Несколько строк

      Дадзай рисовал, он выводил прекрасные узоры, пытался запечатлеть воспоминания прошедшего дня. Лезвием на своих предплечьях. Старые шрамы отвратительны, а новые должны быть прекрасны. Но когда он посмотрит на порезы утром, лишь ужаснётся и заматает их бинтами, не желая видеть. А пока его свидетель — лишь луна, и в лунном свете кровавые штрихи восхищали.       Когда порезы впервые увидел Мори ночь была безлунной. И возможно из-за этого он так сердился, из-за этого выбил лезвие из рук Дазая, ведь не было того волшебного серебряного света. И Дазай постарался ему это объяснить, предлагал повторить представление в полнолуние, морщась, пока Мори обрабатывал раны, но тот лишь смотрел на него испугано, лишь прижимал к себе. Дадзай смеялся и беззаботно говорил ровно до рассвета. Но лишь увидев свои руки в слабых солнечных лучах, взволнованное лицо Мори, словно лишился всех сил и, согнувшись, уткнулся в плечо Мори, неловко обнимая его и шепча «прости».