freestate

Тихо. И почему-то темно. И холодно. Поджал к себе колени, спрятал в них свое лицо. И всхлипывает — а у него когда-нибудь был выбор? Слышит, как кто-то ступает по его комнате. Негромко, все так же тихо — только Дэйв это все-таки слышит. Но не видит. Глаза ведь закрыты. Или нет. Может, он вообще спит. Может, он выбыл из реальности на пару мгновений. Может быть, он скоро вернется с длинного путешествия. Нужен отдых. Пистолет заряжен. Он отброшен в сторону — венистая рука до него не дотягивается. Кости хрустят. Если бы он смог спустить курок, тогда бы он встретился со своим иным «я». Если бы он смог спустить курок, то тогда бы. А что тогда бы? Не задавайте Дэйву лишних вопросов. Так вот. Кто-то же идет. Кто-то же неблаговоспитанно расхаживает, снует туда-сюда по его комнате. Этот кто-то ничего не говорит. Странное дело — молчит. «Кем бы ты ни был, ты обречен. Ты тоже проклят. Как и все мы». А он включит свет? А он разбудит Дэйва? Пора же ведь вставать. Или поздно вставать? Или солнце уже давно встало? Можно, он откроет ему глаза? Или, может, он все равно продолжит молчать? А Дэйв любит поговорить. Дэйв любит поболтать. А как можно говорить-болтать с тем, кто молчит? Это невежливо. Или, может, это даже хорошо. Дэйву нравятся собеседники, готовые его выслушать — не все же так плохо. А сам он, правда, никого не слушает. И не слушал. Он не может молчать так долго. Не умеет. «Эй, а ты меня видишь? Я тут, прямо тут. Приблизишься — тебе конец». Может, ему все же стоит подать голос. А как? Дыхательные пути перекрыты. Полной грудью вздохнуть невмоготу. Шаги смолкли. Кто-то остановился. Скрипнул стул под чужим весом. Дэйв не видит, но слышит — все еще в тумане. Кто-то громко кашлянул. Дэйву холодно. Этот кто-то запротестует, если Дэйв попросит прикрыть окно? «Эй, кто ты там, кем ты бы ни был, мне холодно. Я обречен». Кто-то снова кашляет. Руки сжимаются в кулаки. Кто-то вздыхает, выдыхает клубы пара — настолько холодно, что. Настолько холодно, что Дэйв соображает туго. Пальцы тянутся к пистолету — он его не чувствует. «Ну закричи, ну заори, ну заплачь, — только скажи что-нибудь». Костяшки белеют. Сердце в тревоге. Скрип стула. Второй. Третий. Он смолкает вновь. «Ты знаешь, ты странный. И я тоже. Мы похожи». Мы похожи в своем одиночестве. Мы похожи в своем безумии. Кто это говорит? Глаза же открыть надо. Надо прорваться сквозь гущу теней. Кто-то гладит его по волосам. О, это приятное ощущение. А можно, чтобы он тотчас не избавился от блаженного ощущения? Может ли вселенная извернуться так, чтобы все остались довольны? Не задавайте ей лишних вопросов. Она не потерпит блажи. Надо открыть глаза. Пора возвращаться. Нужно сойти с мертвой точки. Нужно выйти из клетки. Направиться прямиком на сцену — его все увидят, услышат. Он тоже. Увидит и услышит. Нужно отпустить себя. Нужно отпустить его. «А ты знаешь, слезы отвратительны на вкус. Горькие. И противные». Кто-то касается его щеки. Он чувствует. Он видит. «С тобой я ощущаю себя живым. Хотя бы на вечность». — Дэвид. У кого-то невероятно зеленые глаза — Дэйв любит этот цвет. Цвет жизни. От кого-то пахнет виски. И пивом. И водкой. И всем сразу — сразу не разберешь. — Дэвид… Его ждет свобода. Там, по сторону его изломанного рассудка. Он откроет свой разум. Он очистится. «Я хочу подняться на сцену». А дальше все плывет: жар, холод, жар, холод. Они между собой чередуются. Он слышит эхо по комнате. Все живое замирает. Стон. Он принадлежал не ему. Точно не ему. Голос был высок. Клетка. Клетка. Он вышел из нее. Зеленые глаза. Их предательский блеск. Предательское собственное желание зарыдать. «Я не мог. Я долго ждал. Я жду». Светлые кудри. Они сожженные — но он все равно их касается. ...и ладонь движется вверх-вниз по собственной плоти. Эта ночь великодушно исполнила последнюю волю ее смертного подопечного. А потом — холод. Холодная постель. Черный свет. «Так а я ведь снова тебя увижу?» Может быть.