between everything

      Поначалу в сознании гремит только одна мысль: «Я мёртв» Вокруг настолько темно, настолько тихо, что смерть кажется самым логичным вариантом. Перед глазами всё ещё маячит зелёная вспышка портала, в который он сиганул с разбега. Потом Гордон говорит себе: «Я думаю. Я мыслю. Если есть сознание, то есть и тело. Это не смерть» Тогда что? Он чувствует, что не дышит, не ощущает сердцебиения в груди. Не может и пошевелиться, будто тела его и вправду больше нет. Что за глупость. Он никогда, даже в детстве не верил в сказки про жизнь после смерти. Всегда опирался только на факты. На аксиомы. Только они и придавали ему уверенности в объективном восприятии мира. Где же сейчас все его аксиомы? Он прошёл через ад, на него нападали, ломали ему кости, палили пулями по защитному костюму, чудом промахиваясь мимо артерий, когда заряд его брони был на исходе. Он всё ещё помнил, как брызги чужой крови от выпущенных им самим пуль или ударов монтировкой летели ему в лицо; как внутренности и куски тел инопланетных существ в вязкой слизи пачкали стекла очков. Почему же сейчас, после этого всего он не чувствует даже ссадины? Он вспоминает человека в синем костюме. Нет, глупо до сих пор называть его человеком. Гордон постоянно замечал его краем глаза, всегда там, где не мог бы догнать, всегда наблюдающего. Ждущего. Уже тогда он мог догадаться, что этот — не человек. Какой человек смог бы так спокойно, уверенно и без оружия перемещаться через этот хаос? Гордон не знал, было ли у того нечеловека оружие, но что-то подсказывало — незнакомцу оно не нужно. Сейчас его уже почти не волнует, кто тот на самом деле. По правде говоря, Гордона волновало лишь одно — на что он согласился? Он не может знать. У него не было выбора. Медленно, мучительно медленно в сознание вползает мысль: «Тобой манипулируют» Что ж, он хотя бы сохранил себе жизнь. Сохранил ли? С чего он вообще уверен, что остался жив? Несмотря на все свои убеждения, за последнее время он стал свидетелем (и непосредственным участником) слишком многого, чтобы не сомневаться во всем, что его окружает. А в туманных формулировках того, кто очень тщательно маскировался под обычного мужчину, грех не сомневаться. Где он? Сколько он уже здесь? Гордон не чувствует времени. Он вообще ничего не чувствует. В какой-то момент он, кажется, слышит что-то. Или кого-то. Звук слабый, далекий, но неумолимо приближающийся. Ему вдруг становится страшно. Это хороший знак — значит, инстинкт самосохранения всё ещё есть, адреналин вырабатывается, и, по крайней мере, мозг Гордона точно функционирует. Но в следующую секунду он об этом жалеет. Становится понятно, что за звук это был. Шаги. Сначала в темноте сверкают глаза — неземной, потусторонний цвет. Жуткий. Вокруг вырисовывается неясный силуэт, а потом из черноты выплывает его лицо. Совершенно непримечательное, бледное, с темными тенями под глазами. В непонятно откуда взявшемся свете Гордон может рассмотреть его во всех подробностях. Всё тот же костюм с аккуратно повязанным галстуком, кейс в руке. Он походил на адвоката, на сотрудника офиса, на нотариуса, утомлённого работой. Его выдавали только глаза. Мужчина посмотрел на Гордона. Сощурившись, шагнул ближе. Чужой взгляд стал… удрученным. — Мистер Фримен. Голос — глухой, скрипучий — звучал отовсюду, словно отражался эхом от невидимых стен. Гордон попытался закрыть глаза, но картинка перед ним не менялась. — Я успел заметить, в некоторой степени вы смущены. Сейчас вы не должны быть обременены сознанием, — поджав губы, мужчина смахнул с рукава невидимые пылинки. Жест этот вышел слишком деревянным. Механическим. — Эта досадная оплошность за мной. На данный момент на мне лежит множество обязанностей, и, возможно, такую безобидную мелочь я не счёл достойной своего внимания. Приношу свои извинения, доктор Фримен. Наслаждайтесь небытием. Гордон не успел даже ничего подумать. Человек перед ним взмахнул рукой, и разум Фримена потух в тот же миг, словно спичка. Мужчина поправил галстук, повернулся и, сделав несколько шагов, исчез. Всё снова заволокла тьма.

***

      Время не имело значения. Признаться, уже мало что имело значение, но время в особенности. Была только темнота, вязкая, беспроглядная. Среди этой темноты он вдруг снова ощутил себя, вспомнил, кто он и почему сюда попал. Своего тела Гордон не чувствовал, но к этому он, наверное, привык. Привык висеть в темноте. Можно было представить, что он где-нибудь на дне океана, в месте таком же неизведанном и странном. Вот только в настоящем океане его давно бы сплющило огромным давлением. А ещё там чертовски холодно. Здесь он холода не чувствовал; кажется, тут вообще не было ощутимой температуры. Вскоре ему наскучило размышлять о природе этого места. Смысла в этом не было. Гордон начал перебирать в мыслях воспоминания, которые помогли бы ему прийти к каким-нибудь выводам. Он сам не знал, к каким. Быть может, он просто пытался не свихнуться. Теперь Фримен осознал, какую милосердную услугу оказал ему незнакомец в костюме, лишив сознания. Когда это произошло? Кажется, много дней назад, плюс-минус вечность. О чём он там кряхтел? Вроде бы о том, что Гордон не должен приходить в себя. Опять же, странно, хотя что в этом месте может быть не… Так. Надо сосредоточиться. Значит, можно утверждать, что в сознании Гордон быть точно не должен. Но он снова здесь, мыслит и ощущает себя вполне существующим. Что вытекает из этого? Он — исключение из правил? Нарушает принятые законы непонятного вакуума без времени? Было бы забавно. Он снова теряется. Можно начать считать секунды, минуты, часы, но зачем? Без точки отсчёта никуда не придёшь. Даже если сильно захочется. К переживаниям, которые были у него на данный момент, примешалось ещё одно. Одиночество. Огромной силы. Такое он не переживал ни разу. Да в обычной жизни такого и не могло случиться. Ты не останешься один, как не крути. Даже если уедешь в горы, или в Арктику, или ещё черт знает куда… Вокруг всегда будет что-то, пусть даже не люди, но животные, воздух, твёрдая земля под ногами, привычные законы физики. Будет уверенность в окружающей действительности. Тут, Нигде, нет ничего. Он один. Совсем. В какой-то момент Гордон почти просит. Ему, человеческому существу, необходимо общение. Без этого не выжить, и пусть он не чувствует физиологических потребностей, от социальных не избавиться. Ему нужна компания. Любая. Даже его. Или пусть вернётся и снова вырубит Гордона. Как Фримен сможет ему пригодиться, если слетит с катушек? То-то же. Пусть берёт на себя ответственность за свои действия, работодатель хренов. Спустя очередную маленькую вечность он слышит. Из темноты доносятся глухие шаги. Гордон знает, это идёт Он. Больше некому. По крайней мере, он на это надеется. Лучше встретиться со знакомой неизвестностью, чем с неизвестностью похуже. Шаги звучат будто со всех сторон. Почему они в принципе есть? Где здесь твёрдая поверхность, чтобы ходить? Он опять задаёт бессмысленные вопросы, зная, что ответов на них ему не дадут. — Своими неординарными способностями к хаотичному пробуждению вы отвлекаете меня от весьма важной работы, доктор. Надломленный голос со странными придыханиями просвистел над ухом. Но нет, Он стоял прямо перед Гордоном. Ничего в его облике не изменилось, только во взгляде было лёгкое раздражение. Внезапно Фримену стало почти весело. Больше из злорадности, конечно. «И правильно. Будь добр, отвлекись от своих важных дел и сделай так, чтобы я больше не мучился» Гордон не мог говорить вслух, но думал он пока что ясно. Если этот настолько всемогущ, каким кажется, то пусть уже сделает что-нибудь. Он-то, Фримен, всего лишь человек. — Да, вы правы, Гордон, — мужчина сложил руки за спиной, с трудом выхаркивая из себя слова. — Вы всего лишь человек. И, наблюдая за вами по мере возможностей, я пришёл к выводу, что вы проявляете способности совершенно… Скажем так, слегка превосходящие вашу примитивную природу. Мужчина медленно обошёл Гордона, шаги его набатом звенели в голове. Остановившись, тот приблизился настолько, что Фримен мог рассмотреть все, даже самые маленькие морщинки на его лице. Радужка чужих глаз светилась ярко-зелёным. — Ваши регулярные и, несомненно, успешные попытки возвращения к бодрствованию доставляют нам обоим большой дискомфорт, — мужчина, опустив глаза, поправил манжету рубашки и отстранился. Он повернулся к Гордону спиной и, будто задумавшись, склонил голову набок. — Что ж, я буду вынужден применить нужные меры воздействия на вас и прослежу, чтобы больше такого не повторилось. Он посмотрел на Гордона через плечо и моргнул нарочито медленно, по очереди закрывая и открывая каждый глаз. Выглядело не очень. Этот парень определенно плох в симуляции человеческих жестов. — В следующий раз, когда вы проснетесь, можете быть уверены — ваше время пришло. А пока… — он улыбнулся. Точнее, придал мышцам рта нелепое, гротескное подобие улыбки. — Спите спокойно. На этот раз Гордон действительно спал и больше не просыпался. До тех пор, пока не пришло его время.