Звенья

Квентин уже потерял счёт тому, в который раз он пускался в эту гонку со смертью, по какому кругу проходил этот уже давно изученный вдоль и поперёк маршрут, уже даже не надеясь на хоть какое-то изменение. Он смирился с тем, что ни ему, ни кому-либо ещё отсюда не сбежать, что их поймали, загнали в ловушку и теперь Сущность забавлялась с ними, словно с маленькими подопытными мышками с белой шёрсткой и испуганными чёрными глазами-бусинками. На самом деле, он устал бежать. Испытания стали для него чем-то единым, он больше не отличал одно от другого, как ранее, нет, теперь это была одно сплошная, нескончаемая гонка, в которой с переменным успехом шёл впереди то он, то очередной убийца. Раньше паузы между испытаниями в лагере казались вечностью, он помнил, что после первого раза, после первой смерти, ещё долго ворочался на земле неподалёку от их костра, пытаясь улечься, забыться, уснуть — но мыслями вновь и вновь возвращался в Спрингвуд. В ту ночь он спал отрывками, постоянно просыпаясь: он видел перед собой генераторы и просыпался, когда тот начинал грохотать и пускал искры; просыпался, когда сердце вновь начинало бешено биться в груди, оповещая о приближении убийцы; просыпался, когда острые лезвия вновь пронзали его тело насквозь, оставляя глубокие кровоточащие раны. Он кричал и вскакивал со своего места, переполошив весь лагерь, разбудив всех, кого только смог; ему довелось услышать, как Эйс ворчал себе под нос, бубня, что пойдёт на испытание не выспавшимся; ловил на себе тяжёлые чужие взгляды, полные сочувствия и сопереживания; его голова кружилась от того, как над ним ходил всполошённый Дуайт, накрывая его своим пледом и пледом Джейка. Сам он лишь опускал глаза вниз, дрожа, обливаясь холодным потом и безостановочно прося у всех прощения. Дуайт усаживается рядом с ним с одной стороны, Джейк — с другой. Они оба приобнимают его, согревая, внушая чувство безопасности; Фэйрфилд безостановочно шептал, что обязательно защитит его, что прикроет, что не даст больше убийцам к нему притронуться; Джейк же молча сидел, заваривая очередную кружку чая для них обоих, согревая их теплом своего тела; иногда Квентин пересекался с ним взглядом, и его карие глаза были такими тёплыми, такими спокойными, будто они — два тлеющих уголька в походном костре. Оставшуюся половину ночи они просидели вот так, в обнимку, слушая длинные, но весёлые истории от Дуайта и короткие, но восхищающие от Джейка; ближе к рассвету, к новому испытанию, Квентину всё же удалось погрузиться в недолгий сон без сновидений, положив голову на плечо Фэйрфилду. С каждым новым испытанием он становился всё спокойнее, всё сильнее привыкал к царящей здесь атмосфере, всё лучше понимал законы этого мира. Поначалу он тратил время на его изучение: запоминал расположение генераторов на той или иной локации, места, где можно прятаться и удачно избегать встречи с маньяком, учился, как лучше противодействовать каждому из убийц; но когда он изучил всё вдоль и поперёк, обшарил каждый уголок, сбежал от каждого убийцы и не раз просидел всю ночь у костра, общаясь с другими выжившими, распевая с ними песни, приободряя себя и друг друга, надеясь, что когда-то это закончится… … вот в тот момент всё и смешалось в одну сплошную белую пелену перед глазами. Он стал апатичным, всё чаще молчал, опустив глаза и витая где-то в своих мыслях; его ночи стали вновь бессонными, и Квентин тратил их на то, что слонялся по лесу неподалёку от лагеря, шёл, куда глаза глядят, но в итоге всё равно возвращался в одно и то же место независимо от выбора направления. Он устал каждый раз пытаться успокоить Дуайта и заверить, что всё с ним хорошо, устал настолько сильно, что в какой-то момент наорал на него, схватив за ворот рубашки и оттолкнув от себя, крича, что хочет всего лишь побыть в покое, побыть наедине; он наговорил ему столько гадостей, он по-настоящему сорвался на Фэйрфилде, вымещая на нём всю накопившуюся злость и отчаяние. Дуайт тогда лишь молча выслушал его, теребя галстук и переминаясь с ноги на ногу, а затем, когда Квентин закончил свою тираду, просто сказал, что он всё понял и ушёл. Он поймал тогда на себе взгляд Джейка, быстрый и холодный, отчего его распалённый гневом разум будто в одно мгновение окатили холодной водой; Смиту до сих пор было ужасно стыдно перед ними обоими за тот вечер. В конечном итоге его апатия привела к тому, что, находясь в лагере, он всё чаще вспоминал реальный мир, тот, из которого их выкрала Сущность: он вспоминал школу со всеми её занятиями, часть из которых просто выносила ему мозг; вспоминал родителей, Нэнси, вспоминал, как выглядели те или иные времена года и гадал, которое из них сейчас правит там, на другой стороне. Вспоминая каждую деталь своей прошлой жизни, что разлетелась на осколки и теперь никак не могла сложиться в общую картину, он не раз проронил слезу, понимая, что больше всего на свете мечтает вновь оказаться там. Вернуться назад. А потом он стал пытаться найти то последнее связующее звено с прошлым — единственное и страшное, но столь ему необходимое. Всё чаще первое, что Квентин начинал делать на испытании — это не искать генератор, напротив, он искал убийцу, и раз за разом разочаровывался, понимая, что это не он. Потом Смит стал подмечать, что действительно уже слишком давно, слишком долго не встречал Фредди на просторах этого мира, что заставляло парня беспокоиться — а вдруг Кошмару всё же удалось ускользнуть из лап Сущности? Что, если последний… человек, которого он знал ещё в нормальном мире, в нормальной жизни, покинул его, и теперь он остался здесь абсолютно один, брошенный даже своим убийцей? Наконец, он всё же смог найти его — и от сердца тут же отлегло, тут же стало, как ни странно, спокойно. Они закончили довольно быстро: Квентин то там, то тут помогал остальным чинить генераторы, но стоило лишь почувствовать приближение Фредди — исчезал в чёрном тумане, прятался и затаивал дыхание, но не от страха, совсем нет — парень был чертовски взволнован. Он собирался провернуть то, что, непременно, разорвало бы шаблон как Сущности, так и самому Фредди, но для исполнения его планов ему нужно было себя максимально беречь, не попадаться в лапы Кошмара, не давать его острым когтям дотронуться до него. Нею им спасти не удалось — та была принесена в жертву. Дуайт и Мэг же, открыв ворота, ждали его. Простояв у выхода нервные пару минут, Томас решила идти, не видя смысла ждать Квентина — она пыталась уговорить пойти и Дуайта, заверяя, что подросток, скорее всего, нашёл люк и ждёт, когда тот откроется, и Дуайт не сразу, нехотя согласился уйти, ещё долго озираясь назад, в надежде увидеть бегущий за ними следом силуэт мальчишки в синей куртке. Сигналом о том, что все ушли, стало открытие люка — Квентин понял, что пришла пора действовать. Выйдя из своего укрытия, парень обошёл люк и быстрым движением уронил доски, что не раз спасали его от ударов, помогали сбежать от маньяка, а теперь — привлечь его внимание, найти. Фредди не заставил себя долго ждать: вскоре сердце подростка заколотилось в груди, словно бешеное, но разум Смита был абсолютно спокоен. В конце концов, если у него ничего не получится, то ему не будет больно. Слишком много ударов он получил здесь, слишком часто был избит убийцами до полусмерти, чтобы теперь обращать внимание на такую мелочь, как физическая боль. Мужчина вышел к нему из-за дерева, рукой в перчатке проводя по его стволу. Острые, тонкие лезвия-когти рассекли кору, оставляя после себя такие же тонкие, но глубокие следы в ней. Квентин невольно сглотнул: слишком живы были воспоминания в его голове, как эти лезвия не раз проходились по его телу, легко рассекая кожу и оставляя после себя очень аккуратные, глубокие раны-полосы, боль от которых не унимал не один анальгетик в аптечке. Иногда ему казалось, что даже после испытаний с Фредди его раны никуда не исчезали, а всё так же оставались на теле, наслаивались друг на друга, вызывая фантомные боли. На лице Кошмара играла ехидная улыбка — видимо, его сильно позабавил тот факт, что Квентин так глупо выдал себя, и явно не подозревал о настоящих намерениях подростка. — Фредди. — тихим, но уверенным голосом произнёс Смит, хмуро смотря на убийцу. Тот остановился. Насмешливая улыбка всё ещё не сходила с его лица, но вот глаза изменились — в них теперь читалось замешательство, как фактом обращения к нему, так и тем, что, кажется, впервые жертва не стремилась как можно скорее убежать от него, скрыться. — Не уверен, что ты будешь слушать меня. Или что ты вообще меня слышишь, мало ли, как вам Сущность мозги затуманила… — начал Квентин, переминаясь с ноги на ногу и скользя взглядом по Кошмару: то смотря на его ноги и следя, двинется ли тот к нему навстречу; потом переводя взгляд на когтистую руку, не зная, будет ли маньяк делать замах; затем возвращаясь к лицу, высматривая на нём хоть какие-либо новые эмоции. — Но надеюсь, что слышишь. Ты подумаешь, что я совсем из ума выжил. Да, выжил, скорее всего, не знаю. Знаю только, что очень сильно… устал. Квентин делает неуверенный шаг вперёд, опасаясь реакции Кошмара — тому не составит особого труда почти мгновенно рвануть к нему и рассечь лезвиями грудь, схватить, проткнуть его грудную клетку насквозь, проникая металлом под рёбра, достигая сердца, пронзая и его. Но, как ни странно, Крюгер всё ещё стоял на месте, с неподдельным интересом смотря на него, но при этом сохраняя молчание, не перебивая. — Я просто… просто… агрх, не знаю. Кажется, я слишком часто стал вспоминать прошлую жизнь. Мне её не хватает, честно говоря. Школы, дома, Нэнси… всего. Но тут нет ничего оттуда, понимаешь? Этот мир абсолютно другой, он не похож на настоящий. И… я это недавно понял, понял, что у меня тут нет ничего, напоминающего о доме. Ничего… кроме тебя. Голос Смита начинает дрожать, а глаза застилает дребезжащая пелена из слёз. Всхлипывая, Квентин делает ещё один мелкий шаг, за ним ещё и ещё один, пока в конечном итоге не доходит до Фредди. Подростку уже абсолютно всё равно, что сделает тот: убьёт, рассмеётся в лицо, оттолкнёт — неважно. Смаргивая слёзы, парень утыкается лицом в плечо Крюгеру и жмурится, прикусывает губу, ожидая удара, ожидая очередную порцию боли. Вместо этого Квентин чувствует на спине чужие руки, обнимающие его. Полностью открываясь, подросток совсем перестаёт сдерживать себя, отчего начинает рыдать всё сильней, в ответ обнимая Крюгера, прижимаясь к нему, хватаясь за полосатый свитер. Фредди с долей сочувствия смотрит на макушку парня, приободряюще похлопывая того по спине, беззвучно успокаивая. В какой-то мере Кошмару парнишку было даже жаль, раз тот стал искать поддержки в том, кто не раз покушался на его жизнь — как в этом мире, так и в том, настоящем, оставшимся далеко позади. В какой-то мере ему самому сейчас становилось чуть легче. Фредди невольно осознал, что как для Квентина он стал всем, так и для него, Крюгера, тот оставался единственным живым напоминанием о прошлой жизни, тем последним звеном, что не позволяло полностью упасть в тёмную пропасть, полную тумана, не позволяя отдать остатки своего разума во власть Сущности. На задворках сознания возмущённо зашипела и заскребла когтями хозяйка этого мира — туманному паразиту в его мозгах не нравилось такое отклонение от привычного сценария, требуя убийства, требуя крови юноши, его боли и страданий, страха и ещё больше слёз. Крюгер знал, к чему приведёт его непослушание, знал, что Сущность заставит пожалеть о его решениях, что накажет, но сейчас духу было абсолютно всё равно. Фредди чувствовал, что время поджимало. Шипение в голове становилось всё сильнее, скрежет — всё противнее, и всё чаще он ловил себя на мысли, что мальчишка, так удобно устроившийся у него в объятиях, находится в такой удачной близости от его перчатки, что из этого положения будет так удобно нанести удар, прошить его насквозь, распороть, словно куклу, выпустить наружу содержимое брюха… — Успокойся. И иди. — хрипло произносит маньяк, отпуская Квентина и мягко отталкивая от себя, в сторону люка. Смит, вновь всхлипнув, вытирает дорожки слёз со щёк, посмотрев на Фредди и благодарно кивая ему. Ему стало легче. Они оба понимали, что это был последний раз, когда они остались наедине друг с другом, понимали, что больше такого никогда не будет — Сущность более такого не допустит. Но что Квентину, что Фредди, было уже всё равно — они помогли друг другу всем, чем смогли, на время отбросив свои осточертевшие роли. В конце концов, они связаны, и должны держаться вместе.