***
Люди любят придумывать страшные истории. Как будто в их жизни и так не хватает ужасов. Сколько историй написано про восставших из могил мертвецов, про призраков, жаждущих мести. И в каждой истории кладбище было местом страшных событий. Не бред ли это? Кладбище — самое спокойное место в мире. Здесь никто никуда не спешит, не бредит иллюзиями, не причиняет боль и не чувствует ее. Кажется, что само время останавливается на кладбище, позволяя узнать, что такое вечность. Разрозненные мысли внезапно складываются в желанную картину, а на душе становится так легко. Хотя я не уверен, что у ангелов смерти есть душа. Медленно бредя вдоль могил по мощенной дорожке, я глубоко вдыхал холодный воздух, наслаждаясь тем, как он наполняет легкие, даруя иллюзию свободы. В тот миг мне казалось, что мира нет. Есть лишь я, этот холодный воздух и ряды могил, под которыми прятались тела, чьи души я когда-то даже мог забрать. Удивительно, но люди беспокоятся о телах даже после смерти. Они одевают покойников в нарядные костюмы, укладывают их в гробы, ставят им памятники и кресты. Зачем? Мертвым все равно. Но, должен признать, было приятно смотреть на эти произведения искусства. Ангел с обрезанными крыльями и завязанными глазами почти как живой. Казалось, что если ветер подует чуть сильнее, то его перья задрожат. И как за столь короткую жизнь люди обучаются такому мастерству? Наверно, это одно из немногих, за что я уважаю смертных. Им дана лишь сотня лет, за которую некоторые умудряются сотворить невероятную красоту, которая переживет своего создателя на многие годы. И эти могилы… они словно шепчут, что когда-то жил такой-то человек. И для кого-то он был важен. Хотя все, что от него осталось, — это имя, фотография и две даты через черточку. У кого-то разность между датами больше, у кого-то меньше. Порой смотришь и думаешь: человек прожил такую короткую жизнь, успел ли он что-то за нее? Почему для него поставлен такой красивый памятник? Неужели его так сильно любили? Для меня это загадка. Но я люблю бродить между могилами и думать, почему люди так украшают последнее пристанище оболочек человеческих душ. Спросить бы у кого, но еще никто не встречался мне на этом кладбище. Может, потому что я брожу здесь только по ночам? Ночью люди не ходят проведывать своих усопших родственников. Но вдали виднелся дрожащий огонек свечи. Кто-то сидел на скамейке. Заинтересовавшись, я двинулся на свет. И чем ближе подходил, тем больше удивлялся. На скамейке сидела бледная девушка, одетая совсем не по погоде. В ярко- красной куртке, что была ей велика размера на два, в лёгком белом платье она напоминала призрака. Бледная кожа, заостренные скулы, тонкие розоватые губы, редкие ресницы и бездонные глаза завораживающего цвета ясного неба. Казалось, только ее глаза и были живыми. Они смотрели на меня, словно силясь понять, кто я такой. В них не было удивления, что кто-то еще ночью решил прогуляться по кладбищу, но и любопытства в них я тоже не нашел. Лишь лёгкий мимолетный интерес, который вскоре исчез, стоило ей отвести взгляд. Я, так ничего и не сказав, сел рядом на холодную скамейку. И как девушка еще не замерзла? Или она была так увлечена созерцанием скульптуры в виде человека, скрытого черным планом и сжимающего в руках сердце. Не то, которое так любят изображать наивные романтики на открытках, а настоящее человеческое сердце, бьющееся у каждого в груди. Картина не самая приятная для простого человека. Фигура, скрытая в балахоне немного пугала, а его руки, держащие сердца и словно облитые его кровью, и вовсе вызывали множество вопросов, ответы на которые узнавать совсем не хотелось. И в то же время было в этой скульптуре нечто завораживающее. И девушка, сидящая рядом, наверно, тоже так считала. По крайней мере, она не сводила глаз с этой скульптуры. Казалось, что во всем мире для сей загадочной особы не существовало ничего, кроме этого творения искусства. Может, девушка даже уже забыла обо мне. И я решил напомнить о своем присутствии. — Вам нравится эта скульптура? — девушка даже не повернулась в мою сторону. Она продолжала смотреть на скульптуру, будто бы меня тут и не было, но на вопрос все же ответила. — Если бы не нравилась, я бы ее не заказала, — голос у моей собеседницы оказался на удивление мягким и нежным. Ей бы петь романсы, а не разговаривать со странным человеком (ангелом смерти) ночью на кладбище. — А кому Вы ее заказали? — наш разговор казался странным, но увлекательным, хоть и состоял из коротких вопросов и ответов. — Себе, — я от неожиданности поперхнулся. Не такого ответа ожидал. Впрочем, это лишь подогрело интерес. — А зачем Вы решили заказать себе памятник? — чувствовать себя навязчивым не очень приятно, но меня не отпускала мысль познакомиться с этой девушкой поближе, хотя раньше я никогда не желал познакомиться со смертными. Девушка все же перевела на меня взгляд и склонила голову, будто бы только сейчас осознав, что рядом кто-то есть. Пламя свечи на миг отразилось в ее глазах, завораживая, и дрогнуло под порывом ветра, завладев вниманием моей собеседницы. Она снова отвела взгляд, но все же ответила мне. — Я хочу быть уверена, что после смерти мое последнее пристанище будет по-настоящему прекрасным, — неожиданная мысль для юной девушки. И очень интересная, учитывая, что совсем недавно я размышлял о подобном. Может быть, она сможет ответить на мои вопросы? — Почему Вас это так беспокоит? Разве мертвые могут волноваться о подобных вещах? — вопрос сорвался с губ. Я даже не успел подумать, уместно ли спрашивать о таком. Но девушка ни капли не удивилась и не посмотрела на меня как на идиота. Это внушало надежду. — А откуда я могу такое знать? Что нас ждет после смерти? Ответ на этот вопрос можно узнать, лишь перейдя черту жизни. Я не знаю, что со мной случиться после смерти. Попаду я в рай или ад или же буду призраком скитаться по Земле. Может, мое сознание вольется в единый поток, а может, исчезнет навсегда. Этого мне знать не дано, — приятный голос девушки с каждым словом становился все тише. Она словно приближалась к разгадке тайны, но не спешила мне ее открывать. Будто бы раздумывала: достоин ли я этого. — Но я точно знаю, что мое тело будет похоронено. Оно будет лежать в сырой земле, и я не хочу, чтобы по нему топтались. От последней фразы я сморщился. Вся та притягательная загадочность, привлекшая меня, растворилась. И с чего я взял, что эта девушка особенная? Она так же привязана к своему телу, как и сотни тысяч других людей. Цепляется за нее так отчаянно, что даже после смерти не желает отпустить ее. Смешно было думать, что в этом мире есть некто, кто сумеет заглянуть за грань, увидеть настоящий мир, где тело — лишь временное пристанище, не имеющее смысла. Где смерть — закономерный итог, ради которого люди и живут. Где вся человеческая жизнь — очередная страница истории, которую хочется быстрее перевернуть. Но разве кто-то из смертных поймет это? Рискнет отказаться от жизни, чтобы узнать секрет за ее гранью? — Все же тело — это часть меня. Оно позволило мне прожить эту жизнь и узнать нечто новое, почувствовать себя живой, сделать меня такой, какая я есть. Хотя бы из-за уважения к себе я хочу, чтобы мое тело было похоронено достойно. Пусть это будет моя ему благодарность, — уже едва слышно добавила девушка, заставив меня подобраться поближе, чтобы услышать. Моя руки почти касалась ее бедра, но она даже не обратила на это внимания. Впервые за весь наш странный разговор она посмотрела мне в глаза. И не отшатнулась, не вскрикнула, не выдохнула изумленно, увидев вместо зрачков черные провалы. Это метка смерти. Знак, что мы не принадлежим этому миру. И скрыть это невозможно. — Благодарить тело, которое и так принадлежит тебе. Разве это не глупо? — хоть вопрос и прозвучал немного грубо, обидеть девушку я не хотел. Мне лишь хотелось узнать, почему она так думает. — Может быть. Но это не значит, что надо быть неблагодарным. Даже во времена рабства находились те, кто благодарил своих слуг за их работу. В конце концов, за нашу жизнь мы столько раз калечили свое тело, что оно заслужило достойную пенсию, — на этой фразе уголки губ девушки впервые приподнялись в намеке на улыбку. — И Вам не грустно с ним расставаться? — в ожидании ответа я приблизился к девушке настолько близко, что наши носы соприкасались. Но и тогда она не отстранилась. Лишь усмехнулась и на миг прикрыла глаза. Она не боялась, не удивлялась. Словно этих эмоций для нее не существовало. И это интриговало. Хотелось узнать больше о ней, понять, почему она так сильно отличается от сотни тысяч людей, чьи души я забрал. — Я совру, сказав, что совсем не буду жалеть, когда мы разделимся. Но это ведь закономерный итог жизни. Мы все рано или поздно умрем. И лучше с этим сразу смириться, — впервые я почувствовал, что значит быть понятым. Это чувства, когда кто-то произносит твои мысли, неописуемо. Будто бы долгое время блуждая во тьме, ты наконец-то нашел свет, дающий надежду, что ты не один. — И ты готова умереть? — я понизил голос до шепота. — Да, — так же тихо ответила она и прикрыла глаза, отстранившись. Интуитивно я потянулся следом за ней, но тут же одернул себя. — Мне уже пора. — И ты даже не назовешь свое имя? — когда она встала, подняла свой рюкзак и взяла в руки свечку, я окрикнул ее. — Ты тоже не назвал свое, — на это я лишь развел руками и улыбнулся. Она прикусила нижнюю губу, бросила на меня взгляд и все же представилась. — Я Кайла. — Я Морисон. Кайла, а тебе не страшно ночью общаться на кладбище с незнакомцем? Тебе не кажется это странным? — Нет. Ведь ты такой же. Не страшно разговаривать ночью на кладбище с девушкой, похожей на призрака? Может, я недавно вылезла из могилы, — я не сразу понял, откуда доносился смех. Я не смеялся больше трех сотен лет, и внезапно глупая шутка Кайлы смогла меня рассмешить. — Мы еще увидимся? — вопрос слетел с губ прежде, чем я его осознал. — Приглашаешь на свидание? — в глазах Кайлы промелькнула насмешка, хотя голос ничем ее не выдал. — Только если он состоится здесь же. Я прихожу сюда каждую ночь. — Хорошо. Буду ждать, — она быстро скрылась за воротами кладбища, и даже огонек свечи больше не выдавал ее присутствия. Наверное, мне тоже уже надо было уходить.***
Следующей ночью я снова пришел на то кладбище. Кайла уже сидела на скамейке и что-то писала на листах бумаги. Что именно было на них написано, мне не удалось увидеть. Девушка умело прятала от моего взора листы и тут же убирала их в потрепанный рюкзак. Мы долго молчали. Она все что-то писала, а я смотрел, как ее худые пальцы медленно вырисовывают буквы, будто бы каждая из них была особенной. — Не ожидала, что ты все же придешь, — наконец, Кайла убрала последний лист в рюкзак и повернулась ко мне. — Я всегда держу слово. К тому же мне было интересно узнать тебя ближе, — странно было говорить нечто подобное человеку. И еще страннее ощущать, что все сказанное — правда. — Мне 21. У меня есть родители и младший брат. А еще любимая кошка Хельга, — она отвечала так, будто бы читала скучный учебник по истории. Словно говорила не о себе, а о ком-то очень и очень далеком. Кайла рассказывала о своем детстве, о детских шалостях, о травмах и разочарованиях. Много чего она мне рассказала. Но нигде в ее словах не было подсказки, почему каждую ночь она приходила на кладбище, где не было могилы. И я решил спросить прямо. — Ты собираешься кого-то здесь хоронить? — Кайла не разозлилась, не расстроилась. Только усмехнулась и ткнула пальцем себе в грудь. — Себя. Врачи дают мне полгода, — в ее словах не было горечи. Она уже смирилась со смертью и теперь ожидала ее прихода. Девушка все подготовила к своему уходу. И те исписанные листы были прощальными письмами к близким друзьям, родственникам, хорошим знакомым. Она добровольно легла в больницу под наблюдения врачей, где ей каждый день делали процедуры, а ночью она через черный ход уходила сюда, где никто не смотрел на нее с жалостью. — Смерть меня не пугала. Я с детства была больна и знала, что полноценную жизнь не смогу прожить. Но ради мамы честно старалась. Я никогда не говорила с ней о том, что будет после. Как меня будут хоронить и кому достанутся все мои вещи. А когда огласили приговор, решила, что всем займусь сама. Хочу, чтобы последнее пристанище было пропитано мной, чтобы я могла бы назвать его своим домом. Может, однажды я приду сюда и вспомню прошлую жизнь, — внезапно Кайла рассмеялась. Ее звонкий смех в тишине кладбище прозвучал так громко. Он был полон какого-то странного облегчения и надежды. Она не лгала, что не боится смерти. — А ты? Почему ты приходишь сюда? — отсмеявшись, спросила девушка, заглядывая в мои глаза. — Просто здесь тихо и никто не мешает думать, — Кайла согласилась со мной и больше ничего не спросила. Ни о моих нечеловеческих глазах, ни об интересе к смерти, ни о чем. Впервые я почувствовал, что такое обида. Как бы глупо это ни было, но мне хотелось, чтобы Кайла о чем-нибудь меня спросила, заинтересовалась мной. Но в тот вечер она ни о чем больше не спросила. И на следующий вечер тоже. Мы больше молчали, чем говорили. Но в этом молчании было больше понимания, чем в сотне разговоров. Нам было комфортно друг с другом. Она что-то писала, читала или изредка отвечала на сообщения. Ее старый телефон-раскладушка очень удивил меня. Я даже спросил, почему она пользуется такой старой моделью. — Телефон нужен лишь для связи с родными. Позвонить или написать им, — в век современных технологий, где все пользовались мобильным интернетом и постоянно сидели в социальных сетях, это было странно. — А социальные сети? Ты пользуешься ноутбуком? — Кайла посмотрела на меня, как на дурака, и покачала головой. — Я не сижу в социальных сетях. Все страницы удалила еще четыре года назад. Ты только представь: я умру, а мои страницы останутся. Это словно иссохшее тело некогда живого человека. Там мои фотографии, мысли, интересы. И что с ней будет после моей смерти? Кто-то из родных напишет, что меня больше нет в живых? Или на нее будут приходить сообщения от знакомых и уведомления? Кто-то однажды захочет со мной познакомиться? При мысли о подобном меня всю передергивает. Это отвратительно, — Кайла сморщилась и убрала телефон в карман куртки. Я никогда не спрашивал ее о болезни. И это было единственным табу в разговорах, придуманное мной.***
За месяц встреч я многое узнал о Кайле. Больше всего на свете она любила читать. Всегда носила с собой потрепанные книги из ближайшей библиотеки, что по доброте душевной приносила одна из медсестер. Из напитков предпочитала крепкий чай с бергамотом. Ненавидела жару и пустые обещания. И никогда не интересовалась парнями. За 21 год Кайла ни разу не влюблялась. Когда я спросил, жалела ли она об этом, Кайла лишь покачала головой. — Нет смысла жалеть о том, что ты не познал. Любовь — это не только радость, но и грусть. Может, судьба решила уберечь меня. И вообще, кто сказал, что каждый человек должен быть влюблен? Я люблю своих родителей и младшего брата. Люблю свою кошку. Люблю книги. Люблю пионы и тюльпаны. Люблю дождь и звездное небо. Люблю прохладу. В моей жизни много «люблю». И это тоже греет душу. Мне порой кажется, что я столько всего люблю, что в душе и сердце просто не осталось место для целого человека. А в половинчатую любовь, где ты любишь только часть человека, я не верю, — вот так она ответила тогда. Она не любила полумер. Если любить, то всего человека целиком. Со всеми его недостатками. А она, по своему мнению, не была на это способна. Хотя мне казалось, что это не так. Меня ведь она приняла таким, какой я есть. Ни о чем не спрашивала, не укоряла за порой слишком циничные высказывания. И с ней я чувствовал себя свободным. Словно не мне каждый день приходилось забирать людские души. Иногда даже спешно приходилось уходить без объяснения причины, чтобы выполнить свою работу. Но Кайла никогда не спрашивала об этом. В каждую встречу здоровалась со мной кивков головы, как ни в чем не бывало. Слово «привет» она не говорила из принципа. — Если ты говоришь привет, то вынужден однажды сказать и прощай. А мне этого совсем не хочется, — Кайла отвернулась так быстро, что я не успел увидеть выражение ее лица. Грустно ей или все равно? Позже я долго прокручивал в голове те слова. Пытался понять: сожалела ли она о расставании со своими близкими? Желала ли остаться с ними в мире живых? Или ей просто не нравилось слово «прощай», отдающее каким-то отчаяньем и тоской? Ответа не было. Но я продолжал его искать все свои долгие годы, перерастающие в столетия. Часто она бросала фразы, а я запоминал их и потом долго обдумывал. С одними соглашался, другие не мог понять, третьи забывал со временем, а некоторые записывал. Иногда она это замечала, но, как обычно, ни о чем не спрашивала. Лишь загадочно улыбалась и отводила взгляд. С каждой нашей встречей Кайла все реже смотрела мне в глаза. И меня это беспокоило. Я вставал перед ней, ловил ее взгляд, но каждый раз она отворачивалась. И однажды я не выдержал. Взял ее за подбородок и заставил посмотреть мне в глаза, где ожидал увидеть страх. Но его не было. Вместо него было легкое смущение и румянец на щеках. Я опешил и отпустил девушку, которая спешно собралась и покинула меня. А мои пальцы еще долго горели огнем, хотя кожа ее была холодной.***
— Зачем люди прикасаются друг к другу? — спросил я спустя неделю после того случая. — Разные причины есть, как и разные касания. Одни прикосновения показывают человека заботу. Как мама поправляет ребенку волосы или треплет по голове. Другие касания выражают злость, гнев. Это когда человека ударяют. Объятиями можно показать поддержку. Мимолетными касаниями — интерес. Когда ты сжимаешь чью-то руку, то ты боишься его потерять. А когда целуешь, говоришь, что любишь его, — Кайла словно читала мне энциклопедию человеческих чувств. Все просто и ясно. Она наверняка говорила о своем опыте. Но целовалась ли она? — И ты кого-то целовала? — почему меня это интересовала, я не знал. Ведь к поцелуем всегда относился равнодушно. Но слова девушки зацепили. — Смотря как. Я целовала в щеку маму, папу, брата, бабушку с дедушкой, своих подруг. Но я никогда не целовала никого в губы, ведь никогда не влюблялась. — А для поцелуя так важна любовь? — Для меня очень, — на этом Кайла умолкла и снова погрузилась в чтение. Видимо, больше ей не хотелось говорить, хотя меня мучили вопросы, которые я так и не решился задать. Обещал себе, спросить как-нибудь потом, но это «потом» так и не наступило.***
Наши встречи были очень важны для меня. Я отсчитывал время до них в секундах, приходил как можно раньше. Видеть Кайлу стало необходимо. Так не похожая на других, она была глотком жизни в этом скучном мире. С ней было легко забыть, кто ты и сколько прожил. Ей все равно удавалось удивить меня. А ведь мне казалось, что я не способен уже чему-либо удивляться. Но Кайла каждый раз умудрялась сказать или сделать такое, что выбивалось из всех правил и норм, встреченных мною душ. Это притягивало. Невольно мы стали чаще прикасаться друг к другу. Сначала это были случайные мимолетные касания. Случайно взялись за свечу, и наши пальцы соприкоснулись. Сели слишком близко друг к другу, и моя рука накрыла ее. У Кайлы была холодная кожа, но каждый раз места ее прикосновений долго горели. И это было приятно. Мне хотелось большего, и я стал сам прикасаться к ней. Поправлял волосы, подавал вещи, брал за руку, чтобы согреть. Сначала Кайла отстранялась, но вскоре привыкла и сама стала прикасаться ко мне. Это было непривычно, но очень волнительно. Наверно, впервые я почувствовал себя самым обычным человеком, способным чувствовать. И тогда я понял, почему люди боятся умирать. Нет, не неизвестность страшила их, а возможность потерять чувства, стать пустым. Ведь даже мимолетное ощущение тепла было благодатью. Впервые я понял, что значит быть человеком. И временами мне хотелось им стать.***
Я снова стоял на крыше и смотрел на ночной город. Сегодня из-за работы встретиться с Кайлой не получилось, и в груди что-то жгло. Если бы у меня был мобильник, я бы написал ей сотню сообщений. Правда, своего номера она так и не дала. Наверно, это единственное, что останавливало меня. — Морисон, ты так и не внял словам Мойры, — подавив раздраженный вздох, кивком головы поприветствовал Седрика, отдал ему кулон с душами и уже собирался уходить, но проводник схватил меня за руку, остановив. — Не забывай, что ты ангел смерти. У тебя нет ничего общего с людьми. И та девчонка вскоре умрет. Он мог бы не говорить об этом. Я все прекрасно знал. Но, как оказалось, смириться не мог. Злость, отчаянье, тоска сплелись во мне. Казалось, что от нахлынувших эмоций я задохнусь. И все это и-за слов Седрика. — Следишь за мной? Или за Кайлой? — внимание проводников к моей персоне не было чем-то новым. Но интерес Седрика к Кайле раздражал, пробуждал бурю негодования, которая выплеснулась наружу в виде точного удара в нос. Седрик застонал и отпустил мою руку, чтобы вытереть кровь. Она была черной, густой, стекающей огромными каплями на крышу дома. И увидев, как проводник морщился, стирая ее, я улыбнулся и ушел, старательно пытаясь выбросить из головы его последние слова.***
— Ты с кем-то подрался? — этой фразой на следующий день меня встретила Кайла. Она озабоченно схватила меня за руку и осмотрела сбитые костяшки. Ее забота была приятна. — Да так. Пристал вчера один хмырь, — а ведь я даже не соврал. Седрик и вправду пристал ко мне, как хмырь. — И ты решил дело по-мужски, — она закатила глаза, но руку не отпустила, нежно поглаживая костяшки кончиком пальца. Я прикрыл глаза, наслаждаясь моментом, и резко притянул девушку к себе. Он ойкнула и уткнулась мне носом в плечо, пока я пальцами зарылся в ее волосы. Удивительно, но несмотря на болезненный вид, они оказались мягкими. Их было приятно пропускать сквозь пальцы. А еще они приятно пахли степными травами. — Т-ты ч-чего? — заикающаяся Кайла — это нечто новое. Я улыбнулся, и еще крепче обнял ее. Ее руки неуверенно скользнули на мои плечи и замерли там в нерешительности. Но затем все же поднялись выше и обвили мою шею, осторожно обнимая, будто бы девушка не была уверена в своих действиях. И надо было дать ей понять, что все происходящее правильно. — Хочется. Не ты ли говорила, что желания надо исполнять, пока они не забылись, и наша жизнь не стала пресной? — Кайла усмехнулась, и ее объятия стали крепче. — Спасибо, что напомнил мне, что значит быть живой, — что-то теплой коснулось моей щеки и тут же исчезло, а затем объятия разжались, и Кайла отстранилась. За ту нашу встречу она ни разу на меня не посмотрела.***
— Так сложно найти белые лилии и орхидеи весной, — была середина марта. Холода только-только отступили, и солнце начинало греть. Но почки еще не набухали на деревьях, а трава не радовала свежестью. Но в воздухе уже витал запах перемен. Но эти перемены совсем меня не радовали. Кайла все чаще говорила о своих похоронах. Как все пройдет, что и где заказать. Она говорила об этом легко, словно планировала не свои похороны, а свадьбу подруги. Сегодня девушка рассуждала, что хочет, чтобы на ее могиле лежали белые лилии и орхидеи. Но найти их в такое время было непросто. Или за такие деньги, что Кайле оставалось лишь вздыхать и материться. Как выяснилось, девушка копила на свою смерть. За пять лет она скопила немаленькую сумму денег, которую сейчас растрачивала. Но некоторые траты были не ей не по карману, а у ангелов смерти денег никогда не бывало. О чем я впервые пожалел. — Умри позднее, летом. Там цветов будет много, — вроде бы пытался пошутить, но смешно не было. В груди что-то сжалось, а ногти впились в руку. — Не получится. Да и цветы — это последнее из списка, — загадочный список приготовлений к похоронам мне никогда не показывали. Но я знаю что он состоял из нескольких листов, каждый из которых сжигался, когда все его пункты были выполнены. И сегодня девушка сожгла последний лист со счастливой улыбкой на губах. Она развеяла пепел, покружилась и обняла меня со спины. Я накрыл ее руку своей и закрыл глаза. — Помнишь, однажды я сказала, что никогда не влюблялась? — дождавшись моего кивка, Кайла продолжила. — Так вот. Я солгала. Я влюблялась. Зачем она это говорила? И почему мне вдруг стало больно? Почему хотелось закрыть уши и ничего не слышать? — А ты? — она разжала руки и отстранилась. Сразу же стало холодно. Я попытался поймать ее ускользающую ладонь, но не успел. Кайла оказалась быстрее. Она спрятала руки за спиной и посмотрела в мои глаза в ожидании ответа. Моя попытка отшутиться ни к чему не привела. Девушка сморщилась и продолжила смотреть на меня. — Не уверен. Человеческие чувства мне не понятны, — думаю, Кайла давно поняла, что я не человек. Мои глаза, частые оговорки и нежелание говорить о работе и загробной жизни должны были натолкнуть ее на такие мысли. Но хуже ко мне девушка относиться не стала. Будто бы ей было все равно, что я что-то скрывал и не был человеком. — Потому ты так много спрашиваешь о них, — девушка не спрашивала, а утверждала. — Ты не похож на остальных. Ты не жалеешь меня, не думаешь, что я лишаю себя чего-то важного. С тобой смерть похожа на прогулку, которая должна меня куда-то привести. В неизведанное, но очень желанное место. Мне должно там понравиться. Но я не хочу туда идти, — с каждым словом Кайла делала шаг ко мне. И на последнем слове она оказалась так близко, что ее руки замерли на моих плечах, а ее нос почти касался моего. Кайла наклонилась чуть ближе ко мне, и ее дыхание щекотало мои губы. Невольно я подался вперед, и ее губы накрыли мои. Она мягко надавила на них, и инстинктивно я приоткрыл их, наслаждаясь мягкостью ее губ. Кайла прихватила мою нижнюю губу и нежно потянула на себя. И все мысли исчезли. Только когда руки девушки стали ослабевать, вспомнил, кто я. Ангел смерти, убивающий поцелуем. Я отстранился, но было слишком поздно. Кайла с улыбкой на губах оседала на землю. И жизни в ней уже не было. Я прижимал ее тело к себе в попытке согреть, хоть это и было бесполезно. Ее душа уже была в моем кулоне. И не в моих силах было вернуть ее. На это был никто не способен. Я знал это, но не мог смириться. Все гладил лицо девушки, убирая пряди волос, и кричал, пока мой голос не охрип. Казалось, что грудь разрывало изнутри. Легкие горели, руки дрожали, а взгляд никак не мог сфокусироваться. — Тебя предупреждали, Морисон. Но ты не внял словам Мойры, — даже противный зудящий голос Седрика не привел меня в чувство. Я продолжал обнимать Кайлу, сидя на земле. — Она поняла, кто ты, и захотела умереть от тебя. Хотела ощутить перед смертью то, чего ждала всю жизнь. Ты исполнил ее мечту. — А кто бы исполнил мою? — свой охрипший голос я узнал не сразу. — У ангелов смерти нет мечты. Хотя можно ли тебя так теперь называть? — поясняя свои слова, проводник протянул мне зеркало, из которого на меня смотрел парень лет двадцати пяти с темными волосами и небесными глазами. ЕЕ глазами. — Что это?! — от удивления я даже встал, все еще держа тело Кайла на руках. — Вы нарушили все правила жизни и смерти. Она ушла раньше времени, сорвав поцелуй ангела смерти. Ее душа не может уйти на перерождение. Отныне она принадлежит тебе. И эти глаза — символ ее решения. Больше Седрик ничего не сказал. Он даже не забрал кулон. Молча ушел, оставив меня наедине с телом Кайлы. Сколько я так простоял, не помню. Стерлось из воспоминаний и то, как я звонил родителям девушки, сообщая о ее смерти. Помню лишь ее похороны. Она в белом кружевном платье в гробу с красной обивкой. Повсюду белые лилии и орхидеи. Горят свечи и все пьют красное вино. Все, как Кайла того и хотела. Уже на выходе с кладбища меня догнала мать девушки и вручила конверт. — Моя дочь просила передать это высокому мужчине, что придет на похороны. Думаю, это Вы, — едва сдерживая слезы, женщина зачем-то обняла меня и вернулась к родным. А я смотрел на тот конверт, не решаясь открыть его. Уже у себя в квартире, стоя на балконе, я вскрыл конверт и развернул письмо. «Морисон, я с первой встречи знала, что ты особенный. Думаю, ты из высших. Кто-то за гранью человеческого понимания. Наверно, для тебя я как ребенок. А меня тянет к тебе. Кажется, что во всем мире только ты один способен меня понять. С тобой легко и свободно. Кажется, я в тебя влюбляюсь… И я могу предположить, кто ты. Ангел смерти. Упоминания о вас были в древних римских текстах. И одно из описаний было очень похоже на тебя. Я устала ждать смерти. Я хочу сама выбрать, как мне умереть. И пусть это будет лучше от поцелуя любимого мужчины».***
Спустя сотню лет я помню дословно ее письмо. И хоть бумага потемнела от времени, а чернила стали выцветать, это письмо — величайшая ценность. Одно из напоминаний о ней. Кайла. Каждый раз смотрясь в зеркало, я вижу свое отражение с ЕЕ глазами, которые так меня восхищали. Ее душа так и осталась со мной. Иногда мой кулон с ней нагревается, и мне кажется, что Кайла улыбается. Это происходит, когда я посещаю древние города или другие красивые места. И я стараюсь, как можно чаще там бывать, чтобы хотя бы на миг поверить, что Кайла жива и ярдом со мной. Хотелось бы взять ее за руку и снова поцеловать, но это невозможно. Иначе она бы снова умерла. Да, я так и остался ангелом смерти. И хоть мои собратья косо смотрят на меня и осуждают за спиной, я не жалею. Не жалею, что встретил Кайлу и полюбил ее.