there is a wait so long you'll never wait so long*
Этот голос невозможно не слушать. Он грохочет внутри головы, царапая стенки черепа, сдавливает в тисках мозг. Хриплый шёпот кровью льётся из ушей, и хуже этого чувства Гордон на своей памяти не испытывал. Он теряется. Изумрудные глаза гипнотизируют; неясные силуэты мелькают где-то на подкорке сознания, смутные, размытые. Кажется, это Меза. Тот день, когда жизнь покатилась к чёрту. Его бледное лицо в этой темноте — единственный ориентир. Но он всё отдаляется, а вокруг вырисовываются очертания вагона. Туманная улыбка, брошенная напоследок, растворяется в воздухе вместе с фигурой в костюме. Гордон просыпается и вдыхает пепел. Первым делом он закашливается. Он ощущает своё бьющееся сердце, бегущую по венам кровь. Своё тело. Оно кажется лишним, неудобным. Чужим. Лёгкие словно два тяжелых мешка, набитых песком. Гордон задыхается с непривычки, потому что он разучился дышать. Голова кружится от нехватки кислорода, в глазах темнеет, и он насильно заставляет грудную клетку сокращаться. Качнувшись, вцепляется в поручень и ошарашено смотрит вокруг. Вагон куда-то едет. На секунду Гордона парализует от ужаса; он думает, что вернулся в Мезу. Сейчас ему снова придётся испытывать образец и заново проходить этот ад. Раз за разом. Но потом он различает в вагоне других людей. Несколько мужчин в тёмно-синих комбинезонах смотрят на него, как на чумного, и сторонятся ближе к выходу. Да и сам вагон — не бронированный мезианский, а самый обычный. Гордон, должно быть, выглядит как сумасшедший. Он всё дышит и дышит. Пошевелив мышцами руки, глядит на свою ладонь. Собственная конечность кажется неправильной. Хочется отделиться от тела и снова уйти в небытие. Это дико. Быть живым. Господи, как же он отвык от этого. Медленно возвращаются воспоминания. Знания. Оказывается, он знает столько всего. Человеческий мозг — удивительная вещь — хранит в себе такое колоссальное количество информации, что голова начинает закипать. Гордон был бы рад не думать ни о чём сейчас. Чтобы в черепной коробке существовал только один белый шум. Вагон останавливается, двери распахиваются. Люди в комбинезонах выходят. Гордон остаётся один. Он встаёт; оступается на ватных ногах, снова хватается за поручень. Слышит знакомый голос. Обычный, человеческий. «Добро пожаловать в Сити-17. Сами вы его выбрали, или его выбрали за вас…» Гордон выходит из поезда. С огромного экрана в конце платформы на него смотрит Брин. Он что-то говорит, но речь расплывается. Над головой пролетает странный дрон; ослепляющий луч светит прямо в лицо, и Гордон прикрывает ладонью глаза. Он не понимает, где находится и что здесь происходит. Фримен идёт к экрану, всматриваясь в лицо администратора Мезы. Он видит решётки и людей в темных костюмах. На них шлемы, напоминающие противогазы. Один из этих людей толкает того, что в комбинезоне. Потом человек в шлеме смотрит на Гордона, и дубинка в его руке искрится зарядом электричества. Фримен опускает глаза и идёт вслед за парнем из вагона. Они проходят через железный турникет. Опять раздаётся голос Брина. Гордон думает, что тот несёт какой-то бред. Он оглядывается; у решётчатой сетки стоит женщина. Она смотрит на Гордона, и взгляд у неё отчаянный. Фримен моргает. Он заходит в арку. Что бы здесь не происходило, он должен идти. Вокруг одни решётки и ещё больше людей в шлемах. Гордон хочет сесть, закрыть глаза и перестать воспринимать окружающий мир. Но понимает — если сядет, то уже не поднимется обратно. Ноги держать не будут. Гордон слышит, как двое людей у решётки говорят о Брине. Один из них произносит полушёпотом: «Сити-14». Либо Фримен подзабыл географию, либо за время, проведённое Нигде, на карты решили внести изменения. Он идёт к отдалённой колонне, шаркая подошвами ботинок. Снимает очки, складывает дужки и прижимается лбом к холодному камню. Ладно. Хорошо. Ничего не хорошо. Все просто ужасно, и Гордон просто нихрена не понимает. У него шок. Но двигаться необходимо. Шевелить мозгами. Он ведь в этом хорош. Надо думать. Что он может? Мысли расплываются, и ухватить их за хвост никак не выходит. Фримен отлипается от колонны и смотрит по сторонам. Назад, на платформу, пути нет. Впереди ещё больше этих… надсмотрщиков. Но есть ли у него выбор? Конечно же нет. Он уже не помнил, что значит настоящий выбор, а не его иллюзия. Гордон делает первый шаг. Он даётся с трудом, но Фримен всё же находит в себе силы идти туда, к решеткам. Потупив глаза, проходит мимо надсмотрщиков. Видимо, слишком близко, потому что один из них толкает его, да так, что Фримен падает на пол. На экране снова Брин. Его голос, повторяющий одно и тоже, как мантру, начинает нервировать. Путь вперёд свободен. Гордон невозмутимо поднимается и поправляет съехавшие с носа очки. На решётке висит табличка с надписью «Нова Проспект». Куда бы это не вело, ему… Проход с лязгом закрылся. Из-за двери в стене слышатся шаги, оттуда выходит человек в шлеме. Он жестом показывает на коридор за своей спиной. — Пройдёмте со мной, гражданин. Разум стал холодным, как заплёванный пол под ногами. Гордон шагает за человеком в форме. Он не думает. Так легче. Они останавливаются у последней двери. Человек тяжело стучит кулаком, отодвигается задвижка. Замок загорается зелёным, дверь распахивается… Там, у кресла, разлиты лужи крови. Гордон встал, как вкопанный. Он не хочет заходить. На плечо опускается рука, и его, парализованного от страха, заталкивают внутрь. Двое в шлемах перебрасываются парой слов, но Гордон их не слушает. Что ж, всё закончилось слишком быстро. Он, наверное, будет разочарован. «К сожалению, вы не оправдали моих ожиданий, доктор Фримен» Дверь закрывается. Гордон остаётся с надсмотрщиком один на один. «Доктор Фримен, вы бесполезный кусок дерьма и совсем скоро сдохните. Благодарю за сотрудничество» Человек что-то произносит. Гордон не разбирает чужого голоса; он в страхе поднимает глаза. Мужчина стаскивает шлем. Барни. Постаревший, с проблесками седины в волосах. Гордон не верит. Он думал, что Калхаун погиб в Мезе. Он мысленно его похоронил. Гордона раздирает от желания броситься ему на шею, потому что ещё немного, и он сойдёт с ума. Может, уже сошёл. Барни хватает его за плечо, сжимает, и прикосновение это совершенно реально. Он говорит, но Гордон не слышит его слов. Всё словно в тумане. Калхаун поворачивается, что-то набирает на панели, и на экране высвечивается комната. Потом появляется человек. Айзек. Постаревший ещё больше, и лицо его испещрено морщинами. Гордон хочет себя ущипнуть. Нет, он хочет расцарапать собственную кожу до крови, чтобы боль отрезвила и, может, тогда он поймёт, почему его друзья изменились так сильно; он будто пробыл в небытие десятки лет, и теперь странный, чужой мир давит на него со всех сторон, а Гордон, как муравей, мечется в страхе. В дверь с той стороны ломятся, и Барни выталкивает его через чёрный ход. Гордон вслушивается в его голос. Ему надо на площадь, Барни потом его найдёт, обязательно найдёт. Фримену хочется забиться в угол и никуда не уходить, но он понимает, что так нельзя. Ему нужно уйти. Гордон идёт. Сначала карабкается по лестнице, вылезает через окно. Царапает ладони, но хотя бы ничего себе не ломает. Он проходит огромное здание, обходя метрокопов из Гражданской Обороны, как назвал их Барни. Площадь пыльная, затхлая. Вокруг ещё больше сканеров, в небе летают очень странные корабли, напоминающие вертолёты, и голос Брина оглушает со всех сторон. Гордону кажется, что он оказался в какой-то футуристической антиутопии. Видимых выходов нет, впереди по улице виден пост полиции, и он спешит скрыться в закоулке. Нет времени приходить в себя, нет времени пытаться что-то осмыслить. Здесь, во дворике, всё поросло бурьяном, на заброшенной детской площадке ветер скрипит ржавой каруселью. В один из многоэтажных домов можно зайти. Гордон поднимается по лестнице, держась за покорёженные перила. Вдоль обшарпанных стен куча квартир без дверей. Там, внутри, среди такой же убогой обстановки, сидят люди в синих комбинезонах. Кто-то пялится в пространство, кто-то испуганно глядит в окно, стараясь не высовываться. Гордону кивают так, будто знают, кто он. На улице пробегает отряд полицейских. До Фримена поздно доходит, что они идут сюда, за ним. Ему помогают выбраться, выталкивают к лестнице на крышу, а Гордон от шока не может даже кивнуть в благодарность. Наверху он чуть было не падает, но вовремя хватается за трубу. Карабкается по водостоку, рискуя в любой момент упасть вниз и расшибиться. Из-за угла вылетает один из тех странных вертолётов, и Гордон еле успевает пригнуться. Пули прошивают металлическое покрытие крыши. Не видя ничего от страха, Гордон несётся к открытому окну. Приземляется на пыльный пол, больно ударяясь плечом, но заставляет себя встать. Он спускается вниз, на этаж. Это было ошибкой: со всех сторон к нему бегут полицейские. Гордон только и может, что броситься обратно к лестнице, но тело уже прошивает электричеством от удара дубинкой. Он падает и, не выдержав оглушительной боли, отключается.***
Гордон помнил Аликс Вэнс маленьким ребёнком. Она сидела на коленках у Илая и вертела в ручках игрушечный истребитель. Сегодня он узнал, что уже взрослая Аликс в одиночку может завалить отряд из вооруженных мужчин, и, что ж, он не сомневался в воспитательных методах её отца. Ей пришлось этому научиться. Ей, выросшей в этом сумасшедшем, захваченном чужой цивилизацией мире. Альянс победил Землю за семь часов, и Гордон был тем, кто дал им окончательный доступ через Зен. Технически, он понимал, что был всего лишь марионеткой, как и понимал, кого на самом деле нужно во всём винить, но от мерзкого чувства Гордон избавиться всё равно не мог. Она ведёт его через подземные переходы, рассказывает о Сопротивлении, её звонкий голос отражается от бетонных стен. Ненадолго Гордону становится легче. Он представляет, как по этим переходам Аликс и Барни помогают людям сбежать из Сити-17. Вход в лабораторию Айзека — через автомат с минералкой, и Гордон застывает на пороге. Кляйнер стоит среди своих приборов, тот самый Кляйнер, который преподавал Гордону в университете, который позвал его работать в Мезу. В это не верится. Фримен делает осторожный шаг внутрь. Постепенно чувство нереальности происходящего отступает. Гордон слушает Айзека, и его хрипловатый голос вселяет каплю уверенности. Пусть эта капля — практически ничто в сравнении с огромным океаном неизвестности, в коем Гордон оказался, но это лучше, чем ничего. Входит Барни. Гордон поднял суматоху, и ему следует валить отсюда как можно скорее. Фримен облокачивается о прохладную стену и отрешенно смотрит на мониторы, выводящие картинку с камер наблюдения. Бетонные стены, железные сетки с колючей проволокой, метрокопы и удары электрической дубинкой — вот из чего теперь состоит человеческий мир. Камера переключается. Знакомая фигура с кейсом в руке смотрит сквозь решётку, поправляя галстук. Гордон глубоко вдыхает. Не прошло и часа, а этот снова здесь. То есть, он наверняка тут всегда, шатается по округе и наблюдает за всеми. Точно так же он следит за Гордоном. Проверяет работоспособность. Чёрт бы его побрал. Фримен пялится на экран, улавливая краем уха обрывки чужого разговора. Он приходит в себя, только когда перед ним возникает Барни. Калхаун жадно всматривается в его лицо. Гордону кажется, что они виделись пару дней назад. Для Барни прошли годы. — Эй… — Барни легонько сжимает его плечи. — С тобой всё хорошо? Стоило ответить, что нет; что Гордону вот-вот снесёт крышу, что он на грани, а ещё ему приходится выполнять туманную миссию непонятного космического адвоката с мешком пыли вместо лёгких. Но Фримен буквально ощущает, как секунды утекают сквозь пальцы, и чем дольше он здесь стоит, тем больше подвергает опасности всех их. Так что он просто кивает. По взгляду Барни видно, что тот ни черта ему не верит, но им действительно надо торопиться. Может, Гордон расскажет всё потом. Если выживет. Барни открывает подъёмную дверь в помещение, и в слабом свете видно камеру с костюмом HEV. Гордон не спрашивает, как костюм здесь оказался - он уже ничему не удивляется; он делает шаг внутрь, когда откуда-то сверху на Барни спрыгивает хэдкраб. Гордон испугался за его жизнь так сильно, как никогда не боялся за свою собственную, и уже кинулся было отдирать гадкое существо от чужой головы голыми руками. Но это всего лишь питомец Айзека. Всего лишь домашняя зверушка. Хэдкраб. Прелестно. Гордон натягивает на себя костюм, слушая, как Барни проклинает Ламар на чём свет стоит. На стене висит небольшое, покрытое трещинами зеркало. Гордон смотрит на себя. Он отражается в осколках и ощущает себя точно так же. Разбитым на куски. Лицо ни капли не изменилось. Только тени пролегли под глазами. Он проводит рукой по щеке и чувствует плотный материал перчатки. Телепорт выглядит внушительно. Гордон вспомнил, как любил изучать телепортацию в Чёрной Мезе. Он горел наукой, а наука в ответ любовно его спалила. С экрана с ними разговаривает Илай — ещё одно знакомое лицо среди этой карусели безумия. Аликс успешно переправляется, с ней всё хорошо. А Гордон… он рад слышать подколы от Барни. Тот шутит так легко, будто между ними не висели пропастью потерянные годы. Фримен встаёт на платформу. Тёплый луч защекотал кожу под костюмом, а его самого будто потянуло из собственного тела. Но тут раздался треск, сверху полетели искры, и Гордон видит, как Ламар выпрыгивает из вентиляции, повреждая провода. Портал замерцал. Раздаются крики, но Фримена уже переносит. Перед глазами песчаная пустошь. Хэдкраб срывается и хватает взлетевшую птицу. Через миг Гордон слышит голоса Барни и Кляйнера, а потом его переносит в лабораторию Илая. Гордона будто выворачивает наизнанку, а поле вокруг него переливается разными цветами. Он надрывно дышит и старается игнорировать боль, но телепортация всё не кончается, и чем дольше это тянется, тем больше напоминает пытку. Кажется, ещё чуть-чуть, и с ним произойдёт то же, что и с кошкой, о которой говорил Калхаун. Он оказывается в кабинете Брина, и тот, сперва возмущённый, вдруг гадко улыбается, узнавая. Ничего хорошего это не сулит. Гордон возвращается в лабораторию Кляйнера. Точнее, за стену от неё. Айзек в окне кричит, чтобы он бежал. Гордон, пошатнувшись, перегибается через перила, пытаясь придти в себя. Голова кружится, но он находит в себе силы выпрямиться. Замечает подлетевший сканер. Фримен отдирает кусок ржавой трубы и со всей силы ударяет по блестящему боку машины. Та, заискрившись, падает на землю. Гордон спускается вниз, ища проход. Откуда-то сверху его окликают. Барни. Кидает ему — надо же — монтировку и говорит идти до Илая пешком, по каналам. Они смотрят друг на друга секунду. Потом Гордон поднимает монтировку и идёт к забору. Он оглядывается напоследок — Барни провожает его взглядом. Вздохнув, Фримен ломает мешающие пройти доски.***
Пуля просвистела в считанных сантиметрах от головы. Гордон чертыхается и прячется обратно за вагон. Он перезаряжает вовремя найденный пистолет и, осторожно высунувшись, палит по метрокопам в ответ. Пусть он вышел от Кляйнера совсем недавно, кажется, что прошли как минимум сутки. Постепенно он продвигается вперёд по железнодорожным путям, отстреливаясь и рискуя в любой момент оказаться под пулями или колёсами поезда. Он пытается концентрироваться на цели: добраться до каналов, а там уже видно будет. Но с каждым шагом ему всё труднее: зарядка у костюма села, и несколько пуль, царапая обшивку, чудом проскочили мимо тела. Гордон ещё толком не отошёл от неудачной телепортации; голова до сих пор гудела, а живот периодически прошивало спазмами, непонятно, от голода или чего-то другого. Сидя за бетонной стеной, он старается вспомнить, где стоял каждый метрокоп, но за ту секунду, что Гордон бежал сюда, он увидел немного. Стоит ли выпрыгивать и стрелять вслепую? Слишком опрометчиво. Удача, чистая случайность — всё, что у него было. Фримен понимал: вероятность, что он, совершенно один, с пистолетом и монтировкой в руках сможет отбиться от вооруженных отрядов полиции — не слишком большая. Она почти никакая. Барни прав, Барни всегда был чертовски прав: ну и зачем, спрашивается, Гордон заканчивал MIT, если сейчас ему, ни капли не применяя своих знаний, приходиться делать грязную работу и голыми руками вырывать собственную жизнь. Ладно, не совсем голыми. Но это не отменяет факта, что в противовес врагам он мало что может. Нужно идти дальше. Так же, как он шёл через кишащую зеновскими инопланетянами и солдатами Мезу. Напролом. Тогда он хотя бы чуть-чуть был уверен в своих силах. Уверенность пустая, абсурдная, но она была. Сейчас же… С той стороны стены зазвенели пули. Сейчас Гордон не уверен, может ли вообще встать, а тем более добраться до Илая. Он думает о нём, о Барни, о Кляйнере и об Аликс. Они сумели выжить здесь, и у них всё ещё были силы сопротивляться. И Гордон тоже должен. Он оглядывает территорию: впереди, за углом, виднеется здание. Расстояние примерно метров в сорок, и если он очень сильно постарается, то доберётся. Прятаться негде, голый асфальт и металлическая сетка точно не спасут, но Гордон надеется на случай. Больше не на что. Он глубоко вдыхает, прежде чем высунуться из-за стены и с холодной расчётливостью расстрелять метрокопов, сидевших в засаде. Повезло, что рядом стояли бочки, так что горючее сделало половину работы. Потянуло запахом горелой плоти. Гордон снова прячется за стену. Он не знает, убил ли всех, но времени рассиживаться дальше нет. Если он задержится, то наверняка прибудет подкрепление, и тогда ему точно не вырваться. Фримен считает про себя секунды. Одна. Две. Слышится рокот вертолётов. Сейчас. Он бросается вперёд и бежит так быстро, как только может. Сердце заходится в бешеном ритме, словно вот-вот откажет. Краем глаза Гордон ловит движение. Понимает, что совершил ошибку. Скрыться негде — вокруг один нагретый солнцем асфальт, исходящий жаром. Через долю секунды раздаются выстрелы. Гордон хочет броситься на землю, уклониться, но вместо этого как-то нелепо застывает, зажмурившись. Это похоже на игру в вышибалы в начальной школе: ты видишь, как мяч летит прямо на тебя, но всё происходит так быстро, что не успеваешь даже среагировать, а тело вдруг перестаёт подчиняться рефлексам, словно принимая печальный исход. Мгновение похоже на вечность. Он ждёт, когда пули пробьют костюм, дробя кости и разрывая артерии. Те, что летят в голову, проломают череп и смачно ввинтятся в мозг. Конец. Но ничего не происходит. Гордон распахивает глаза. Пули застыли в считанных сантиметрах от тела. Одна из них прямо перед лицом, целится аккурат в переносицу. Фримен не двигается. На его глазах пули, слегка дрогнув, переворачиваются в воздухе, блеснув на солнце металлическим боком. Миг — и они устремляются туда, откуда прилетели. Судя по сдавленному выкрику, настигают стрелявшего. Гордон не дышит. Ему кажется, что он умирает, и жизненно важные органы постепенно отказывают. Это не так. Он всё ещё жив, цел и относительно здоров. Объяснение находится само, за секунду. Ничего другого и быть не может. Гордон поднимает взгляд и смотрит вперёд, на пустое здание, куда так отчаянно хотел добраться. Мужчина в синем костюме смотрит на него в ответ. Он стоит близко, как никогда раньше. Всего-то десяток метров. Поворачивается и заходит внутрь. Снова сбегает. Гордон бросается за ним. Он, хватаясь за дверной проём, вбегает в постройку. Вот он. Уже делает шаг в пустоту, чтобы исчезнуть, но Гордон выкрикивает: — Стой! Останавливается. Оборачивается. Смотрит равнодушно и не двигается. Гордон не может вымолвить ни слова. Всегда он был вне пределов досягаемости. Приближался только, когда Гордон был подвешен в темноте, обездвиженный и немой. Но сейчас всё совсем иначе. До него лишь несколько шагов, и можно дотянуться до рукава пиджака. Гордон замирает. Он ведёт плечами, будто те затекли, и медленно подходит к поваленной бетонной балке. Проводит пальцем, смотрит на бледный след пыли и морщится, но всё же облокачивается о бетонную поверхность. Опускает свой кейс на пол и поднимает глаза на Гордона. Взгляд холодный, ничего не выражающий. Но вдруг мужчина поднимает брови в немом вопросе, словно ждёт, когда Фримен разъяснит, зачем остановил. А тот только загнанно дышит и боится шевельнуться. Гордон рассматривает его, как музейный экспонат. Начищенные туфли, чуть примятая левая штанина, лицо испещрено морщинами. Пальцы с коротко подстриженными ногтями скребут поверхность балки. Он изменился. В копилку жестов явно добавились новые, и они были… Лёгкие, плавные, не такие деревянные, как раньше. Понахватался за эти годы. Облик его очеловечился, но по-настоящему человеческим так и не стал. Гордон вдруг отчётливо понимает, чего хочет. Сумасшедшее, безумное, совершенно самоубийственное желание: он хочет коснуться. Убедиться, что за этим костюмом скрывается пусть не человек, но существо из плоти. И Гордон делает осторожный шаг. Мужчина не двигается. Он только смотрит, и чем ближе Гордон к нему подходит, тем больше меняется чужой взгляд. Теперь вместо равнодушия в нем появляется нечто, напоминающее праздный интерес. Гордон кусает щёку. Ему кажется, что сейчас его либо отшвырнут, либо убьют. Фримен останавливается на расстоянии вытянутой руки. Он не хочет подходить ближе. Ему нужно всего лишь дотронуться. Ему кажется, что если он это сделает, то что-то обязательно разрешится. Будто Гордон получит ответ на вопрос, который даже сформулировать не может. И тогда Гордон несмело поднимает руку. Он ничего не говорит, никак не препятствует. Мысленно попрощавшись с жизнью, Фримен тянет ладонь к чужой груди. Он ощущает только ткань пиджака. Проводит правее, туда, где должно быть сердце. Ничего. Ни малейшего импульса, показывающего, что в этом теле есть насос, перекачивающий по венам кровь. А он щурится и глядит так, будто вся эта ситуация его забавляет. Будто Гордон какой-то зверёк, который из любопытства перебежал гремящее автомобилями шоссе, чтобы поглядеть, как живут люди. Фримен отдёргивает руку. Кажется, что он обжёгся, и сейчас на бледной коже под перчаткой нальётся волдырь. Мужчина, медленно моргнув, протягивает ему свою руку. Это выглядит как вежливый жест рукопожатия, не более. Осознание прошивает как молния: Он протягивает свою руку и хочет, чтобы Гордон её пожал. Если Фримен примет эту ладонь, что-то непременно сломается. Его психика, или его шея, или ещё чёрт знает что. Но всё совершенно точно изменится. Внутренний голос орёт, чтобы он этого не делал. Чтобы развернулся и бежал прочь. Но Гордон не может сдержаться. Он этого хочет. Он всего лишь любопытный зверь, который высунул нос из норы. Он пожимает чужую руку. Через перчатку костюма HEV кожа ощущается силиконовой. Ненастоящей. Гордон очерчивает её пальцем. Хватка его руки усиливается. Под кожей перекатываются мышцы, и те тоже странные, слишком твёрдые, нечеловеческие. Фримен не может поднять глаза. Он смотрит, как его грудная клетка поднимается и опускается. Дыхания нет. Мужчина перед ним не дышит, но упорно делает вид, что его лёгкие сокращаются. Лёгких наверняка тоже нет. Первоклассный, очень упорный симулятор. Оболочка человека, на деле им не являющаяся. Неестественная на ощупь рука высвобождается. А через секунду ладони опускаются на живот Гордона, покрытый бронёй. Страх сковывает. Если сначала Гордон хотел убедиться сам невесть в чём, то теперь им заинтересовались в ответ. Это выглядит так, будто он хочет что-то понять. Будто такая примитивная, абсолютно человеческая вещь — касание — вызывает у него отторжение вперемешку с интересом. Пальцы проводят по поцарапанной обшивке костюма и ползут дальше, сжимая бока. Гордон ощущает себя жуком под внимательным взглядом энтомолога. Этого жука проткнут иглой и поместят под стекло, чтобы пополнить коллекцию. Это не значит, что жук сдался; он, глупый, будет до последнего шевелить лапками в надежде освободиться от тонкой иглы, которая намертво пригвоздила маленькое тело к поверхности. Гордон глубоко вдыхает. Издёвка в чужих глазах выглядит донельзя правдоподобной; он бесшумно усмехается уголком рта. Будто хочет увидеть, насколько далеко Гордон готов зайти. А Гордон думает, что сам он точно сумасшедший. Он сжимает плечи под синей тканью и размышляет, почему ему позволяют это делать. Трогать открыто и безнаказанно. Доводилось ли хоть кому-то стоять вот так? Гордона стискивают чуть сильнее, стальная хватка обжигает даже через костюм. А мужчина только разводит колени и тянет к себе ещё ближе. Гордону кажется, что сердце у него сейчас точно откажет. Но он это начал, и отступать уже поздно; поддавшись, Гордон подходит вплотную. Из чего бы не было сделано это тело, оно тёплое. Его руки обвивают поясницу. Плевать, как это выглядит со стороны; ощущается всё так, будто Гордона обнимает змея. Эктотермный организм, чья жизнедеятельность напрямую зависит от внешних источников тепла. Короткие волосы затхло пахнут пеплом. Через это объятие Гордону на секунду открывается чужая сущность: кто-то отрешённый, ужасно одинокий и до невозможности древний. Древнее, чем Земля, чем вся их Вселенная. Касание транслирует мысли прямо в мозг. Его природа, мотивы, действия, те проклятые наниматели — всё абсолютно непостижимо для человеческого сознания. Гордон не понимает, да он и не пытается понять. Он только впитывает в себя этот момент, будто жизнь за пределами пыльного, раздолбанного здания не существует. Всё ощущается вечностью, но даже ей приходит конец. Гордона мягко отталкивают. Мужчина наклоняется за своим кейсом с таким видом, будто всё, что его интересовало, он получил. Их взгляды пересекаются. Эти грёбанные глаза. Ненавидеть их было так же легко, как дышать или моргать. Он отстраняется, отходит. Поправляет свой галстук. Напоследок бросает: — Следует внимательнее смотреть по сторонам, доктор Фримен. Ваш путь только начался. И шагает в дверной проём. Гордон стоит, застыв. Потом бросается следом. Но там уже пусто.