Прятки

      Он принюхался, улавливая движение воздуха, провонявшего потом, кровью и гарью с улиц. Майа остановился в проходе, взволнованно оглядывая полутёмную залу Дома Гвайт-и-Мирдайн. Ему не верилось, что всё закончилось – все эти годы обмана, тщательной подготовки, мучительного ожидания и интриг – и теперь ничто не мешало осуществить мечту, которую лелеял с самого своего прихода в Арду. Он прикрыл глаза, успокаивая возбуждённо колотящееся сердце и приводя мысли в порядок.       Где-то там грохотало небо, изуродованный город-сказка падал ниц перед своим роком, а земля навсегда принимала в свои объятья храбрых воинов народа нолдор. Возможно, последних чистокровных нолдор, которые своими глазами видели расцвет и падение Фэанаро, деда Келебримбора Глупца, Тьельперинкваро Гордеца.       Смешок вырвался против воли майа. Сделав негромкий вздох, Майрон всё-таки вошёл в полутьму залы, осмотрелся. Он воскресил в памяти многочисленные мастерские, рабочие комнаты и общий зал Дома, которые были наполнены мерцающим сиянием светильников. – «Славные были дни…Но и сейчас не хуже». – подумал он. Тёмно-золотые радужки глаз прожгли тьму. Порыв ветра захлопнул дверь за спиной майа и, заревев, бесцеремонно опрокинул кипу пергаментов с одного из столов. – Спасибо, – одними губами прошептал майа.       Он шёл между столами, на которых в беспорядке были разбросаны инструменты, чертежи, макеты. Иногда на одном-другом столе можно было увидеть мелкие безделицы, вроде небольших фигурок, красивых чернильниц или маленьких гравюр с пейзажами или портретами родных. На одном из них Майрон заметил детскую игрушку – солдатика, сжимающего в руках меч и щит – и замер, завороженно разглядывая её. Она так искусно была сделана, что майа подошёл поближе, желая рассмотреть её.       Солдатик, грозно нахмурившись, смотрел на Майрона, сверкая крошечными глазами-гагатами. В центре щита, украшенный замысловатым узором, мерцал алмаз. Его ноготь провёл по переносице игрушечного нолдо-солдатика. Майа часто и хрипло задышал, забыв о своей цели. Тёмно-золотые глаза померкли, превратившись в бледные, тусклые медяки, попавшие в пятно лунного света. Поколебавшись, Майрон взял игрушку и повертел в руках, и с тяжёлым вздохом поставил солдатика на стол, точно опомнившись.       Ему нужно закончить дело, да. А потом уже можно будет делать всё, что он сам пожелает.       Снова принюхавшись, Майрон сморщился и захрипел: тысяча запахов – маленьких ниточек-помощниц, – ударили в нёбо, отдав во рту кислой горечью. – Где ты? – он вытер губы тыльной стороной ладони и двинулся дальше.       Шаг. Ещё один. Шорох привлёк его внимание, но, сощурившись, Майрон увидел мышиный хвост, и успокоился. – Где ты, маленький? – он улыбнулся и прикрыл глаза, унимая появившуюся дрожь в коленях и запястьях. Майа часто задышал, пытаясь успокоить горячку. Крылья носа затрепетали, а где-то внутри хроа появилась знакомая, обманчиво-невесомая радость.       Полутьма Дома ответила лишь дрожащей, гулкой тишиной. Где-то заскрипела дверь, тяжело загудел ветер на нижних этажах и потревоженные птицы, устраивавшие на стропилах гнёзда, обеспокоенно зашелестели крыльями и встревоженно ухнули. – Я иду тебя искать, Тьельпэ… ***       Он молил о смерти.       Эльда слышал (или чудилось, что слышал?) хриплое, взволнованное дыхание, которое пропадало в завывании ветра. Слышал шаркающие шаги, и видел в своём воображении высокую, статную фигуру с тёмно-серыми сверкающими глазами. – «Я не сбежал, нет», – твердил нолдо сам себе, глотая слёзы и стараясь унять боль в хроа. – «Просто увести Аннатара с улиц и дать возможность жителям уйти в Лориэн…Просто увести…».       Нолдо чувствовал запах загноившихся ран и пыли, которая успела покрыть его доспехи и меч. Он увидел, как из-под изуродованного доспеха текут маленькие ручейки крови. Перед глазами поплыли круги, и эльда едва слышно зашипел сквозь зубы. Тьельпэ откинул голову назад, крепко зажмурившись, и снова постарался, как несколько минут назад, подняться на ноги.       Хлопнула дверь – и шипение оборвалось, заклокотав в горле хриплым карканьем. Тьельперинкваро почувствовал, как страх схватил за горло и начал постепенно сдавливать его. – «Кто-то пришёл сюда…Может быть, Он?»       Ну, конечно же, это он. Он всегда приходил за ним, всегда возникал перед ним, как какой-то странный, пугающий дух, притворявшийся старым добрым другом на протяжении нескольких сотен лет. На бледном, покрытом грязью и кровью лице показалась улыбка, показавшейся ему чуждой, ненужной и хрупкой.       Тьельпэ сморщился, снова почувствовав, как металлический вкус крови ударил в нёбо и попал на губы. Комната постепенно начала кружиться, а мысли – уходить далеко-далеко, туда, где он ещё был мальчишкой, любивший играть прятки с отцом. Да, атар был тогда рядом, готовый всегда защитить своего сына, дать совет и ринуться ему на помощь.       Атар…       Слёзы стекали по щекам и упали на пол, отмеряя последние мгновения в жизни. Он вспомнил, как мальчишкой играл с атар в прятки. Эльда поморщился, отгоняя от себя полузабытые, почти исчезнувшие воспоминания о тех светлых днях, проведённых им в Валиноре вместе с семьёй.       Губы задрожали, слёзы потекли ручьём. Они щипали порезы на лице, резали глаза и застревали в горле противным, склизким комком, затруднявший дыхание. Левая рука – искалеченная в недавней стычке с троллем – обхватила рукоятку меча и стиснула её.       Пальцы задрожали, предательски побелев. – «Атар, прости меня», – с горечью подумал он. – «Я не хотел…Прости меня…».       Но отец его не услышит – его тело лежит под толщей воды, скрытое ото всех слоем ила и грязи, всеми забытое и осквернённое проклятиями Тьельперинкваро. Так же, как и тела дяди Тьелько и Морьо. И разве заслуживали ли они этого, несчастные и всеми ненавидимые?       Воспоминание ошпарило его, как вышедшее из-под контроля пламя кузнечного горна и эльда беззвучно заплакал, мотая головой из стороны в сторону. Но как бы он не старался, воспоминание всё-таки настигло нолдо, и теперь слова звучали как удары бича, нанося раны его и без того изувеченной фэа. - «Я отрекаюсь от тебя, проклятый! –он с издевкой сплюнул на землю и усмехнулся. – Отрекаюсь от тебя и твоего проклятого рода! - Тьельпэ! – тёмно-серые глаза отца застыли неподвижной кромкой льда, но под этой самой кромкой Куруфинвион видел едва сдерживаемые слёзы. – Тьельпэ, не делай этого, прошу! - Пошёл прочь, проклятый эльда из проклятого рода! И забудь моё имя, как я забуду твоё!»       А сейчас он шептал проклятое им имя, и фэа сотрясалась от каждого слова, сказанного о роде Фэанаро и «нолдо, что когда-то был отцом». Куруфинвион наивно верил, что Эру отвратит его от Проклятия, если Тьельпэ отречётся от рода, загладит свою вину перед жителями Эндорэ за все свои злодеяния. И, спрятавшись от злого рока, он будет спасён, как и его любимые.       Но он оказался глуп, причём настолько, что в порыве гордыни открыл врата Эрегиона врагу и вручил ему оружие, которое разрушило его королевство-сказку. Королевство-убежище.       А сейчас он лежал – сломленный, истекающий кровью, – и судорожно цеплялся за безумную надежду, что Он не найдёт его, пройдёт мимо и уйдёт ни с чем, так и не осуществив свои намерения. ***       Дверь, ведущая в общую трапезную, открылась, и два мертвенно-золотых глаза сверкнули во тьме.       Майа глубоко вдохнул, пропуская через себя мириады запахов, а потом покачал головой, тихо рассмеявшись.       Но смех оборвался, едва взгляд упал на пол. Он увидел в полутьме две кроваво-красные полосы, ведущие к другой двери. В которой скорее всего и скрывался малыш Тьельпэ. - Наверное, ты сейчас вспоминаешь отца? – произнёс Майрон, не сводя глаз с полос. – Наверное, коришь себя за свои обидные, гадкие слова, которые ты произнёс в последний раз?..       Тишина зазвенела, рассыпаясь на осколки. В трапезную проникали отзвуки боя, который уже подходил к своему концу.       Он учуял едва уловимый запах, который тут же вскружил ему голову. Майа тихо зарычал, оскалившись в предвкушении.       Глаза вспыхнули ярко золотым, и зрачки сузились, превратившись в щелки, став почти невидимыми. Хриплый, гаркающий выдох вырвался из обманчиво щуплой груди майа. Он согнулся, упал, содрогаясь всем телом. Опершись руками о закопчённый пол, Майрон вдыхал опьяняющий запах крови, пота, и зажмурился, сдерживая возбуждение. Звуки затихающего боя превращались в назойливый гул, напоминающий надоедливое жужжание насекомого. - Так ты хочешь этого? – хриплый голос прозвучал в запыленной комнате глухо. Каркающий смешок застрял где-то в груди и теперь рвался наружу, превращаясь в горле в клокочущее хихиканье. – Хочешь посрамить имя Первого Дома?..Я разочарован, мальчишка,– майа тяжело встал, закашлявшись. – Даже твой немощный кузен и тётя встретили меня, как подобает воинам. А ты… Кстати, хочешь взглянуть на мой новый меч? – взгляд завороженно скользнул по лезвию меча, и Майрон на мгновение замер, наслаждаясь великолепной работой.       Тишина зазвенела, вздрогнула и начала осыпаться невидимыми осколками. Майа сморщился, удручённо покачав головой. И продолжил свой путь к заветной цели, вдыхая еле ощутимый запах растворов, наслаждаясь искусной мозаикой стен и пола. На бледном лице снова появилось выражение отрешённого покоя. Почти смертного умиротворения, которое можно найти на лице у покойника.       Но за маской спокойствия бушевала буря, сводящая огненного духа с ума. Ноздри огненного духа хищно раздувались, перед глазами плавали круги. Они напоминали ярко-алые кольца огня, расплавленные капли золота, что падали во тьму.       Он тяжело задышал, приближаясь к двери, за которой скрывался король-трус, бросивший свой народ и родных умирать за него. Сопляк, который спрятался от собственной судьбы и решил поиграть в благородного, великодушного повелителя эльдар. Пальцы изо всех сил сжали рукоять меча, шаг ускорился. Капля пота сбежала по шее, оставив холодный, липкий след на коже. Майрон убьёт его, да. Ради всех живущих на этой благословенной земле. Ради своей цели. – «Сейчас, моя прелесть. Мы убьём его сейчас!» – он улыбнулся. – «Он нам не нужен». – «Нет, Майрон», – холодный, расчётливый голос Мелькора ударил майя подобно хлысту, и даже спустя тысячелетия свободы от позорного рабства всё существо огненного духа замерло в немом, смертном испуге. Лицо исказилось, превратившись в обезображенную судорогами маску. Золотистый огонь в глазах померк, и они превратились в два тусклых, умирающих светлячка. – «Нет, Майрон. Он нам пока что нужен и ты, если убьёшь его, навредишь нашим планам». – Моим планам, – прошептал майа, замерев и испуганно прислушиваясь к голосу Мелькора. – Они мои, не твои. Ты гниешь там, за Воротами. Ты лишен сил и связан цепями, как пёс. – «Это так, слуга. Но ты слишком долго служил мне, чтобы забыть страх передо мной. Найди и узнай о Трёх Кольцах, Майрон. А как узнаешь – убей его».       Огненный дух опустил голову, сдерживая слёзы. Майа кивнул, облизнув губы. Испуг отпустил его, оставив после себя лишь едкое послевкусие во рту, отдающее потом и кровью. Он вздохнул, перевёл взгляд мертвенно-золотых глаз на дверь, за которой спрятался Тьельперинкваро Куруфинвион.       Напряжение оборвалось – резко, словно его кто-то обрезал невидимым ножом, - когда он вплотную подошёл к двери, ведущей в чулан.       Звонкий, юношеский смех зазвенел в комнате, едва рука коснулась почерневшего от времени дерева. Майрон выдохнул, а потом, всё также смеясь, открыл дверь.       Смех резко стих, раскрыл капюшон змеи и вырвался раздраженным, злобным шипением. В горле пересохло, наполнившись ядовитым, трупным запахом, который витал в воздухе. – НЕТ-НЕТ! ВСЁ ДОЛЖНО БЫЛО ЗАКОНЧИТЬСЯ СЕЙЧАС! – закричал Майрон, обрушив удар меча на труп мальчишки-подмастерья, сжимавшего в руках копьё. – НЕТ! ТЬЕЛЬПЭ! ВЫХОДИ, ТРУС!       В нём растекалось пламя, гнев. Бледные щёки задрожали, глаза вспыхнули пугающей, ярко-золотой вспышкой света. Он обрушивал удар за ударом на труп мальчишки, рыча и визжа. Гнев перерастал в животную, неудержимую ярость, которая заставляла уродовать остывшее хроа юного эльда дальше. *** – НЕТ-НЕТ! ВСЁ ДОЛЖНО БЫЛО ЗАКОНЧИТЬСЯ СЕЙЧАС!       Эльда услышал крик и вздрогнул. Крик длился не больше мгновения, но для нолдо показалось, что прошло несколько Эпох, прежде чем хриплый, злобный голос снова выкрикнул в удушливую, пропахшую смертью полутьму: – ТЬЕЛЬПЭ! ВЫХОДИ, ТРУС!       Тьельперинкваро смежил веки и криво улыбнулся – да, трус. Жалкий и ничтожный трус, в которого нолдо превратился, сидя в своём королевстве-убежище. Эльда судорожно выдохнул, почувствовав, как боль снова охватила хроа. Она наполнила его расплавленным металлом, превратила страдания и воспоминания об отце и родных в горящие угли, которые прожигали его плоть.       Смерть кричала вместе с Майроном, шагала вместе с ним и улыбалась его же губами. А Тьельпэ оставалось только ждать, когда двое лучших друзей – Смерть и слуга Мелькора – придут за ним, чтобы положить конец этой бесконечной игре. И он наконец умрёт, отправится в Чертоги Намо. – «И отец будет тебя ждать там. Как ты посмотришь ему в глаза? И в глаза всех тех, кого ты проклял и отрёкся?»       Он слышал шаги. Точнее, эльда так казалось – он слышал в своей голове еле слышные, кошачьи шаги. Куруфинвион видел, как в полутьме высокая фигура майа горбиться, превращаясь в полу бесформенное, покрытое струпьями и ожогами чудовище, которое пришло из тёмных глубин земли, порождённое неизвестными силами, тёмным, извращённым разумом Мелькора и Безумием . И только глаза чудовища останутся такими же тёмно-серыми, обманчиво-добрыми. Как и в первый день, когда огненный дух протянул Тьельперинкваро руку. – «Бойся Аннатара, дары приносящего!» – слова Нарви прозвучали в комнате многоголосным, раскатистым эхом в тесной комнате.       Нолдо прикрыл глаза, горько усмехнулся – раскаяние ужалило его и его яд проник прямо в сердце. Он боялся. Но не смерти, а друга смерти, который до этого притворялся другом и советником. Эльда с дрожью вспоминал, как некогда озаряющееся улыбкой лицо Аннатара исказилось в гневе, нетерпении и жажде крови. Такое лицо – перекошенное, побелевшее, превратившееся в искусно сотворённую маску – он видел лишь у одной-единственной нис, которая получала такое же извращённое удовольствие от убийств.       Охтарониэль Тирониэн, жена Морифинвэ.       Эльда чувствовал себя ничтожным, дрожащим мальчишкой перед неистовой, первобытной силой и мощью. И то же самое чувствовал сейчас, когда он понял, почему жена Морифинвэ была такой яростной. Тьельперинкваро вздохнул – прерывисто, с волнением. Сердце, было замедлившее свой бег, вновь затрепетало, болезненно сжалось в груди и превратилось в осколок раскалённого металла.       Искажение…       Но важно ли сейчас это? Нэр рассмеялся собственной глупости: он – последний, кто видел ещё живыми ныне полулегендарных героев древности, внук Фэанаро Финвиона, гордец, презревший свой род и раскаявшийся в этом – валялся на полу, истекая кровью, и думал о безумии матери своего кузена, будто это как-то должно спасти его. Но на самом деле эльда боялся конца, столкновения с предателем, что одной рукой дарил, а другой – предавал и отравлял разум, осквернял всё то светлое, к чему он, Тьельперинкваро Куруфинвион, стремился. «– Ты дурак, Тьельпэ. Или, как тебя называют в Нарготронде – Келебримбор? – взгляд тёмно-серых глаз дяди Туркофинвэ был полон презрением и гневом, словно перед ним не стоял племянник, а враг, который чудом избежал смерти. – Предатель, перед смертью своей ты вспомнишь о нас! И не жди от нас прощения даже в Чертогах Намо! Тебе не спрятаться, не скрыться от своего рода и судьбы, что уготована всем нам. Трус, отрекаясь от нас, ты всего лишь спрятался от своего рока! – Лучше уходи подобру-поздорову, Туркафинвэ Фэанарион, пока Его Величество не сменил свою милость на гнев!.. И брата своего забери! Тонкие губы белокурого эльда изогнулись в усмешке. – Ты опорочил не только нас, Тьельпэ Дурак. Ты опорочил своего деда и прадеда. Как ты посмотришь им в глаза в Чертогах? Тьельперинкваро рассмеялся, запрокинув голову. Смеялся, наблюдая, как феаноринги уезжают из благословенного Нарготронда, ставший ему домом.»       И сейчас он смеялся, не обращая внимания на то, что смех отзывается в теле болью в искалеченном теле. Эльда выплюнул вязкий сгусток крови и снова попытался встать. Но хроа уже настолько ослабло, что нэр уже не смог пошевелить ни ногой, ни рукой. Он превратился в немощного, ослабевшего дурака и труса, который проиграл. И теперь с ним наедине остался только страх, напоминавший Тьельпэ, что уголёк жизни всё ещё теплится в теле. И всё ещё пытается дать сил бороться с надвигающейся Тьмой. ***       Он снова собран и быстр, как всегда, и теперь ему почти ничего не мешало выследить малыша Тьельпэ. Даже лёгкое раздражение, вызванное весьма досадной промашкой, сейчас казалось огненному майа несущественной мелочью и лишь служило напоминанием, что надо всегда быть начеку.       Майрон проверил несколько комнат для гостей, затем проверил кузницы. Выйдя в Главный коридор, соединяющий два крыла, он принюхался, как голодный волколак. Неясный, едва различимый запах вился прихотливой лентой и вёл его дальше, к кузнице самого Тьельперинкаро.       Верхняя губа поднялась вверх, обнажив плоские, бледно-серые зубы; ноздри раздулись, перед глазами потемнело, мешая майа различать дорогу. Но память подсказывала ему, что Майрон на верном пути. «Это всего лишь помеха, – напомнил себе он, ступая в наступающих сумерках по следам запаха, – добыча совсем близко».       Но что потом? Потом – покой и благодарная Арда, лучи Анар, озарившие майа. И покой. Мир и народы, населявшие его и забывшие про хаос. Всё в том идеальном мире будет подчинено порядку, беспристрастному суду. Счастливые народы Арды ждёт награда за службу и верность, а воздаяние – за преступление и праздность. Арде Упорядоченной. – «Арда Упорядоченная», – прошептал он одними губами и слегка улыбнулся.       Но чтобы притворить это в жизнь, необходимо найти Тьельпэ и любыми возможностями выпытать у него местоположение всех Трёх Колец. Надо лишь немного поиграть в прятки, раз уж малыш Тьельперинкваро так и не научился встречать своего врага лицом к лицу, как делали это его родичи из Первого Дома. Но сейчас важнее было выиграть в игру в прятки, которую затеял некогда король Эрегиона.       А затеял он это давным-давно, когда ещё был зелёным юнцом и сделал совсем неправильный выбор. Но ничего, майа исправит эту досадную оплошность и наконец поставит точку на всём роде Фэанаро, заставит глупца взглянуть в лицо своего врага и принять неизбежный конец.       Вдруг он замер, ощутив, что к приевшемуся запаху – душному, едкому и разъедающему ноздри – примешался другой, более сильный. Этот запах встревожил и обрадовал Майрона, напомнив ему о старых днях, когда он спускался в подземелья под Тол-ин-Гаурхотом и пытал пленников. Разложение, страх, отчаяние. А ещё – мочи и крови.       Презрительно скривившись, огненный майа пошёл на запах. С каждым шагом вонь усиливалась. Она осела горечью в горле, засвербела в носу и на мгновение сбила с толку.       Майрон остановился, сделав глубокий вздох. Начали болеть шея и затылок, отдаваясь во всём теле тупой, ноющей болью.       Стены Дома Гвайт-и-Мирдайн зашатались, коридор сузился, вспыхнув яркими, пугающими цветами. Где-то на снаружи закричали эльдар, и грохот обрушившегося здания резко оборвал их, обрезал ниточки их голосам и жизням.       Фыркнув, он с трудом рассмеялся и привалился к стене, прикрыв глаза. Капли пота сбегали по лбу, оставляя после себя липкий, противный след.       Светло-золотые сумерки сменились багрово-красным – близилась ночь. Они были неумолимы, как судьба и смерть, что вышагивали по коридору Дома. И не было больше никаких пряток, не было больше пощады или милости с их стороны. Багрово-красный свет пламенел, вскипая в ослепших окнах, и гас, превращаясь в тёмно-лиловые подтёки-тени.       Он отдавал последнее тепло и умирал, остывая на залитых кровью улицах Ост-ин-Эдиля.       Когда боль стихла, Майрон снова зашагал по коридору, улыбаясь. Теперь он точно знал, где прячется Тьельпэ. Огненный майа рассмеялся, шаркая по гладко отполированным плитам, и вспоминал, что когда-то здесь бурлила жизнь, а мастера были одержимы своей работой и идеей превзойти мастеров древности. Они этим жили, и отчасти Майрон понимал их: жажда превзойти сначала Учителя, а потом – Хозяина, – всегда поддерживала его на протяжении тысячелетий, подталкивала к идее о всемирном порядке и идеальной жизни для всех живущих на земле. Но тем не менее в его глазах они всё равно были наивными глупцами, которые играли с огнём. – И доигрались, – пробормотал Майрон самому себе. – Жаль, конечно, но они сами ступили на эту дорожку.       Майа вздохнул полной грудью и сверкнул золотом глаз: он теперь знал, где точно спрятался трусишка Тьельпэ. – Ты не умрёшь, Тьельперинкваро Куруфинвион. Я лишь найду тебя, – и, взмахнув мечом, он продолжил свой путь, насвистывая пастушескую песню, подслушанную где-то давным-давно.       Воспоминания нахлынули на него, и каждый уголок в Доме Гвайт-и-Мирдайн напомин ему дни, когда сын Куруфинвэ работал с ним в кузнице. Иной раз бывало так, что они уходили из Дома мастеров лишь глубокой ночью – усталые, но довольные. А что это была за работа – мысли переходили от одной к другой, и как спорилось дело, стоило им собраться вдвоём за работой! Майрон зарычал – тихо, словно почуявший добычу волк. Он свернул налево, следуя за запахом вони и разложения. Ещё немного, совсем чуть-чуть.        Огненный майа в нетерпении перешёл на быстрый шаг. И тут же упёрся в дверку, ведущую в личную кузницу Тьельперинкваро. Он с шумом втянул носом воздух и прикрыл глаза, удовлетворённо зарычав. Прижавшись носом к щели и снова вдохнув, Майрон широко улыбнулся.       Здесь.       Булькающий, хлюпающий, животный звук вырвался изо рта и носа. Из уголка губ потянулась нитка слюны, которая, блеснув в свете появившейся луны, упала на пол. Улыбнувшись, майа приоткрыл дверь и проскользнул тенью в тёмную комнату. Смрад ударил ему в лицо, но Майрон продолжил мягко ступать по полу. Взгляд метнулся в сторону неприметной дверцы, и огненный дух широко улыбнулся.       Золотые глаза вспыхнули тёмно-оранжевым, почти багровым, с золотой обводкой по краям. Серые зубы вытягивались, превращаясь в иглообразные клыки. Майрон сгорбился, почти пригнувшись к земле. Со стороны он напоминал отвратительное, состарившееся существо, которое кралось к жертве, оставляя зловонный след на полу.       Наступившая тишина и ночь испуганно застыли, время словно омертвело, став лишь словом, которое было бессмысленным и ненужным. Сбивчивое дыхание Майрона превратилось в жадный хрип.       Сгорбленное существо остановилось на мгновение, а затем – бесшумно открыло дверь. ***       Он был не в силах уже сопротивляться страху и отчаянию. Едва услышав скрип двери, Тьельперинкваро уже знал, что всё закончилось. В какой-то мере нолдо даже был рад тому, что вот-вот неумолимая судьба захлопнет книгу его жизни.       Влажное, хлюпающее дыхание и шаги, от которых казалось, дрожала земля, раздались как раз за дверью. Страх подскочил к самому горлу и с очередным кроваво-желчным сгустком вышел наружу. Дрожащие слёзы, сейчас похожие на острые глыбы льда, резали кожу и делали больно разгорячённому в предсмертной агонии хроа.       Тьельперинкваро Куруфинвион – последний из Первого Дома, перед смертью своей осознав, каким дураком он был – сейчас угасающим зрением смотрел, как дверь тихо, беззвучно открылась.       Нолдо выдохнул, скривив рот в беззвучном крике помощи.       Два оранжево-багровых глаза, в которых застыло животное безумие, сияли в темноте по ту сторону приоткрытой пасти двери. – Я тебя нашёл, Тьельпэ.