Не хочешь меня порадовать?

– Гал, хочешь меня порадовать, м? – с ноткой ехидства спрашивает Лёша, приобнимая своего сожителя и, по совместительству, друга за плечи, добиваясь того, что бы тот замер, хитро улыбаясь и, немного наклоняясь, ставит чашку терпкого горького кофе на тумбочку, пододвигая одну из многочисленных коробок, в которой от движения звякнуло тонкое крашенное стекло, угрожая растрескаться от малейшего толчка, в сторону. В воздухе витало праздничное волшебство, пропитанное запахом любимых Вовой мандаринок и свежесрубленной, буквально несколько часов назад, ели. Пух от искусственного синтетического снега витал в воздухе, подхваченный порывами ветерка, нашедшего маленькую щель приоткрытой форточки, попадая в ноздри и заставляя по-нездоровому худощавого Галата мило щуриться, сдерживая чихание, из-за которого друзья с неизмеримой любовью троллей прозвали его котёночком, не смотря на все протесты и недовольно смотрящие исподлобья небесно-голубые глаза. – Э... Ну, да, наверное. – немного недоверчиво ответил тот, спустя небольшую паузу, всё же продолжая вешать на небольшую, буквально комнатную, ель игрушки, доставая их из той коробки, которую Лёша пододвинул в угоду своей чашке, коя оставила на столе тёмный кофейный круг от донышка. Почему-то, стоило Ловимоменту чуть ближе наклониться и своим двусмысленным взглядом добраться до голубых глаз, что до последнего избегали контакта, как по телу проходит мелкая дрожь, заставляя второго парня усмехнуться, отпуская друга и, немного отходя, казалось бы, по своим делам, поправляя задравшуюся полосатую футболку, и одевая на голову стащенную с чердака шапку Деда Мороза. Выдохнув, и прикусив губу, Вова продолжает украшать ель. До нового года несколько часов и хотелось уже поскорее закончить с украшениями, чтобы хотя бы успеть убрать коробки до прихода друзей, по договорённости обязанных прийти в одиннадцать вечера. Галат кидает взгляд на настенные часы и хмыкает, набрасывая на пушистые ветви переливающийся длинный дождик, даже не смотря на свой большой рост, становясь на носочки, обматывая зелёную новогоднюю гостью этим блестящим серпантиновым шарфиком. На часах только 20:03. Как только он поправляет украшение на самых нижних ветвях, ему на глаза ложится неожиданно одетая Лёшей шапка, закрывая обзор, а сильные руки останавливают чужие, не давая снять головной убор. Ветер молчит, словно воды в рот набрал, и усмехается, не в силах сдержать хищный оскал. Берёт руки друга в свои поудобнее, и ведёт его в другую комнату, вызывая полное непонимание и растерянность. – Что? Что ты делаешь, Лёш? Я ничего не вижу, дай шапку снять. – в непонимании протестует тот, пытаясь свои руки освободить, но про себя соглашается, наконец, что, всё-таки, в анорексии есть ещё минусы, помимо боли в животе, когда два его запястья с лёгкостью удерживает одна чужая рука, не давая сопротивляться. Его толкают, легонько и совсем не больно, и Гал искренне готовится упасть на твёрдый пол, ушибая тощую задницу, но вместо этого чувствует мягкую простыню и запах ванили, который исходил от освежителя воздуха в комнате соседа, и пропитал каждый миллиметр свежей постели. Осознание приходит с запозданием, ведь его, не давая и слова сказать, заваливают на спину, прижимая запястья к подушке и расстегивая чужое кугуруми крокодила, забираясь под ткань пальцами, проходясь по впалому животу и оставляя на нём лёгкие белые царапинки, которые почти сразу проходят, оставляя в воздухе лишь шумный выдох и непонимание, спрятанное в глазах под красной тканью с белым пушком. – Ты же хотел меня порадовать, да? Будь хорошим мальчиком и не сопротивляйся, не мешай. Иначе я тебя накажу. – выдыхает Лёша Галату на ушко, горячо-горячо, и проходится языком внутри раковины, вырывая из костлявой груди новый шумный выдох, больше похожий на стон, и зная, как его лучший друг течёт от подобных высказываний, действий. В ответ лишь сдавленное мычание и кивок, руки перестают вырываться, а внизу живота, лишь от этого томного голоса, начинает собираться возбуждение в очень приятный тягучий комочек. Прикосновения то обжигают грубостью запястья, то холодят рёбра нежностью. Тонкие пальцы проходятся по животу вниз, срывая с тонких губ вздохи, и добираясь до самого заветного, легонько надавливая и добиваясь несдержанного стона, прошедшего эхом по душной комнате. Ладонь, чувствуя твердеющий, под тканью кигуруми и боксеров, член, становится смелее, уже проходя вдоль паха, вырывая всё новые и новые стоны чувствительного Галата. А после рука исчезает и Вова разочарованно выдыхает, не смущаясь происходящего, думая только о прикосновениях и своём черезчур опытном соседе, который аккуратно обнимает его за талию, приподнимает, второй рукой стаскивая с плеч надоевшую пижаму в виде крокодила, притягивая худое тело к себе и целуя чужую шею, чувствуя, как в плечи впиваются короткие ногти, как дрожащие руки хотят оттолкнуть, а их хозяин – напомнить о том, что через три часа должны будут приехать ребята из группы, но Ветер лишь цокает языком и оттягивает Вову от себя за волосы, а после и вовсе толкает назад на кровать, нависая и возбуждённо рыча прямо в ухо, вызывая дрожь и желание снять шапку, увидеть выражение лица, с которым парень вжимает его в кровать. – Я же сказал, не мешать. Пеняй на себя, котёночек. – произносит Ловимомент с лёгким раздражением, приподнимаясь и стаскивая с прикроватного столика две гирлянды, привязывая ими тонкие запястья к деревянному изголовью кровати, включая их в розетку, вновь наклоняясь к чужому телу, снимая кигуруми с бедер, оставляя бедного связанного Вову совсем нагим, не считая максимально гейских трусов, скрываюжих только один лишь член, да и тот - с трудом. Сначала Гал лишь промолчал на это, но когда разноцветные огоньки заполнили тёмную комнату, мигая и раздражая глаза даже через ткань шапки, он немного поёрзал. И, вроде, пришли сомнения по поводу того, насколько это хорошая идея, но он не осмелился высказать недовольство, лишь закусывая губу и сглатывая от осознания, что Лёша сейчас видит его, полностью голого, распластанного на кровати, сжимающего коленки, словно смущённый девственник и постанывающий лишь от того, насколько простое касание холодных мягких подушечек пальцев, к любому участку на теле, сводило его с ума. У Вовы было много опыта с наркотиками, но самый дурманящий и запретный из них всех – его лучший друг, Лёша Ветер, очень милый и добрый парень, певец Ловимомент, а так же... Последний садист. Стоит кровати прогнуться второй раз под весом парня и скрипнуть, как Галат чувствует жжение и не понимает, откуда, пока не осознаёт, что нависающий над ним Лёша "любезно" включил гирлянды в розетку и они начали греться, обжигать и, наверное, оставлять на бледной тонкой коже "браслеты" из ожогов, доставляя не столько дискомфорт, сколько удовольствие, и этот факт заставлял щёки краснеть от стыда, когда ему на ухо очередной раз горячо шепчут, какой от извращенец, раз возбуждается от, пусть и лёгких, но ожогов. Следом следует головокружительный поцелуй, уносящий расслабившегося Галата на седьмое небо, заставляя член подрагивать от туго завязанного узла возбуждения и постанывать от удовольствия, не сдерживаясь и ёрзая по простыне, натягивая гирлянды, вжимающиеся в кожу, жгущие по запястьям. Не больно, ни капли, но, чёрт возьми, как же приятно. Воздуха не хватает, и Ветер решает разорвать поцелуй, опускаясь губами к шее, уделяя ей внимание и, не сдержавшись, оставляет алые засосы, которые будут так заметны фанатам на бледной коже, даже не смотря на капюшон костюма. Но настроя возмущаться нет, и Гал просто сглатывает, когда его губ касаются два пальца, а голос на ухо шепчет грязные пошлости, вызывая табуны мурашек. Дрожащие, от возбуждения, губы обхватывают пальцы, проходясь по ним языком, немного увлекаясь, начиная посасывать и, когда Лёша вынимает их, смоченные слюной, подаётся вперёд, не желая выпускать их из своего горячего ротика. Но недовольство продлевается ровно до тех пор, пока к его анальному колечку не прикасается что-то холодное и мокрое, без труда входя и начиная его растягивать. Сначала следует дискрмфорт, и Вова старается уйти от уже двух пальцев, но ничего не выходит, его лишь обнимают за талию, немного приподнимая, и выцеловывают чудаковатые узоры на коже, стараясь отвлечь. Возбуждение сводит с ума обоих, но Ветер не позволяет себе сорваться и просто грубо поиметь друга, заботливо растягивая и успокаивая его, слушая неуверенные стоны и выдохи. Поцелуи по телу не помогают, парень никак не может расслабиться и получать удовольствие, а потому Лёша переходит к крайним мерам: опустившись ещё ниже, он, сквозь ткань, проводит языком по члену, дожидается одобрительного стона, который действует, как зелёный свет, немного срывая тормоза, а Ловимомент цепляет зубами резинку и стаскивает её, касаясь губами чувствительной головки. Это действует почти по-волшебному, ведь Вова расслабляется, выгибаясь, и стонет от этого прикосновения, протяжно и громко, отвлекаясь от дискомфорта и давая войти уже третьему пальцу, пока Лёша проводит языком вдоль всей длины, вбирая член в рот, умело посасывая и внимательно наблюдая за чужими эмоциями. Галат трясётся в возбуждении и вскрикивает, стоит пальцам коснуться той самой точки внутри, от которой в голове взрывается фонтан, и парень уже готов кончить, но Ветер второй рукой держит за основание, немного сдавливая, не давая это сделать, и слушая разочарованное мычание, немного медля, и снова проходясь по простате, заставляя чувствительное тело биться в конвульсиях, кажется, норовясь к чертям собачьим порвать гирлянды, сковывающие и обжигающие руки, но те упрямо выдерживают натиск и, в отместку, жгут сильнее, нагреваясь больше и больше, будучи вдавленными в кожу. Честно говоря, Лёше нравилась эта отзывчивость и это тихое "Блять, как же охуенно", вырывающееся из покусанных губ. И так хочется встретиться взглядами, что он на секунду убирает руку от члена, продолжая сосать, и стягивает, уже явно лишнюю, шапку, кидая её на пол, внимательно смотря в затуманенные глаза своего друга, закатывающиеся каждый раз, когда подушечки давят на бугорок внутри. – По...пожалуйста... – задыхаясь в стонах, просит Вова , жмурясь от накатывающих волн возбуждения, – Умо...ляю... Хватит издеваться... – с трудом добавляет он, когда парень обводит языком головку и легонько толкает им, надавливая на уретру. Комната пропитана вожделением и запахом ванили, которая ударяет в нос при каждом вдохе. – Хорошо, котёночек. – почти мурчит Лёша в ответ, отстраняясь от чужохо члена и пододвигаясь ближе, звякнув пряжкой ремня и, перегнувшись через Гала, разматывает его запястья, которые покрылись связкой из точек-ожогов, оставленных лампочками. В ответ Вова лишь жмурится, чувствуя, как по ожогу на левой руке проходятся языком, спускаясь ниже, на предплечье, к шрамам от старых глупостей, и целуя их, смотря искоса Вове в глаза, а после хищно усмехается, притягивая его за ворот, непозволительно близко, для друзей, к себе, шепча тому в губы – С Новым годом, Вов. Я люблю тебя. Гав-гав... – на эмоциях выдыхает Лёша, усмехаясь только им двоим понятной шутке, притягивая того за бёдра и насаживая растянутой дырочкой на свой член, вовлекая его в поцелуй, обнимая того за талию, и улыбаясь уголками губ, кажется, не замечая расширившиеся в удивлении зрачки в глазах напротив. ~> Я так потерян, но Спасает лишь громкий лай. Считаю недели до, Когда станет попроще.