и страшнее.       Наконец преподавательница подходит к ней, пронзительно смотрит в глаза и спрашивает: — Сбегаешь?