Моя большая китайская семья

      Шесть сорок пять, а это значит, что у Джунмена есть пятнадцать минут, чтобы спокойно помыться и еще двадцать, чтобы засунуть в стирку детские вещи и приготовить сыну завтрак. Еще двенадцать, чтобы вытереть пыль, полить цветы на кухне и тщательно вымыть руки.       В семь тридцать два - ровно по Сеулу - просыпается самый главный человек в его жизни. Все отработано месяцами дрессировки (в основном себя любимого, конечно), и проснуться за ночь всего лишь три раза уже не считается большой удачей. Джо уже большой мальчик и с каждым днем радует папу новыми знаниями, заразительным смехом и очаровательной десноватой улыбкой с крошечными зубками.       Потом у Джунмена есть целых полтора часа между десятью и половиной двенадцатого, когда у Джо обеденный сон (можно приготовить обед) и два часа с трех до пяти, когда послеобеденный сон позволяет себе вместе с сыном и Джунмен. Потом с шести до восьми — у маленького прогулка в соседний сквер с няней, а Джунмен бежит в магазин за свежими продуктами и детским питанием. С девяти начинаются приготовления ко сну: ужин, ванночка, и прочие вечерние процедуры, включающие себя укрепляющий массаж и конечно же, колыбельная в исполнении папы (обязательно нужно надеть красную кепку, иначе Джо не заснет - откуда такая болезненная привязанность, омега не знал). Недавно Джо научился подвывать как щеночек. Запел мальчик раньше, чем пару слов связал; гены, что с ними сделаешь. В половину одиннадцатого маленький уже должен спать.       Вроде бы ничего сложного, кому-то может показаться и райским отдыхом, но не Джунмёну, который после этого садится работать над своей диссертацией. Хоть по одному предложению, но он честно пишет ее уже который год. У омеги практически нет времени на себя, ему даже некогда съездить в салон и сделать что-нибудь с отросшей шевелюрой, что обычно торчит на его голове симпатичной пальмочкой. Не говоря уже о нормальном маникюре, педикюре и эпиляции - это заоблачная мечта тех, кто едва отмывает себя от детских каш и пятен молока. Такова жизнь одинокого папочки, ведь помогать таким, как он никто не спешит, кроме государства и малочисленных сердобольных соседей.       По крайней мере, так было до недавнего времени, пока к чудесной паре, что жили через два дома не переехал их внук. Молодой, красивый, свободный... О том, что Джонин когда-нибудь проявит такой интерес к нему, Джунмен старался даже не мечтать, но, увы и ах, это было так.       Альфа находил любой повод, чтобы заявиться к нему. То дедушка отправит пирог, то ему вдруг захотелось подстричь его газон, то водосточная труба криво висит... Джунмен уже смирился с тем, что альфа постоянно маячил где-то рядом, точнее сказать ему было все равно (по крайней мере, он себя в этом убеждал).       Чего не скажешь о Джонине, которому буквально рвало башню от такого отношения: как только он видел Джунмёна и слышал его подчеркнуто вежливое обращение "Кай-ши" (Кай-ши, не хотите ли холодный чай? Кай-ши, давайте выйдем на веранду?) альфа едва сдерживал себя, чтобы не повалить этого принципиального соседа и не... Черт, ну почему раньше было можно, а сейчас нельзя!?       Альфа прекрасно помнит, как выглядит его тело, как пахнет его кожа, как хрипнет его голос, как... Если это не инстинкт, то что это?       Да, до сонесенима у него было не мало партнеров, да и после не меньше, но каждый раз ему мерещилось, что это он прогибается под ним, тихо постанывая его настоящее имя, а утром будит его поцелуями и нежно шепчет, что лучше, чем с ним у него ни с кем еще не было. Так было один раз, но Джонин это запомнил на всю жизнь. Да, он был дурак, в свое время не оценил, даже не понял, что произошло. Последние два года, он только и думал, что надо было сразу повязать Джунмена.       А вот омега, кажется, все прекрасно понял. Джонин иногда ловил себя на мысли, что сонсеним все спланировал заранее, использовал его по назначению и бросил. Бред, но вполне возможно – ребенок, рожденный от истинного альфы - чем не подарок на тридцатилетие?       Но вот уже семь тридцать и соседский гараж (по которому можно сверять часы) с лязгом закрывается. Джунмен вытирает руки и, избавившись от посторонних мыслей, идет к своему сыну. Маленький одним своим видом вызывает умиление - волосы стоят торчком, он уже сидит и потягивается, долго трет глазки и радуется папе, когда слышит его мелодичный голос. Джунмен целует его в пухлый животик и, взяв на руки, несет умываться.       Еще один день, такой же, как вчера и такой же, как завтра, но в нем никто ему не разбивает сердце и не спрашивает с невинным видом, что, мол, произошло. Джунмен уже слишком взрослый и думает, что всякие гормональные салки его уже должны обходить стороной. Но природе плевать, что он там себе думает и какие у него планы. Прошел год с момента рождения ребенка, а это значит, что пора восстанавливать омеге цикл и брать, наконец, судьбу этих двоих в свои руки. И как удачно, что у омеги еще нет необходимых запасов подавляющих препаратов, а у альфы именно сегодня, особенно решительное настроение. Более того, он теперь знает, во сколько и на сколько Джунмен остается дома один. Пора прекратить этот сплошной год Сурка. Природа никогда не ошибается.       Утро перетекает в день. Малыш увлеченно бренчит кастрюльками в нижнем шкафу, Джунмен замечает, что в кухне пахнет как-то по-особенному странно. А пока Джунмен пытается справиться головокружением, Джо, к ужасу папы, успевает лизнуть солнечного зайчика на полу.

***

      Вот так просто всё и заканчивается. Действительно, не бывает же все так идеально? Смешно, но у них была любовь с первого чиха. Первая линейка и торжественное собрание в университете... Бекхен хотел цвести и пахнуть, вылил на себя чуть-ли не полбутылки папиного одеколона, что должен был справляться с настойчивым запахом девственной омеги, но просчитался во сто тысяч раз, ибо Чанель - парень, что наступая всем на ноги, пытался вылезти из толпы, заодно зацепил плечом и мелкого Бекхена, которого просто тараном вынесло оттуда. А торопился Пак по одной единственной причине - у него была аллергия на такие духи и его нос мгновенно заполнился кое-чем слизким. Один взгляд, один вздох... и огромная сопля на Бекхене, ну вы понимаете.        М-м-м, можно ли сказать, что на омегу Чанель сразу "положил глаз"? А сердце Бекхена было прострелено со скоростью бактерий, вылетающих из слизистой. В общем, быстро у них всё завертелось, закрутилось, и до жути неловкие попытки поговорить о погоде (о чем-нибудь, кроме соплей), вдруг переменились совершенно ясным и понятным желанием быть рядом именно с этим человеком, что кроме него никого и не надо.       Шесть лет счастья, прощайте?       Эвакуатор весело мигает и пикает, увозя его, в общем-то, дешевую тачку, а вместе с ней и сумку на переднем сидении. Но ведь не в сумке дело, а в ее содержимом: эвакуатор уехал с телефоном, бумажником и документами Бён (Не_Пак) Бекхена. Омега мог поклясться чем угодно, что запрещающего знака не было когда он парковался. Или, возможно, за три месяца многое поменялось не только в личной жизни парня, но и, что было неожиданно и удивительно, в мире вокруг.       И вот стоит он под захлопнутой дверью подъезда, что еще недавно был таким родным, где на чердаке среди огромного количества нецензурных фраз, красным маркером написано "ЧанБэк форева". Это уже потом какие-то хулиганы исправили букву "ф" на "п", как раз предвещая момент, когда эти двое передружили настолько, что однажды поняли, что пропахли друг другом насквозь и отнекиваться дальше просто нет смысла.       Почему-то ни для кого не стало новостью, что Бекхен отныне омега Чанеля, а парни были настолько поглощены друг другом, что просто ничего не замечали вокруг себя. Преподаватели снисходительно улыбались и отчитывали (больше для порядка, конечно) потерявших голову альф, что вытворяли не весь что в периоды обострения: тут и заваленные цветами омеги, и заигрывания с молоденькими преподавателями, и самые настоящие драки с опрокидыванием столов и чуть ли не ритуальные танцы перед понравившимся омегой. И, конечно, неожиданно запертые двери и поспешные попытки переслать весь поток в соседнее крыло, ибо иногда омеги благоухают так, что ни один преподаватель не возьмется вдалбливать перевозбужденной аудитории основы своего предмета. Сейчас выходки Чанеля и других альф, что частенько срывали занятия, вызывают лишь что-то вроде ностальгии, (а точнее острую грусть).       Омега стоит с пустыми карманами и таким же неполным сердцем, грустно провожая дорожных работников и не зная, что предпринять. Бён мог бы пройтись пешком и пусть это и заняло бы добрых пару часов, но начинающийся дождь и ветер совсем не сулят его организму полезную прогулку. Попробовать позвонить другу, попросив у какого-нибудь прохожего мобильный? Конечно, омеге в его положении не откажут, но черт возьми, когда это Бекхен запоминал номера наизусть? Подниматься обратно к Чанелю не хотелось совершенно. Тот, может быть, и не прогонит, но гордость Бекки пострадает еще сильнее.       Постояв минут двадцать под сильным дождем и уже начиная переживать - уже не за себя, за сына, - омега обреченно поднимается в свою бывшую квартиру, проскочив за кем-то в подъезд, и тихо-тихо стучится. Дверь, как ни странно открывают мгновенно, и такого недоумения на лице Чанеля, омега не видел давно. Да он вообще Чанеля давно не видел. Только что эффектно попрощался и снова здесь. Как же его это бесит!       Чанель, что даже не понял, что произошло на автомате открыл дверь. Бекхен ушел! Нет, конечно, сначала пришел, заявил ему об отцовстве и опять, черт возьми, просто ушел! Альфа сам не понимает, как стоит в двух шагах от омеги и разрывается от желания либо ударить за самовольство (самодурство), либо зацеловать за такие новости. Альфа стоит, не позволяя себе глубоко дышать, и краем сознания улавливает только то, что Бекхен что-то бормочет, смотря в пол, и из его слов "моя машина", "забрали", "не помню" сделать целостную картину проблематично.       — Что? — Чанель пытается концентрировать все свое внимание на одном объекте.       — Мне, — тихо повторяет омега и еще тише добавляет, — нужны деньги...       — Нет. — отрезает альфа.       — Нет? — Бекхен вздрагивает и даже поднимает лицо. — Д-даже на автобус?       — Нет, — повторяет Чанель, и на глазах омеги начинают наворачиваться слезы, — я...       — Тогда, прости, — Бекхен нервно проглатывает ком и запальчиво произносит, - я думал, я думал, что... Прости!       Глаза щипает немилосердно, и омега делает вздох, чтобы не разрыдаться позорно и быстро побежать к лифту, и даже уже делает шаг в его сторону, как альфа сгребает его в объятия. Бекхен и сам не замечает, но рубашка Чанеля становится мокрой слишком быстро, когда омега слышит:       — Нет, я сам тебя отвезу, — альфа вздыхает и прижимает ближе — я сам отвезу. Сам.       Чанелю биться об стену хочется от того, что его омега, который купался в роскоши и имел право тратить все его деньги, причем без какого-либо отчета, просит у него пару монет на автобус. Это, блять, как называется? Гребанный Пак, до чего ты довел своего любимого человека, что тот даже не говорит, что ждет ребенка от тебя? Дебила кусок, хватит ждать у моря погоды и сделай уже хоть что-нибудь. Сейчас главное, чтобы омега успокоился. А как быстро успокоить омегу? Правильно, в губы.

***

      Теперь у Кимов каждое утро начинается одинаково. Будильник, "еще пять минут" и выпихивание Чена из кровати. А потом:       — Сюмин-а, где мои носки?       — Не знаю.       — Я их вчера сюда положил.       — Значит, я постирал.       — Зачем, я же не просил!       — Ты, что с обираешься во вчерашних ходить?       — Нет, но мне нужны черные.       — Чен, — Минсок бросает раздраженный взгляд, — нафига тебе ящик в комоде полный носков и белья, если каждое утро, черт тебя дери, спрашиваешь у меня вчерашние носки!?       — Все остальные не достаточно черные!       — Что, блять? Ты специально это делаешь, да? Не выводи меня из себя!?       — Хорошо, только успокойся, — Чен бурчит под нос и все-таки одевает на работу недостаточно черные носки.       Минсок делает пару глубоких вдохов и они завтракают в тишине. Потом Минсоку становится стыдно и он начинает заигрывать.       — Во сколько придешь?       — Как обычно.       — Хорошо, я буду ждать, - урчит омега, с закушенной губой и томным взглядом.       Как жаль, что Чен больше не способен рано вставать ради него. А так как они в принципе не делают этого быстро, то и по утрам ничего не бывает. А потом по новой:       — Где мои ключи?       — Не знаю.       — Я их вчера сюда положил.       — ...       Еще один маленький скандал, жаркий поцелуй на прощание и потом целый день вдвоем с котом. Потом они созваниваются в обед и омега жалуется: "много сладкого нельзя - диатез, много соленного нельзя - отеки. Жить на пророщенной пшенице прикажете?" Чен лишь посмеивается, предлагая, например, мокрую землю. Вдруг поможет?       Вечером ужин и истерика "ты меня не любишь" ровно в половине десятого, потом фильм, любовь и сон. И так каждый день. На утро:       — Сюмин-а, где мои носки?       — ...       И так каждый день. Каждый. Божий. День.

***

      Кёнсу — тупой, другого объяснения нет. Ну зачем надо было звонить Сехуну и убеждаться, что тот никому не скажет? Сейчас, когда альфа знает, когда омега особенно чувствительный, он звонит и говорит такие вещи, что Кенсу вспыхивает как спичка. В общем, дело дошло до того, что Сехун устно трахнул его уже несколько раз. Звонок среди ночи и жаркий интимный шепот, заставляющий простыни под профессором сбиваться в складки...       Сехун знает, что делает. Сехун - умница. Сехун записывает всё. Можно даже сделать вырезку из сладких стонов профессора До. Вот бы еще видео!       Во время одного из разговоров, Сехун просит включить Скайп. Ночью почему-то думается иначе, и Кёнсу послушно включает компьютер...