Внезапно туда и возможно обратно

      То, что они слишком бурно отметили день рождения Чондэ накануне, понял, кажется, каждый из присутствующих на оном мероприятии. Все веселенькие симптомы страшного похмелья присутствовали как на подбор. Не хотелось ни открывать глаза, ни дышать, ни говорить. Да что там. Жить не особо то хотелось. Складывалось впечатление, что они всей дружной толпой воспользовались путевкой в ад и все еще, впечатленные открывшимися видами, там и находятся. Во всяком случае, так казалось одному конкретному человеку.       Бэкхён мужественно пытался подумать о чем–нибудь кроме того, что у него реально адски болит голова, но вредная часть тела продолжала надрываться, не давая своему хозяину ни единого шанса. Обычно, после подобных попоек менеджеры приносили им лекарства и витамины, чтобы хоть как-то облегчить их печальную участь. Приложив неимоверные усилия и почти умерев от нескольких особенно сильных спазмов, Бэкхён все-таки поднял правую руку и начал шарить по прикроватной тумбочке в поисках своего спасения. Нащупав небольшую баночку, он, издав облегченный выдох, так и не открыв глаза, залпом выпил ее содержимое.       Неизвестное на вкус средство подействовало почти моментально. Боль прошла, блевать больше не хотелось, да и общее состояние вареного пельмешка отступило, возвращая телу какой-никакой тонус. Обрадованный таким поворотом Бэкхён широко распахнул глаза, желая поскорее отблагодарить своих менеджеров за чудодейственное лекарство.       Но в этот момент что-то пошло не так.       Бэкхён точно помнил, что отмечали они, как обычно, в своем общежитии. То, что он не там, понятно становилось сразу. Он непонимающе и осуждающе смотрел на высокий, покрытый потрясающей лепниной, выбеленный потолок. Тот в свою очередь, был вызывающе молчаливым. К своему великому сожалению, он проиграл в гляделки потолку, в силу того, что все его аргументы в виде грозных и хмурых взглядов, разбивались о воистину каменное спокойствие противника. В общежитии таких коварных потолков отродясь не было. И новых комнат там точно за ночь образоваться не могло. Никак. Тем более с таким старым, обшарпанным интерьером. Кстати говоря о нём.       Бэкхен приподнялся на кровати и стал медленно и с опаской осматриваться. В помещении царил тонкий шлейф разрухи и беспрецедентного хаоса, с нотками легкой истерии. Проще говоря, это был бардак. Изначально, комната, скорее всего, была довольно просторной и красивой, но все ее наполнение как будто специально набиралось для того, что бы максимально ее захламить. По периметру стояли предметы мебели разной степени обветшалости и разрушения. Все стены были украшены не особо впечатляющими и весьма поистершимися плакатами полуголых девушек и мотоциклов вперемешку с фотографиями в простеньких рамках. Комнату освещал свет из огромного окна, наполовину задернутого тяжелыми бархатными шторами. Везде лежали слои пыли. Где-то не так много, а где-то, как на люстре, например, целыми комьями. Люстра вообще поразила Бекхена. Она была большая, кованная и с огарками свечей. Кто вообще пользуется свечами в квартире? Но даже среди всего этого, проглядывался изначальный вид помещения. Кое-где между плакатами виднелись куски шелковых серых обоев. Еще не сломанная мебель выглядела богато и основательно. Лучше всего сохранились кровать с красивым резным изголовьем, на которой, он собственно и лежал, и массивный платяной шкаф. Не то чтобы Бэкхен так уж разбирался во всем этом, но качественные вещи имеют свойство сохранять некоторое достоинство, даже в разрушенном виде.       На миг ему показалось, что какие-то из вещей, в художественном беспорядке валяющихся на всех горизонтальных поверхностях, подозрительно двигаются. Мысленно отмахнувшись от этой глупой мысли, Бэкхён перевёл взгляд на обильно завешенные стены, пестрящие разнообразием декора.       Вдруг ему снова показалось какое-то движение, но теперь уже на разглядываемых фотокарточках. Приглядевшись повнимательней, он с потрясением понял, что люди, запечатленные на фотобумаге, реально двигаются. Делают какие-то свои дела, разговаривают, живут! На всякий случай, протерев глаза еще раз, Бекхен подошел к ближайшей стене, чтобы убедиться в своих галлюцинациях. Но, к сожалению, даже активное тыканье пальцем в исследуемый предмет не принесло ничего кроме новых вопросов и истерики почтенной пары, теперь активно и не очень цензурно жестикулирующей в ответ. Ситуация становилась все страннее с каждой секундой и он еще раз потянулся к своему лицу, когда осознал, что в руке, он все еще держит пузырек из под чудесного лекарства. Почувствовав облегчение от того, что все это, безусловно, вызвано странным средством, Бэкхён присмотрелся к нему. Осмотр не дал ничего, кроме того, что пузырек был полностью стеклянным и странной формы, больше подходящей к флакону духов нежели к емкости с медикаментами. Он хотел попробовать ущипнуть себя за руку, но просто не донес ладонь до второй конечности.       Потому что, это были не его руки. Занимаясь осмотром своего окружения, он как то не придавал значения некоторому дискомфорту присутствующему во всем теле, списывая его на последствия мощного похмелья. Но сейчас он пригляделся. И с ужасом понял, что совершенно не узнает ни одну из видимых ему частей тела! В панике заметав глазами по комнате, он увидел нужный ему отблеск из приоткрытой дверцы платяного шкафа. В два прыжка оказавшись у нужной дверки, он рывком открыл ее и еле сдержал леденящий душу крик. Из ростового зеркала на него смотрел абсолютный незнакомец. Начать хотя бы с того, что он явно был европейцем. Высоким, тощим, черноволосым европейцем! Изможденным, осунувшимся, с вытаращенными глазами и открытым в немом крике ртом.       Громкий, душераздирающий вопль зародился в его груди. Единственное, что сдерживало его там – странное оцепенение, сковавшее все его тело. Все, на что хватало его ошеломленного сознания, это мелко и рвано дышать и продолжать мысленно орать. Его расширенные в ужасе зрачки хаотично метались вдоль фигуры неизвестного ему мужчины в теле, которого он, очевидно, оказался. Это все казалось дурным сном. Очень-очень дурным. Но очень-очень реалистичным.       Отойдя от первого шока, Бекхен снова предпринял попытку ущипнуть себя. После, по крайней мере, десятого щипка и нескольких новых синяков, он, к своему глубокому сожалению, вынужден был констатировать, что это не сон. И даже не пьяный бред. И от этого ситуация казалась еще более дерьмовой. Наконец, преодолев себя, он нашел в себе силы воспроизвести внутренний крик. Но все, что вырвалось из его горла – странные, но громкие хрипы. Они как будто, что-то пробили в сознании несчастного, потому что так не хватавшего ранее воздуха резко стало слишком много. Захлебываясь ненужным теперь кислородом и все еще изображая выброшенную на сушу рыбу, он привалился к зеркалу, неистово желая, чтобы это всё все-таки оказалось сном.       Понимая, что надо, что-то делать он начал медленно и глубоко дышать, пытаясь успокоить начавшуюся истерику. Уж в чем, в чем, а в этом у него был просто бесценный опыт. Они, определенно, никогда бы не могли предположить, что увлечение Бекхена вечно впадать в слишком эмоциональное состояние сослужит ему хорошую службу в столь неординарной ситуации.       Выровняв дыхание и, кое-как собравшись с мыслями, он начал внимательно себя рассматривать. К первоначальным данным добавились глаза удивительно синего оттенка, четко выраженный профиль лица и хорошо поставленная осанка. Одежда была какого-то странного кроя, но это привлекало его внимание в последнюю очередь. Уж странную одежду они носят даже чаще, чем нормальную, учитывая количество их выступлений. Стилисты порой придерживались золотого правила каждого творческого человека дорвавшегося до неограниченных запасов материалов и покорных айдолов – «Стразов много не бывает!». После тяжеленых пиджаков, увешанных всякого рода паетками и блестяшками, в которых не то, что танцевать, двигаться было затруднительно, им больше ничего не страшно.       Эта мысль навела его на то, чтобы вспомнить об остальных мемберах. Где они? Что с ними? Попали ли они в такую же ситуацию? Эти размышления в свою очередь заставили задуматься, а где же он все-таки находится. Резко развернувшись к огромному окну, он пошел к нему, в процессе еще раз злобно глянув на проклятый потолок, просто из врожденной вредности и профилактических целей.       Вид из окна открывался странный и совершенно точно не корейский. Широкая улица, заполненная спешащими туда-сюда европейцами, была немного обшарпанной, мощеной и казалась в целом абсолютно чужеродной. Желание тихонько заскулить вернулось с невероятной силой.       В конце концов, решив, что надо что-то предпринимать, Бекхен решительно пошел к двери. В тот момент, когда он нажимал на ручку, у него возникло опасение, что он мог бы быть здесь заперт, но она поддалась легко и дверь бесшумно распахнулась. Судорожно вздохнув, Бекхен шагнул в темноту коридора. Полумрак помещения разбавлял свет из нескольких светильников, хаотично развешенных по стенам.       Как оказалось, его комната была в некотором тупике, выход из которого, выходил на лестничную площадку. Пока он стоял там и размышлял, в какую сторону направиться в первую очередь, с первого этажа раздались отголоски какого-то разговора. Аккуратно, стараясь не шуметь, он пошел на звуки незнакомых голосов. С каждой пройденной ступенькой, разговор становился все более отчетливо слышимым. - Это не приемлемо! - Мы обсуждаем это уже десять минут. И пока ничего не изменилось. - Но я девушка! - И снова. Мы это уже заметили. - Мы должны что-то делать. Надо найти остальных. - Ты думаешь остальные тоже здесь? - Конечно! Иначе мы в глубокой жо… - Сехун! - … пе. Что?! Можно подумать ты так не думаешь. - Думаю, но… - Но это неприемлемо! - Нам надо сменить тему разговора…       Бекхен, услышав знакомое имя, и, наплевав на осторожность, побежал вниз. На первом этаже так же было довольно темно, но из-под одной из дверей пробивалась полоска света. Не сбавляя скорости, Бекхен дернул дверь и буквально ввалился в помещение. При его появлении, находящиеся там мужчина и девушка резко замерли. Немая сцена длилась несколько секунд, пока Бекхен, полный отчаянной надежды, не пискнул, обращаясь к девушке: - Сехун?