you're mad I'm back big mad

С утра Михаил находился в приподнятом настроении: почему-то он был уверен, что сегодня непременно одержит победу. Бильярд Булгаков любил и особенное, правда, несколько болезненное удовольствие испытывал, играя против Маяковского. Михаил знал, что на их с Владимиром "поединки" в «Клубе работников искусств», что находится на Старопименовском переулке, многие ходят, как на спектакль, ведь без колких реплик между игроками никогда не обходилось. Очень возможно, часть публики рассчитывала каждый раз на драку и всякий раз была разочарована — они с Маяковским "бились" исключительно словами... Булгаков смотрел на своё отражение в большом зеркале, поправляя галстук-бабочку иссиня-чёрного цвета. Сегодня победа должна остаться за Михаилом. У Маяковского нет никаких шансов. Он, конечно, тоже явится на "бой" одетым с иголочки, тоже будет острить ("Опять какую-нибудь банальщину про буржуев"), но всё это ему не поможет. Булгаков мысленно торжествовал... ...Случился вечер разочарований: во-первых, в клубе почему-то почти отсутствовала публика ("Где их черти носят, а? Вот скажите на милость, где?!"), во-вторых, Маяковский явился каким-то помятым и хмурым, играл молча и совсем не острил, в-третьих, играл Маяковский отвратительно, портя своей внезапной вялостью всё торжество булгаковской победы. — Владимир Владимирович, не выспались вы, что ли? — процедил сквозь зубы Михаил, метким и плавным ударом посылая шар в лузу. — Представьте себе, Михаил Афанасьевич, — Маяковский опрокинул в себя очередную рюмку коньяка, без особого интереса смотря на бильярдный стол. Раздосадованный Булгаков хотел даже в нетипичной для себя манере сострить по поводу бурной и экзотической личной жизни противника, возможно мешающей здоровому ночному сну ("Брики спать не давали? Особенно этот, который муж. Интересно, Владимир Владимирович, а вы в этой семье второй супруг или вторая супруга? Нет, это всё вздор и вульгарщина..."). Тут в бильярдной появилось новое лицо, а именно, высокий мужчина в светло-сером костюме и со шляпой в руках. Булгаков с неудовольствием узнал во вновь прибывшем Полпреда СССР в Польской Республике Петра Войкова ("А этот товарищ что тут забыл? Нашёлся работник искусств!"). С Войковым Михаил был знаком, что называется "мельком": они знали друг друга в лицо и раскланивались, да пару раз Войков хвалил ему его произведения. Похвала вроде бы была искренней, но Булгакову полпред всё равно не нравился. Во-первых, Войков был, судя по всему, убеждённый большевик, к тому же не обделённый властью, а таких людей Булгаков старался держаться подальше, во-вторых, ходили упорные слухи об участии полпреда в убийстве царской семьи, а это пятно на репутации, в-третьих... а чёрт его знает, в общем, не нравился он Михаилу. Зато Маяковскому, вроде бы, Войков импонировал ("Сошлись большевички!"). — Владимир Владимирович, знакомец ваш пришёл, — шепнул Булгаков стоявшему спиной к двери, а потому не видевшему вошедшего Маяковского. Маяковский обернулся и замер. — Добрый день, товарищи, — Пётр дружелюбно улыбнулся мужчинам, хотя Михаилу и почудилось волнение в его голосе. — Добрый... — кивнул Булгаков, не спеша протягивать руку. Маяковский вдруг резко рванул вперёд, сжимая кий в побелевших пальцах, и, подхватив удивлённого Войкова под руку, покинул вместе с ним бильярдную. Опешивший Булгаков остался стоять перед столом. — Да какого чёрта?! — бросив кий на стол, выругался наконец Михаил и направился следом за странной парочкой. Булгакову стало интересно, что там произошло между мужчинами ("Мировая революция не удаётся, ай-я-яй"), да и делать в клубе больше было нечего. На улице было свежо и сыро — только закончилась гроза. Аромат сиреней перемешивался с ароматом яблонь и кое-где ещё отцветавших вишень. Булгаков стал не спеша прохаживаться по дворику клуба. Наконец до его слуха донеслись голоса из угла дворика: бас Маяковского он узнал сразу, а второй голос — баритон, очевидно, принадлежал Войкову. Булгаков осторожно повернул на голоса и направился к разросшимся кустам, за которыми, видимо, и происходила беседа. Михаила охватило что-то вроде азарта, хотя в другое время он посчитал бы неприличным подслушивать. За кустами, в тени молодой сирени происходило бурное объяснение. Подойдя ближе, Булгаков даже смог разглядеть мужчин. — Володечка, ну чего ты дуешься, право слово, — увещевал Войков, всё также сжимая в руках шляпу. — Я как с делами разобрался — сразу к тебе... — Ты не написал мне, — Маяковский пристально смотрел на Войкова. — Раньше ты телеграммы присылал заранее. А теперь что же? Хотел приезд свой скрыть?! — Хотел бы скрыть — не приехал бы сюда, — резонно заметил Пётр. — А ты мне даже поздороваться с товарищами не дал. Даже с Мишей... Булгаков поморщился от того, что этот малоприятный ему субъект так фамильярно назвал его "Мишей", да ещё и самочинно записал в товарищи. Реакция же Маяковского на увещевания собеседника была совсем уж поразительной: с каким-то полурыком, взмахнув кием, словно мечом-кладенцом, поэт со всей силы ударил им по стволу сирени — в миг его с Войковым обдало водой с листьев несчастного дерева. Досталось и стоящему с другой стороны Булгакову (“Совсем он, что ли, сдурел?!") — Володя?! — Войков отряхивался, вытаскивая из своей пышной шевелюры лепестки сирени. — Что за глупые шутки? Маяковский не ответил ему. Сквозь листву кустов, Булгаков заметил, что побледневший поэт смотрит то на обломки кия, то на свою руку. — Что случилось? — отряхнувшийся Войков подошёл к Маяковскому. — Дай посмотрю. И не дожидаясь разрешения, он взял Владимира за руку, осматривая его ладонь. — Заноза приличная, — Войков поднял глаза на собеседника и, видимо заметив, что тому сейчас станет дурно, быстро произнёс. — Володечка, ты не смотри на неё. Я сейчас всё исправлю! Надев на бледного Маяковского свою шляпу, очевидно, чтобы не таскать её в руках, и забрав останки кия, полпред скрылся в "чаще" садика. Булгаков знал от кого-то про патологический страх Владимира заразиться инфекцией и сейчас посочувствовал поэту. Он даже хотел выйти из укрытия и предложить свои услуги "в спасении", но тут вернулся Войков с графином в руках. — Я в клубе со стола взял, пока никто не видел, — улыбнулся он растерянному Маяковскому. — Приступим к операции. Пётр щедро полил водкой палец поэта. — Щипет? Маяковский, морщась, кивнул. — Это хорошо, — заключил Войков, вытаскивая из своего лилового цвета галстука булавку и также продизенфицировал её. — Подержите графин здоровой рукой, товарищ пиит. Михаил с интересом наблюдал за импровизированной операцией: пальцы Войкова нельзя было назвать изящными, но действовал он весьма ловко. Пара секунд и заноза была удалена. Искренне обрадованный Булгаков облегчённо вздохнул, но произошедшее дальше поразило его: снова полив руку Маяковского водкой и перевязав "раненый" палец своим носовым платком, Войков вдруг прижал ладонь собеседника к своей щеке. Потеревшись о ладонь, словно кот, Пётр коснулся губами запястья. В следующую секунду Маяковский буквально набросился на Войкова, покрывая быстрыми поцелуями его лицо. Видеть двух крупных и респектабельных мужчин за таким неподобающим занятием, да ещё и в кустах, Булгакову было не то что неприятно, но как-то право слово чудно. — Володечка, — раскрасневшийся Войков взял у Маяковского почти опустевший графин. — Ну вот что это было? Зачем вещи портишь? Дереву неприятно опять же, да и мне. Зачем? — Петечка, — тон Маяковского, в противоположность миролюбивому тону Войкова был ироничен. К поэту очевидно возвращалось самообладание. — А зачем... Нет, а какого чёрта?! Какого чёрта ты приезжаешь в тайне от меня? Шляешься там со своими... дипломатами! Я всё знаю! Теперь ещё эту... "контру" "Мишей" называешь! Булгаков даже рот открыл от такого оскорбления. — Михаил Афанасьевич — не "контра", — серьёзно заметил Войков. — Да, к сожалению, он не разделяет наши взгляды во многом, но он не враг — по его книгам видно. И потом (Войков надменно вскинул брови) чего же вы, товарищ поэт, тогда с "контрой" в бильярд играете, а? — Разведку провожу среди подозрительных элементов, товарищ полпред, — усмехнулся Маяковский. — Володечка, ну, пошутили и будет, — сделав глоток из графина, Войков крякнул от удовольствия. — Я тебе не сообщил о своём приезде, потому что был вызван в Москву внезапно и, честно говоря, очень волновался, не всыпет ли мне уважаемый Нарком за грехи мои тяжкие... — А есть грехи? — Маяковский закурил, выпуская струйку дыма из полуоткрытых губ. — Был бы человек, — усмехнулся Пётр. — Видишь ли, у нас подписание одного договора с панами застопорилось... Но, в общем, в итоге причина моего путешествия сюда была приятнее — я получил вполне дружелюбные инструкции и снова наслаждаюсь жизнью. И ни с кем не шляюсь — не верь сплетням... — Да, я, конечно, сам не святой, Пётр Лазаревич, — потушив папиросу и взяв у Войкова графин, Маяковский залпом выпил оставшуюся там водку, после чего, поставив посудину на землю, обнял полпреда. — Но я очень испугался, когда узнал о твоём приезде таком — "инкогнитом". Я решил, что ты охладел, а это пострашнее занозы... Умилённый Войков поцеловал Маяковского в губы, приподнял всё ещё надетую на него свою шляпу. Булгаков решил удалиться. — Володечка, а ты помнишь, как я впервые тебя "оперировал"? — долетело до уходящего Михаила "воркование" полпреда. — Мы только познакомились тогда. И ты вот также занозу посадил... Любишь ты руки совать, куда не надо. Ты был такой бледный и испуганный... Как невинный мальчик. И мне так захотелось тебе помочь... — И лишить невинности, — хмыкнул в ответ Маяковский. — Чёрт знает что, а не вечер, — констатировал раздосадованный Булгаков. The End.