***
А Эмиль… а что Эмиль? Он просто любил. До беспамятства, до безумия. До искр в глазах, до сводящих от боли скул, до кровавых подтеков на ладонях от ногтей. Он каждый день сгорал изнутри. Костер внутри вспыхивал, облизывал желудок, почки, печень, моментально превращавшиеся в пепел. Мозг и сердце медленно тлели на этой серо-черной кучке, слишком долго, слишком мучительно. И так до бесконечности. Утром все цело, а ночью снова полыхает. Он плакал. Прятал слезы в подушках, всхлипы заглушал одеялом. Заталкивал его в рот так глубоко, что давился, задыхался. Никто не должен видеть, как ему больно, особенно Дима. Масленников допытываться начнет, прижмет к груди, как щенка бездомного, заботой окружит. Случайно иллюзию создаст, что тоже любит. А потом все хорошо станет. Эмиль страдать перестанет, потому что обманется этим видением. В этот момент и пропадет вся магия, Дима снова обычным станет. Растает мираж, и расколятся на мелкие кусочки остатки сердца Эмиля, которые, казалось, сшиты были друг с другом намертво, а на деле окажется, что скотчем тоненьким склеены, не изолентой синей даже. Диму Эмиль любил как-то по-особенному, как никогда. И ладони эти огромные любил, и плечи широкие его тоже любил, и морщинки в уголках глаз любил. С Димой было просто найти общий язык, он легко мог рассмешить, никогда ни в чем не отказывал, все его идеи безумные воплощал, помогал в трудных ситуациях. Иманов Масленникова с богом иногда сравнивал и решал, что Всевышний для мира меньше сделал, чем Дима. И его божество было близко, руку протяни. А большего Эмиль и не просит. Ему достаточно рядом быть.***
— Дим, пойдем домой. Здесь нет ничего интересного. Эмиль уже изнывал от усталости. Он скучающе рассматривал обшарпанные стены бывшего завода, куда затащил их Масленников. Вася свалил через час после бесцельного хождения по комнатам с высокими потолками, где раньше стояло оборудование. А Эмиль остался. Как и всегда. Желтые плакаты с лицами женщин и лозунгами не воодушевляли совсем, потому что надоели, приелись. В каждом помещении одно и то же. Ничего не меняется, будто по кругу ходят. — Иди, если хочешь, — Дима сказал это на выдохе, из-за чего не удалось разобрать ни слова. Но Эмиль понял все. — Не уйду, — он закусил нижнюю губу и забегал глазами по окружающим предметам с утроенной силой. — Почему? — Дима приготовился услышать обычный для Эмиля ответ, потом покачать головой и забить. Но парень молчал. Он громко дышал сзади, Масленников спиной чувствовал его взгляд, который периодически останавливался на нем. Эмиль замедлил шаг, поднял глаза к потолку, молясь, чтобы ни одна слезинка не скатилась по его щеке, чтобы голос не дрогнул, чтобы вдох получился не слишком задушенным. Остановился, подумал еще раз и выпалил: — Потому что я тебя люблю. Иманов надеялся, что его не услышали, что его переспросят, и он повторит «Потому что ты мой друг» раз в сотый. Надеялся. Дима встал как вкопанный, резко развернулся и подлетел к Эмилю, нависая над ним. Парень так никогда еще не боялся. Из-за тени невозможно было понять, какую эмоцию выражает лицо мужчины. Смотреть вниз тоже было страшно. Страшно увидеть там сжатые кулаки, готовые к удару. — Повтори, — твердо и серьезно. — Я, — голос все же дрогнул, — тебя люблю, — выдохнул и зажмурился. Эмиль знал, что за свои слова надо отвечать. Ради таких слов не жалко пожертвовать и собственным носом. Его-то собрать заново можно. Щеки коснулись грубые пальцы. Спустились ниже на искусанные губы. Схватили за подбородок и приподняли голову вверх. Эмиль не успел понять, когда его рот начал вжиматься в другой, горячий, когда за поясницу его прижали к другому телу, большому, когда его руки оказались на шее и в волосах, Диминых. Потом поймет, сейчас и так хорошо. Слишком хорошо.